Культура
ДЕЛО ЕГО ЖИЗНИ
09 декабря
Хотелось бы немало вспомнить, но я ограничу себя всего одним случаем, может, через него откроется многое. Произошло это в день 300-летия Петербурга. 27 мая весь город вышел на улицы, даже не столько днем, сколько в ту белую ночь. Как истый питерец, я не мог усидеть дома и отправился на праздник. Особая ночь, а главное - особая толпа, десятки, сотни тысяч веселых, счастливых, дружелюбных людей напомнили мне первый день Победы, что-то сходное было в настроении.
Мы дошли до Дворцовой площади, там впервые в своей жизни я увидел, что ворота Главного входа Зимнего дворца - распахнуты! Они всегда были закрыты. И в фильме Эйзенштейна матросы, солдаты, штурмуя Зимний, лезут через эти закрытые ворота - знаменитые кадры! А тут праздничная толпа свободно проходит во дворец, и я, недоверчиво переступая запретную черту, впервые вхожу в мощенный булыжником двор Зимнего. Впервые вижу, как обступают меня дворцовые здания, как красив этот двор. Спросил у кого-то из смотрителей - что это означает? "А теперь так будет всегда, - сказали мне. - Распорядился директор".
Дальше было еще удивительней. Люди входили внутрь Эрмитажа без билетов, между тем часы показывали полночь. Залы были освещены, электрический свет мешался с закатным золотом. Ночной этот свет преображал картины. Я шел из зала в зал, смотрел не на картины, а на людей. Различал среди них тех, кто впервые попал в Эрмитаж. Потому что есть горожане, которые никогда здесь не были. Впрочем, для всех одинаковы - и для завсегдатаев, и для новичков - этот ночной прием, эта свобода хождения толп без экскурсоводов, без усиленной охраны.
Вместе с журналистами я поднялся на крышу Эрмитажа полюбоваться на праздничную Неву. Мне кажется, такое хождение по деревянным мосткам на крыше тоже происходило впервые.
Когда я спустился вниз, было уже два часа ночи. Музей был полн. Ночная публика в Эрмитаже - зрелище тоже невиданное. Где-то на полу сидели, отдыхая, женщины с дремотными детьми. Я спросил у одного из сотрудников Эрмитажа, оказалось, что так и было задумано директором - доступность, гостеприимство, доверие.
Ни разу я не встретил пьяных, нигде не было праздничного мусора. Впоследствии мне рассказали, что в ту ночь многотысячный поток посетителей вел себя с редким достоинством, не произошло никаких неприятностей, но еще удивительнее для меня было, как Михаил Борисович Пиотровский решился на такое. Надо было иметь немалое мужество, веру в питерцев, веру в силу Эрмитажа, в чудо этого сокровища.
Для Пиотровского Эрмитаж не просто музей, пусть замечательный, всемирного значений и т. п., это еще дело его жизни, жизни его отца Бориса Борисовича, дело фамильной чести.
Четырнадцать или тринадцать лет назад я случайно был свидетелем того, как решался вопрос о назначении нового директора музея. Раздавались голоса о том, что неудобно передавать музей "по наследству", "разводить семейщину", что ученый не всегда может быть администратором. На самом деле есть профессии, которые воспитывают в детях лучшие традиции, родители передают им свое святое отношение к делу. Так бывает в медицине, в театре и в музейном деле также, ибо оно требует бескорыстного служения, особой преданности. Музей - это навсегда, пожизненно.
И в самом деле за годы своей работы в Эрмитаже Михаил Борисович значительно расширил музей, были выстроены новые запасники, созданы филиалы за границей, реконструированы многие залы. Эрмитаж обрел новую, современную оснастку, стал вровень с самыми лучшими музеями мира не только по своим ценностям, но и по новаторству музейного дела.
Инициатива Михаила Пиотровского неистощима. Для меня Эрмитаж - это счастье Петербурга, а Михаил Пиотровский - редкостная удача для нашей культуры.
Вот почему, кроме положенных для юбилея пожеланий, мне хочется выразить Михаилу Борисовичу благодарность, признательность питерца за все то, что он сделал и делает для красоты нашей жизни.
Даниил ГРАНИН
Мы дошли до Дворцовой площади, там впервые в своей жизни я увидел, что ворота Главного входа Зимнего дворца - распахнуты! Они всегда были закрыты. И в фильме Эйзенштейна матросы, солдаты, штурмуя Зимний, лезут через эти закрытые ворота - знаменитые кадры! А тут праздничная толпа свободно проходит во дворец, и я, недоверчиво переступая запретную черту, впервые вхожу в мощенный булыжником двор Зимнего. Впервые вижу, как обступают меня дворцовые здания, как красив этот двор. Спросил у кого-то из смотрителей - что это означает? "А теперь так будет всегда, - сказали мне. - Распорядился директор".
Дальше было еще удивительней. Люди входили внутрь Эрмитажа без билетов, между тем часы показывали полночь. Залы были освещены, электрический свет мешался с закатным золотом. Ночной этот свет преображал картины. Я шел из зала в зал, смотрел не на картины, а на людей. Различал среди них тех, кто впервые попал в Эрмитаж. Потому что есть горожане, которые никогда здесь не были. Впрочем, для всех одинаковы - и для завсегдатаев, и для новичков - этот ночной прием, эта свобода хождения толп без экскурсоводов, без усиленной охраны.
Вместе с журналистами я поднялся на крышу Эрмитажа полюбоваться на праздничную Неву. Мне кажется, такое хождение по деревянным мосткам на крыше тоже происходило впервые.
Когда я спустился вниз, было уже два часа ночи. Музей был полн. Ночная публика в Эрмитаже - зрелище тоже невиданное. Где-то на полу сидели, отдыхая, женщины с дремотными детьми. Я спросил у одного из сотрудников Эрмитажа, оказалось, что так и было задумано директором - доступность, гостеприимство, доверие.
Ни разу я не встретил пьяных, нигде не было праздничного мусора. Впоследствии мне рассказали, что в ту ночь многотысячный поток посетителей вел себя с редким достоинством, не произошло никаких неприятностей, но еще удивительнее для меня было, как Михаил Борисович Пиотровский решился на такое. Надо было иметь немалое мужество, веру в питерцев, веру в силу Эрмитажа, в чудо этого сокровища.
Для Пиотровского Эрмитаж не просто музей, пусть замечательный, всемирного значений и т. п., это еще дело его жизни, жизни его отца Бориса Борисовича, дело фамильной чести.
Четырнадцать или тринадцать лет назад я случайно был свидетелем того, как решался вопрос о назначении нового директора музея. Раздавались голоса о том, что неудобно передавать музей "по наследству", "разводить семейщину", что ученый не всегда может быть администратором. На самом деле есть профессии, которые воспитывают в детях лучшие традиции, родители передают им свое святое отношение к делу. Так бывает в медицине, в театре и в музейном деле также, ибо оно требует бескорыстного служения, особой преданности. Музей - это навсегда, пожизненно.
И в самом деле за годы своей работы в Эрмитаже Михаил Борисович значительно расширил музей, были выстроены новые запасники, созданы филиалы за границей, реконструированы многие залы. Эрмитаж обрел новую, современную оснастку, стал вровень с самыми лучшими музеями мира не только по своим ценностям, но и по новаторству музейного дела.
Инициатива Михаила Пиотровского неистощима. Для меня Эрмитаж - это счастье Петербурга, а Михаил Пиотровский - редкостная удача для нашей культуры.
Вот почему, кроме положенных для юбилея пожеланий, мне хочется выразить Михаилу Борисовичу благодарность, признательность питерца за все то, что он сделал и делает для красоты нашей жизни.
Даниил ГРАНИН
