Культура
СЕМЕН ФУРМАН, АКТЕР ТЕАТРА НА ЛИТЕЙНОМ: МЕНЯ ОТОВСЮДУ ВЫГОНЯЮТ
22 декабря
РОЛЬ ВИННИ-ПУХА И ГОРОШКА
- Отец родился в Грозном, его звали Иисус. К окончанию военной академии он стал Александром. Еще папа хотел назвать меня Соломоном, к счастью, мать отрезала: только через мой труп. Так сошлись на Семене. Теперь перед вами Семен Александрович, а не Соломон Иешуевич, - начал артист рассказ о себе. Далее с шутками и прибаутками узнаем, что, окончив в 1973 году Институт культуры имени Крупской, Фурман по распределению попадает в Ашхабад.
- В театральный я и не пробовался. Поступал, помню, в школу-студию ТЮЗа к Корогодскому. Меня, конечно же, не взяли...
- Но у вас же ТЮЗовская фактура...
- Вот с тюзовской фактурой меня и не приняли. Понимаете, я в детстве выглядел примерно так же, как сейчас... И борода тоже была. Да, борода у меня с шестого класса, и с ней у меня очень много связано. Когда мне было 16 лет, давали 40. В Ашхабаде наш театр назывался "Русским ТЮЗом". Первая моя роль - Винни-Пуха. Я из нее даже кое-что помню: "Я тучка, тучка, тучка, я больше не медведь, и как приятно тучке по небу лететь", - мелодично, как бы припоминая, читает Фурман. Затем Семен был артистом "Ленконцерта", Театра мод, сторожем, электриком и безработным...
Нет, я пытался поступить в театр, но меня не брали. В некоторые театры даже не пускали на порог. Пробовался только в Театре Комедии у Петра Фоменко. Он сказал, что свяжется со мной, но звонка не последовало. В "Ленконцерте" работал в детском отделе, мы ездили со спектаклями по детским садам. Я играл роль... Горошка...
- Тот, который под принцессой?
- Если бы! Нет, просто горошка. Гонорары были крошечные, поэтому выступали очень много. Получалось как в том анекдоте про старушку: убил старушку - рубль, а 10 старушек - это уже 10 рублей. Потом меня выгнали.
- За что?
- Меня отовсюду выгоняют. На самом деле меня назвали "жидовской мордой", я устроил драку. Так стал электриком.
- А вы понимаете и в электричестве?
- Нет, просто мне сказали, что электрик не должен сильно в электричестве разбираться, он должен убирать снег во дворе. Потом меня опять выгнали. Я посмотрел все программы "Ленконцерта", и мне понравилось шоу "01", позвонил Альтову и попросился к нему в программу. Он меня 2 года устраивал... Выгнали. А тут параллельно начались съемки в кино. Первый фильм был в 1987 году - "Остров погибших кораблей".
- Как вы оказались в театре?
- На одной из акций Сергея Курехина, где я играл Гамлета, меня заметил Геннадий Тростянецкий. Он вскоре получил должность режиссера в Театре на Литейном. В Москве у него не получился спектакль "Скупой". Начинал репетировать он его с Юрским. До этого пробовал еще кого-то, но безуспешно. Вообще, театр - очень сложная штука. Трудно сказать, почему что-то не получается. Кино, например, гораздо проще, оно примитивнее. Скажу так: кино - это фотография, а театр - живопись. Но это мое мнение. Так Тростянецкий попробовал меня. Говорят, что переиграть собаку невозможно. Может, я и являюсь такой собакой. Но это отнюдь не достоинство. Вот, например, бывают актеры, от которых глаз не оторвать. (Это я не про себя.) Выходит на сцену, и не важно, что он там играет, но глаз не отвести. Таким он родился. Недавно я смотрел московский спектакль "Коллекция" по пьесе Гарольда Пинтера. На сцене были четыре актера: Максим Суханов, Валентин Гафт, Сергей Маковецкий, Елена Шанина. Но для меня никого, кроме Суханова, на сцене не было.
МЫСЛЕННО РАБОТАЮ С ЭФРОСОМ
- "Скупого" интересно было играть?
- Вы знаете, театр - это наркотик. Но его можно найти или нет. Наркотик - это когда интересно, так было со "Скупым". Но второй спектакль мы сделать не сумели. Все, хватило только на один, наркотическое действие закончилось... Потому-то в "Скупом" я не играю уже 7 лет. Зато у меня пока есть "Сторож", а чего разбрасываться-то?
- А какой второй спектакль?
- Вторым должен был стать "Король Лир" со мной в главной роли. Я и ее репетировал, и Шута, потом еще что-то. Но вот не сложилось. Может, дело в том, что нет человека, которому я доверяю. Театр, творчество - это что-то сокровенное, что я никому не могу доверить. Нет, есть люди, которым я могу дать в долг. Правда, сейчас я такого не припомню, и вообще лучше этого не делать. В искусстве нельзя никому доверять, ибо все меняется: сегодня это интересный художник, завтра это невозможно смотреть. Тому полно примеров - ранний Гайдай и поздний Гайдай. В общем, в "Короле Лире" не было того наркотика. С Тростянецким он был. А вообще, мысленно я работаю с режиссером Эфросом.
- Это как?
- Понимаете, у каждого есть кумир, которого он никогда не видел. Кому-то, скажем, нравится Наполеон. Вот мне нравится Анатолий Эфрос. Я его видел, но я с ним не работал. Я смотрел его спектакли, читал его четырехтомник, слышал воспоминания, был на творческих встречах. Вот я мысленно работаю с ним, ибо мне с ним интересно. Таких режиссеров сегодня нет. Но ведь гармония актера с режиссером тоже временна, зачастую актеры уходят от него, их доверие исчерпывается.
- То есть предают?
- Что такое предательство - вопрос сложный. Когда человек начинает делать что-то свое, предательство ли это? Актеры - те же ученики. Надежда Бабкина, к примеру, рассказывала, что разошлась со своим мужем, когда стала популярной. Для него было ударом, что он взял из деревни простую бабу, и вдруг она стала известной певицей. Так же и режиссеры не переносят, когда начинается самостоятельная жизнь у того, кого они "сделали".
Я НЕ ВЕРЮ ЗРИТЕЛЮ
- В одном из своих интервью вы заявили, что "зритель должен бросать после ваших спектаклей на сцену яйца и помидоры". Это сила требовательности?
- Считается, что о результате должен судить зритель. Однако мнение зрителя для меня совсем не важно. Я сам чувствую, есть творчество или нет, интересно мне это или нет. Поверишь зрителю - перестанешь быть актером.
- Но ведь играете вы для зрителя?
- Нет, не для зрителя, скорее, ради него. Здесь есть разница: "ради" и "для". "Ради" того, чтобы ему было весело, интересно, чтобы он стал лучше. Если "для" него, то я буду делать то, что он хочет. И сразу скатываешься к передаче "Окна", всяческим реалити-шоу, спектаклю "Кыся", словом, к масскульту. Потому человек, делающий театр или кино, должен ориентироваться только на свой вкус и свое понимание прекрасного. Если режиссер не знает, про что он ставит спектакль, то для меня это не театр. Поэтому я хочу помидоров и яиц.
БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛЮБЛЮ ДЕНЬГИ
- Известно, что вы отказывались от многих ролей. Легенды ходят по городу: вот ему предлагали, а он такой разборчивый...
- Я не могу на все соглашаться в театре. Вот в кино я играю все, ибо это недолго, сыграл и забыл. Театр - это другое, театр - это долго. Долго видеть человека, слушать, что он говорит.
- Но ведь Раневская говорила, что сняться в плохом фильме значит плюнуть в вечность?
- Ну да, плюнул в вечность и убежал. А в театре этот плевок висит и висит, и никак от него не отделаться. Поэтому в театре невозможно слушать долго дурака, играть в одном и том же спектакле, видеть людей, которых не хочется видеть. Мне хочется больше создать в кино, но, увы, это от меня не зависит. Театр зависит - я могу что-то найти, сделать, сыграть. Но мне не найти режиссера, с которым бы я сработался. Вот я недавно отказался от двух пьес. От одной из-за режиссера, к тому же я ненавижу остроумные пьесы. Во второй - режиссер сказал, что не может со мной работать.
- А в рекламе снимаетесь, и ничего?
- Что значит ничего?
- Получается ведь.
- Дело не в этом, там главное получить деньги, и чтобы не было этой рекламы. Вот названия антипохмельного средства не помнит никто. Все затмил мой яркий типаж, колоритный образ персонажа. Реклама провалилась с треском. Народ решил, что это ролик "Алка Зельцера". Хотя мы рекламировали "Эндрюс Агфорт". Это словосочетание почти невозможно запомнить. А реклама для меня - это необходимость, заработок, деньги. Я ничего не делаю без денег. Приходится это объяснять сумасшествием: знаете, у меня есть физический недостаток - я патологически жаден. Честно, больше всего на свете люблю деньги, ибо знаю вкус безработицы.
Софья ПРОКОШЕВА
- Отец родился в Грозном, его звали Иисус. К окончанию военной академии он стал Александром. Еще папа хотел назвать меня Соломоном, к счастью, мать отрезала: только через мой труп. Так сошлись на Семене. Теперь перед вами Семен Александрович, а не Соломон Иешуевич, - начал артист рассказ о себе. Далее с шутками и прибаутками узнаем, что, окончив в 1973 году Институт культуры имени Крупской, Фурман по распределению попадает в Ашхабад.
- В театральный я и не пробовался. Поступал, помню, в школу-студию ТЮЗа к Корогодскому. Меня, конечно же, не взяли...
- Но у вас же ТЮЗовская фактура...
- Вот с тюзовской фактурой меня и не приняли. Понимаете, я в детстве выглядел примерно так же, как сейчас... И борода тоже была. Да, борода у меня с шестого класса, и с ней у меня очень много связано. Когда мне было 16 лет, давали 40. В Ашхабаде наш театр назывался "Русским ТЮЗом". Первая моя роль - Винни-Пуха. Я из нее даже кое-что помню: "Я тучка, тучка, тучка, я больше не медведь, и как приятно тучке по небу лететь", - мелодично, как бы припоминая, читает Фурман. Затем Семен был артистом "Ленконцерта", Театра мод, сторожем, электриком и безработным...
Нет, я пытался поступить в театр, но меня не брали. В некоторые театры даже не пускали на порог. Пробовался только в Театре Комедии у Петра Фоменко. Он сказал, что свяжется со мной, но звонка не последовало. В "Ленконцерте" работал в детском отделе, мы ездили со спектаклями по детским садам. Я играл роль... Горошка...
- Тот, который под принцессой?
- Если бы! Нет, просто горошка. Гонорары были крошечные, поэтому выступали очень много. Получалось как в том анекдоте про старушку: убил старушку - рубль, а 10 старушек - это уже 10 рублей. Потом меня выгнали.
- За что?
- Меня отовсюду выгоняют. На самом деле меня назвали "жидовской мордой", я устроил драку. Так стал электриком.
- А вы понимаете и в электричестве?
- Нет, просто мне сказали, что электрик не должен сильно в электричестве разбираться, он должен убирать снег во дворе. Потом меня опять выгнали. Я посмотрел все программы "Ленконцерта", и мне понравилось шоу "01", позвонил Альтову и попросился к нему в программу. Он меня 2 года устраивал... Выгнали. А тут параллельно начались съемки в кино. Первый фильм был в 1987 году - "Остров погибших кораблей".
- Как вы оказались в театре?
- На одной из акций Сергея Курехина, где я играл Гамлета, меня заметил Геннадий Тростянецкий. Он вскоре получил должность режиссера в Театре на Литейном. В Москве у него не получился спектакль "Скупой". Начинал репетировать он его с Юрским. До этого пробовал еще кого-то, но безуспешно. Вообще, театр - очень сложная штука. Трудно сказать, почему что-то не получается. Кино, например, гораздо проще, оно примитивнее. Скажу так: кино - это фотография, а театр - живопись. Но это мое мнение. Так Тростянецкий попробовал меня. Говорят, что переиграть собаку невозможно. Может, я и являюсь такой собакой. Но это отнюдь не достоинство. Вот, например, бывают актеры, от которых глаз не оторвать. (Это я не про себя.) Выходит на сцену, и не важно, что он там играет, но глаз не отвести. Таким он родился. Недавно я смотрел московский спектакль "Коллекция" по пьесе Гарольда Пинтера. На сцене были четыре актера: Максим Суханов, Валентин Гафт, Сергей Маковецкий, Елена Шанина. Но для меня никого, кроме Суханова, на сцене не было.
МЫСЛЕННО РАБОТАЮ С ЭФРОСОМ
- "Скупого" интересно было играть?
- Вы знаете, театр - это наркотик. Но его можно найти или нет. Наркотик - это когда интересно, так было со "Скупым". Но второй спектакль мы сделать не сумели. Все, хватило только на один, наркотическое действие закончилось... Потому-то в "Скупом" я не играю уже 7 лет. Зато у меня пока есть "Сторож", а чего разбрасываться-то?
- А какой второй спектакль?
- Вторым должен был стать "Король Лир" со мной в главной роли. Я и ее репетировал, и Шута, потом еще что-то. Но вот не сложилось. Может, дело в том, что нет человека, которому я доверяю. Театр, творчество - это что-то сокровенное, что я никому не могу доверить. Нет, есть люди, которым я могу дать в долг. Правда, сейчас я такого не припомню, и вообще лучше этого не делать. В искусстве нельзя никому доверять, ибо все меняется: сегодня это интересный художник, завтра это невозможно смотреть. Тому полно примеров - ранний Гайдай и поздний Гайдай. В общем, в "Короле Лире" не было того наркотика. С Тростянецким он был. А вообще, мысленно я работаю с режиссером Эфросом.
- Это как?
- Понимаете, у каждого есть кумир, которого он никогда не видел. Кому-то, скажем, нравится Наполеон. Вот мне нравится Анатолий Эфрос. Я его видел, но я с ним не работал. Я смотрел его спектакли, читал его четырехтомник, слышал воспоминания, был на творческих встречах. Вот я мысленно работаю с ним, ибо мне с ним интересно. Таких режиссеров сегодня нет. Но ведь гармония актера с режиссером тоже временна, зачастую актеры уходят от него, их доверие исчерпывается.
- То есть предают?
- Что такое предательство - вопрос сложный. Когда человек начинает делать что-то свое, предательство ли это? Актеры - те же ученики. Надежда Бабкина, к примеру, рассказывала, что разошлась со своим мужем, когда стала популярной. Для него было ударом, что он взял из деревни простую бабу, и вдруг она стала известной певицей. Так же и режиссеры не переносят, когда начинается самостоятельная жизнь у того, кого они "сделали".
Я НЕ ВЕРЮ ЗРИТЕЛЮ
- В одном из своих интервью вы заявили, что "зритель должен бросать после ваших спектаклей на сцену яйца и помидоры". Это сила требовательности?
- Считается, что о результате должен судить зритель. Однако мнение зрителя для меня совсем не важно. Я сам чувствую, есть творчество или нет, интересно мне это или нет. Поверишь зрителю - перестанешь быть актером.
- Но ведь играете вы для зрителя?
- Нет, не для зрителя, скорее, ради него. Здесь есть разница: "ради" и "для". "Ради" того, чтобы ему было весело, интересно, чтобы он стал лучше. Если "для" него, то я буду делать то, что он хочет. И сразу скатываешься к передаче "Окна", всяческим реалити-шоу, спектаклю "Кыся", словом, к масскульту. Потому человек, делающий театр или кино, должен ориентироваться только на свой вкус и свое понимание прекрасного. Если режиссер не знает, про что он ставит спектакль, то для меня это не театр. Поэтому я хочу помидоров и яиц.
БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛЮБЛЮ ДЕНЬГИ
- Известно, что вы отказывались от многих ролей. Легенды ходят по городу: вот ему предлагали, а он такой разборчивый...
- Я не могу на все соглашаться в театре. Вот в кино я играю все, ибо это недолго, сыграл и забыл. Театр - это другое, театр - это долго. Долго видеть человека, слушать, что он говорит.
- Но ведь Раневская говорила, что сняться в плохом фильме значит плюнуть в вечность?
- Ну да, плюнул в вечность и убежал. А в театре этот плевок висит и висит, и никак от него не отделаться. Поэтому в театре невозможно слушать долго дурака, играть в одном и том же спектакле, видеть людей, которых не хочется видеть. Мне хочется больше создать в кино, но, увы, это от меня не зависит. Театр зависит - я могу что-то найти, сделать, сыграть. Но мне не найти режиссера, с которым бы я сработался. Вот я недавно отказался от двух пьес. От одной из-за режиссера, к тому же я ненавижу остроумные пьесы. Во второй - режиссер сказал, что не может со мной работать.
- А в рекламе снимаетесь, и ничего?
- Что значит ничего?
- Получается ведь.
- Дело не в этом, там главное получить деньги, и чтобы не было этой рекламы. Вот названия антипохмельного средства не помнит никто. Все затмил мой яркий типаж, колоритный образ персонажа. Реклама провалилась с треском. Народ решил, что это ролик "Алка Зельцера". Хотя мы рекламировали "Эндрюс Агфорт". Это словосочетание почти невозможно запомнить. А реклама для меня - это необходимость, заработок, деньги. Я ничего не делаю без денег. Приходится это объяснять сумасшествием: знаете, у меня есть физический недостаток - я патологически жаден. Честно, больше всего на свете люблю деньги, ибо знаю вкус безработицы.
Софья ПРОКОШЕВА
