Культура
ЧУДОВИЩЕ, ЖИВУЩЕЕ ВНУТРИ
17 ноября
Название очередной картины одного из самых успешных режиссеров поколения сорокалетних может смутить кого угодно и дезориентировать публику относительно его жанровой принадлежности. За океаном картину с названием "Мой сводный брат Франкенштейн" явно бы зачислили к разряду киноужасов. А может быть, вспомнили бы еще и знаменитый роман несостоявшейся возлюбленной Байрона Мэри Шелли. Тодоровский, образованный и воспитанный режиссер, явно на эти ассоциации не рассчитывал. Его фильм - это история сегодняшнего дня.
Второй фильм подряд Валерий Петрович экранизирует сценарий модного нынче в столичной тусовке Григория Островского. И второй раз режиссер пытается выскользнуть за рамки банальностей и пошлого описания быта наших соотечественников. В предыдущем "Любовнике" мелодрама замешивалась на тайне отцовства и факте адюльтера. В нынешнем "...Франкенштейне" мы встречаем ту же мелодраму на базе адюльтера двадцатилетней давности с установленным фактом отцовства, отягощенного судьбой непризнанного сына. В пересказе сюжет картины выглядит банальностью...
В интеллигентную семью неожиданно является некто Павлик, одноглазый инвалид войны, который оказывается сыном главы семейства Юлия Крымова (Леонид Ярмольник). Супруга героя (Елена Яковлева) поначалу недоумевает от столь неожиданных известий, а затем, смилостивившись, принимает Павлика (он - под два метра ростом) в свою семью. Такова первоначальная расстановка сил в сюжетной интриге. К сказанному стоит добавить наличие у героев двух детей, которым предстоит жить рядом со своим сводным братом. Здесь-то и начинается главное кино Тодоровского-младшего.
Постановщик начинает пугать не только героев, но и зрителей. Для этого Даниил Спиваковский, сыгравший Павлика, пригодился, наверное, как никто другой. Поствоенные кошмары переполняют его явно ненормальный мозг и бередят травмированную душу. И никто из героев фильма не знает, как на подобные эксцессы поведения реагировать. Страх начинает наполнять все пространство картины, заставляя вспоминать сцены из наследия Хичкока. Он, как чудовище, произрастает изнутри сознания героев. Порою кажется, что мы смотрим триллер и сейчас начнется нечто ТАКОЕ... Но нет.
Тональность изложения меняется буквально за считанные секунды. И тема обретения родственной души сменяется не однажды отыгранной в постсоветском кино историей о том, как тяжело, а порою и вовсе невозможно вчерашнему солдату вписаться в мирную жизнь.
Кстати, война, на которой воевал Павлик, не названа, а потому и приобретает вся рассказанная в картине Тодоровского история некий абстрактный характер. Она изложена в контексте, где публика видит минимум бытовых деталей и примет времени. Намеренно или случайно, но режиссер как-то слишком в сторону от реальности увел зрительские ожидания, кои всегда связаны со вполне конкретными чувствами и эмоциями. Это, конечно, не "Ночной дозор", но силы Зла явно носят отвлеченный характер и спрятаны в сознании несчастного юноши-инвалида. Добро же в фильме так и не проявится в полной мере. И там, где у дуэта Ярмольник-Яковлева могла появиться возможность сыграть любовь, побеждающую обстоятельства и страх, режиссер предпочел обойтись всего лишь страхом за детей. При этом жертвы, принесенные во имя притчеобразности экранного зрелища, оказываются напрасными. Ни зрители, ни герои не успели полюбить сводного брата и приемного сына, а им уже надо с ним расставаться. Ведь понятно, что в реальности такое сосуществование в одной семье не могло длиться долго.
Валерий Тодоровский умело оставил зрителям шанс поверить в лучший исход столь мрачноватого сюжета своего фильма, но он никак не смог убедить меня в его жизненности. Меня постоянно не покидало ощущение, что я смотрю кино про чью-то другую, странную и чужую мне жизнь - вне времени и пространства.
И здесь мне на ум пришли воспоминания о тех лентах режиссера, где реальность блистательно наполняла пространство кадра не только бытом, но и бытием. Такова была "Любовь", а потом "Страна глухих". Неужели расчетливость режиссерского мышления и герметичность постановочного стиля Тодоровского-младшего стали необратимыми? Не хочется в это верить. Однако когда человек трудится главным продюсером по кинопроизводству главного государственного телеканала, то, видимо, это невольно откладывает столь прагматичный отпечаток на его творчество.
Сергей ИЛЬЧЕНКО
Второй фильм подряд Валерий Петрович экранизирует сценарий модного нынче в столичной тусовке Григория Островского. И второй раз режиссер пытается выскользнуть за рамки банальностей и пошлого описания быта наших соотечественников. В предыдущем "Любовнике" мелодрама замешивалась на тайне отцовства и факте адюльтера. В нынешнем "...Франкенштейне" мы встречаем ту же мелодраму на базе адюльтера двадцатилетней давности с установленным фактом отцовства, отягощенного судьбой непризнанного сына. В пересказе сюжет картины выглядит банальностью...
В интеллигентную семью неожиданно является некто Павлик, одноглазый инвалид войны, который оказывается сыном главы семейства Юлия Крымова (Леонид Ярмольник). Супруга героя (Елена Яковлева) поначалу недоумевает от столь неожиданных известий, а затем, смилостивившись, принимает Павлика (он - под два метра ростом) в свою семью. Такова первоначальная расстановка сил в сюжетной интриге. К сказанному стоит добавить наличие у героев двух детей, которым предстоит жить рядом со своим сводным братом. Здесь-то и начинается главное кино Тодоровского-младшего.
Постановщик начинает пугать не только героев, но и зрителей. Для этого Даниил Спиваковский, сыгравший Павлика, пригодился, наверное, как никто другой. Поствоенные кошмары переполняют его явно ненормальный мозг и бередят травмированную душу. И никто из героев фильма не знает, как на подобные эксцессы поведения реагировать. Страх начинает наполнять все пространство картины, заставляя вспоминать сцены из наследия Хичкока. Он, как чудовище, произрастает изнутри сознания героев. Порою кажется, что мы смотрим триллер и сейчас начнется нечто ТАКОЕ... Но нет.
Тональность изложения меняется буквально за считанные секунды. И тема обретения родственной души сменяется не однажды отыгранной в постсоветском кино историей о том, как тяжело, а порою и вовсе невозможно вчерашнему солдату вписаться в мирную жизнь.
Кстати, война, на которой воевал Павлик, не названа, а потому и приобретает вся рассказанная в картине Тодоровского история некий абстрактный характер. Она изложена в контексте, где публика видит минимум бытовых деталей и примет времени. Намеренно или случайно, но режиссер как-то слишком в сторону от реальности увел зрительские ожидания, кои всегда связаны со вполне конкретными чувствами и эмоциями. Это, конечно, не "Ночной дозор", но силы Зла явно носят отвлеченный характер и спрятаны в сознании несчастного юноши-инвалида. Добро же в фильме так и не проявится в полной мере. И там, где у дуэта Ярмольник-Яковлева могла появиться возможность сыграть любовь, побеждающую обстоятельства и страх, режиссер предпочел обойтись всего лишь страхом за детей. При этом жертвы, принесенные во имя притчеобразности экранного зрелища, оказываются напрасными. Ни зрители, ни герои не успели полюбить сводного брата и приемного сына, а им уже надо с ним расставаться. Ведь понятно, что в реальности такое сосуществование в одной семье не могло длиться долго.
Валерий Тодоровский умело оставил зрителям шанс поверить в лучший исход столь мрачноватого сюжета своего фильма, но он никак не смог убедить меня в его жизненности. Меня постоянно не покидало ощущение, что я смотрю кино про чью-то другую, странную и чужую мне жизнь - вне времени и пространства.
И здесь мне на ум пришли воспоминания о тех лентах режиссера, где реальность блистательно наполняла пространство кадра не только бытом, но и бытием. Такова была "Любовь", а потом "Страна глухих". Неужели расчетливость режиссерского мышления и герметичность постановочного стиля Тодоровского-младшего стали необратимыми? Не хочется в это верить. Однако когда человек трудится главным продюсером по кинопроизводству главного государственного телеканала, то, видимо, это невольно откладывает столь прагматичный отпечаток на его творчество.
Сергей ИЛЬЧЕНКО
