Общество
ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН СОЛДАТУ
18 августа
Странная штука жизнь! Человека уже нет на свете, а ты мысленно ведешь с ним спор. Ищешь какие-то аргументы, что-то доказываешь ему, хотя он тебя уже не слышит и все, что мог и хотел, давно сказал в своих книгах. Виктор Петрович Астафьев ушел из жизни, не дожив до своего 80-летия. Но оказалось, что под занавес земного бытия он преподнес впечатляющий сюрприз. Вышла в свет его последняя повесть со странным для писателя-фронтовика названием "Веселый солдат". Писал ее Астафьев долгих десять лет, в самые смутные годы новейшей российской истории. Именно по прочтении этого произведения, в котором каждая строка - плоть от плоти астафьевского образа мысли и стиля изложения, возникло жгучее желание поспорить. Хотя прекрасно понимаю, что случись такой диалог в реальности, то у Виктора Петровича помимо "Веселого солдата" нашлись бы не менее сильные доводы в защиту своей точки зрения. А она у него далеко не благостная и не добрая. Почему? Да потому, что он заслужил на нее право всей своей жизнью. И в мире, и на войне.
- Тот, кто ценит, знает и читает книги истинных русских писателей, а не сиюминутные поделки, не нуждается в напоминаниях о том, что для Астафьева война навсегда осталась вечной темой, об которую билась его мысль, каждый раз выливаясь на белый лист бумаги нервным напряжением строк. Виктор Петрович справедливо делит свою и нашу жизнь на "до войны" и "после". В его книгах герои практически никогда не стреляли, никогда не штурмовали высотки и не ходили на разведку. Даже там, где действие происходило на войне, главным было не героическое деяние, а безыскусная жизнь тех, кто каждую минуту мог с этой самой жизнью расстаться. Смерть на поле брани - вот та мерка, каковой он мерил житейские ситуации.
Так и в "Веселом солдате" все начинается и заканчивается ситуацией, когда герой убивает врага - немца. Мы становимся свидетелями нравственных страданий, кои испытывает тот, от лица которого ведется повествование. Тень классиков ХХ века, постигавших в своей прозе ачеловеческую сущность войны, встает за астафьевским текстом. Виктор Петрович никогда не был пацифистом, но его пафос отрицания самой сути войны как явления отношений между людьми вычитывался ранее в подтексте его прозы. Нынче пацифизм стал реальным содержанием не только авторских комментариев, но и тех сюжетных изгибов, которыми насыщен "Веселый солдат".
Астафьев просто и наглядно поделил повесть на две части - "Солдат лечится" и "Солдат женится". Первая - это рассказ о житье-бытье в тыловом госпитале. Вторая - о таком же житье, но уже в тыловом городе, куда солдат привез свою жену. Подробности быта определяют сознание героев в обеих частях повести. Ощущаешь ту вынужденную смиренность перед ударами судьбы, которую проявляет рассказчик. Как эта смиренность не похожа на бунтарские настроения предыдущих сочинений Астафьева!
А спорить с писателем хочется именно об этом: так ли уж беспросветна жизнь? И почему солдат должен быть обязательно "веселым"? Ведь, собственно, веселья вы так и не найдете на страницах последней астафьевской прозы. Здесь чувствуется что-то злое, неведомое прежде в строчках писателя. Быть может, это - знак освобождения от военных комплексов и страхов? А может быть, это попытка вслед убегающей жизни досказать то, о чем раньше приходилось молчать? Не знаю. Уверен только в том, что на войне и после нее те, кто рисковал жизнью, не смотрели на свое бытье как на жуткий, беспросветный мрак. Об этом же писал Астафьев.
В финале повести Виктор Петрович возвращает читателей к факту, имеющему, как оказалось, глобальное значение для того человека, от лица которого ведется повествование: "14 сентября 1944 года я убил человека. В Польше. На картофельном поле". Так сказано в тексте. Мы вольны додумывать то, к чему это может привести в конечном счете. Один вариант - по Астафьеву - мы уже знаем. Это был и останется уже навсегда его последний поклон советскому солдату, чьей силой и страданием, стойкостью духа и мощью плоти был спасен мир. Виктор Петрович Астафьев - один из них.
Сергей ИЛЬЧЕНКО
- Тот, кто ценит, знает и читает книги истинных русских писателей, а не сиюминутные поделки, не нуждается в напоминаниях о том, что для Астафьева война навсегда осталась вечной темой, об которую билась его мысль, каждый раз выливаясь на белый лист бумаги нервным напряжением строк. Виктор Петрович справедливо делит свою и нашу жизнь на "до войны" и "после". В его книгах герои практически никогда не стреляли, никогда не штурмовали высотки и не ходили на разведку. Даже там, где действие происходило на войне, главным было не героическое деяние, а безыскусная жизнь тех, кто каждую минуту мог с этой самой жизнью расстаться. Смерть на поле брани - вот та мерка, каковой он мерил житейские ситуации.
Так и в "Веселом солдате" все начинается и заканчивается ситуацией, когда герой убивает врага - немца. Мы становимся свидетелями нравственных страданий, кои испытывает тот, от лица которого ведется повествование. Тень классиков ХХ века, постигавших в своей прозе ачеловеческую сущность войны, встает за астафьевским текстом. Виктор Петрович никогда не был пацифистом, но его пафос отрицания самой сути войны как явления отношений между людьми вычитывался ранее в подтексте его прозы. Нынче пацифизм стал реальным содержанием не только авторских комментариев, но и тех сюжетных изгибов, которыми насыщен "Веселый солдат".
Астафьев просто и наглядно поделил повесть на две части - "Солдат лечится" и "Солдат женится". Первая - это рассказ о житье-бытье в тыловом госпитале. Вторая - о таком же житье, но уже в тыловом городе, куда солдат привез свою жену. Подробности быта определяют сознание героев в обеих частях повести. Ощущаешь ту вынужденную смиренность перед ударами судьбы, которую проявляет рассказчик. Как эта смиренность не похожа на бунтарские настроения предыдущих сочинений Астафьева!
А спорить с писателем хочется именно об этом: так ли уж беспросветна жизнь? И почему солдат должен быть обязательно "веселым"? Ведь, собственно, веселья вы так и не найдете на страницах последней астафьевской прозы. Здесь чувствуется что-то злое, неведомое прежде в строчках писателя. Быть может, это - знак освобождения от военных комплексов и страхов? А может быть, это попытка вслед убегающей жизни досказать то, о чем раньше приходилось молчать? Не знаю. Уверен только в том, что на войне и после нее те, кто рисковал жизнью, не смотрели на свое бытье как на жуткий, беспросветный мрак. Об этом же писал Астафьев.
В финале повести Виктор Петрович возвращает читателей к факту, имеющему, как оказалось, глобальное значение для того человека, от лица которого ведется повествование: "14 сентября 1944 года я убил человека. В Польше. На картофельном поле". Так сказано в тексте. Мы вольны додумывать то, к чему это может привести в конечном счете. Один вариант - по Астафьеву - мы уже знаем. Это был и останется уже навсегда его последний поклон советскому солдату, чьей силой и страданием, стойкостью духа и мощью плоти был спасен мир. Виктор Петрович Астафьев - один из них.
Сергей ИЛЬЧЕНКО
