ПЕТЬКА, ЧАПАЕВ И ВЛАДИМИР СОРОКИН

Книга продолжает органически сложившуюся (и даже слегка слежавшуюся) серию, книги которой объединены пристальным вниманием их авторов к проблеме практической национальной психопатологии. Напомним, что за последние несколько лет в этой серии изданы "Пластилин колец" Генри Н. Берда и Дугласа К. Кенни, "Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди" Майлза на Гапалиня, "Записки городского невротика" Вуди Аллена...
"Японские ночи" - цикл новелл о русском писателе Всеволоде Чернове, приглашенном в Страну восходящего солнца читать лекции о русской литературе, и собственном творчестве в частности, и о его верном спутнике господине Мияме, профессоре русской филологии одного из японских университетов.
Принимают господина Чернова по-японски радушно, тем более что произведения его пользуются в Японии невероятным успехом среди любителей-экстремалов. Единственная проблема: простодушные японцы принимают то, что написано в его произведениях, за Символ веры и декларацию новой идеологии; все попытки Чернова убедить благодарную аудиторию в том, что он за происходящее в его текстах не несет никакой ответственности, что литература - это просто буковки и ничего более, безуспешны и даже смешны, хотя самому герою часто не до смеха - восхищенные благодарные японские читатели упорно пытаются проделать с Черновым все то, через что проходят герои его произведений, полных описаний разнообразных перверсий и непотребств. Другой регулярный источник комического в этих новеллах - достопочтенный профессор Мияма, представляющий собою ходячую иллюстрацию древней японской мудрости о том, что услужливый дурак опаснее врага.
Парочка эта восходит к Петьке и Василию Ивановичу, а скорее даже к Шерлоку Холмсу и доктору Ватсону (имеется в виду, конечно, персонажи советских анекдотов). Эротические, скажем так, приключения современных Холмса и Ватсона в очередной раз убедительно доказывают давно известное: анекдот и трагедия представляют собою одно и то же, все зависит от точки зрения. Если вы читатель книжки про приключения Всеволода Чернова - это анекдот, если вы, не дай бог, сам Всеволод Чернов - это, конечно, уже трагедия.
В чертах Всеволода Чернова проницательный читатель без труда обнаружит сходство с известнейшим современным российским прозаиком, чьи книги, так же как и произведения центрального персонажа Курая, на родине ошельмовывались проправительственными молодежными движениями, преследовались за "порнографию", на автора заводилось судебное дело...
"Можно назвать "Японские ночи" бешеной атакой на прозу Сорокина, - пишет в "Афише" Лев Данилкин, - но, скорее, это по-хоккейному жесткий литературный шарж; все в пределах правил..."
Впрочем, сам Игорь Курай (вернее, тот, кто скрылся под этим псевдонимом) уверяет, что он написал не пародию, не памфлет и уж тем более не пасквиль. Ведь истории, составившие "Японские ночи", как сказал бы профессор Мияма, восходят к традициям старинного японского "рассказа об удивительном и ужасном" - жанр этот называется "кайдан", а также берут свое начало в сэцува - поучительных историях о настигающем смертных неотвратимом воздаянии за прегрешения в земной жизни. Если же взглянуть на сей нетипичный жанр с другой стороны, мы легко обнаружим в нем черты европейского плутовского романа, англо-американской юмористической новеллы и русской сатирической повести. По мнению самого автора, "Японские ночи" - не такая уж забавная книга. Это сочинение "о тщете наших надежд и постоянстве заблуждений, об относительности идеалов, сомнительности культов и недопустимости сотворения кумиров..."
- Игорь, каков был первоначальный импульс к написанию цикла про приключения Всеволода Чернова?
- Во-первых, хотелось написать книгу на близкую мне тему - о столкновении национальных ментальностей и трудности взаимодействия культур. Во-вторых, хотелось самому немножко отвлечься от суровых японских будней и окунуться в "удивительное и ужасное". В-третьих, дать читателю повод ближе познакомиться с Японией, посмеяться, повозмущаться и поразмыслить над кое-какими проблемами бытия в нашем бренном и суетном мире.
- Одна из тем "Японских ночей", насколько я понимаю, - непонимание между народами, между представителями разных культур. Судя по вашему тексту, понимание и невозможно: Япония есть Япония, Россия есть Россия...
- То, что Япония есть Япония, а Россия есть Россия, сомнению, казалось бы, не подлежит. Тем не менее если посмотреть, с каким энтузиазмом в России поедают сырую рыбу и соевый творог, сметают с прилавков книги Харуки Мураками и его однофамильца, талантливого порнографа Рю, то в данном тезисе можно и усомниться. Мисима, Мураками и Покемон определили вкусы целого поколения, причем именно в России, а не в странах Запада. Миф о Японии как Эльдорадо духа и колыбели ни с чем не сравнимой суперцивилизации прочно засел в подкорке российской интеллигенции новой волны, а заодно и в массовом сознании. В Японии тоже - правда, сейчас уже в ограниченном масштабе - есть свои "задвиги" по поводу российской духовности: Достоевский, "Подмосковные вечера", водка... В последнее время современная русская литература действительно стала подаваться еще и под соусом садомазохизма и копрофагии. Попросту говоря, взаимная тяга наших народов друг к другу держится на мифе и в основном мифами питается, что не так уж плохо, порой забавно и в то же время грустно. Может быть, понять друг друга и можно, но никому этого не хочется - слишком много будет разочарований. Проще и приятней культивировать мифы. Я их, впрочем, не развеиваю...
- Какой, на ваш взгляд, будет реакция в Японии на это произведение? Не боитесь ли вы, что его сочтут вопиюще антияпонским?
- Прежде всего мы пока не можем знать, будут ли "Японские ночи" переведены на японский и попадут ли таким образом к публике или же останутся достоянием узкого круга русистов, которые ознакомятся с текстом разве что из любопытства. В первом случае, думаю, книга может вызвать немалый интерес, поскольку в ней немало сказано не только о "загадочной японской душе", но и о "загадочной русской душе". В сущности, поиски "русской духовитости" по рецептам Миямы и Чернова и есть сквозной сюжет всех повестей. В Японии к подобным темам есть несомненный интерес, хотя предсказать, как именно книга будет воспринята, все равно едва ли возможно.
Вообще, в западной художественной литературе Япония в основном всегда изображалась исключительно со знаком плюс и подавалась преимущественно в красивой цветной обертке. Сначала в виде экзотической страны гейш и самураев - в романах Пьера Лоти или опере Пуччини. Потом как страна незыблемых ценностей самурайского духа в "Сёгуне" Джеймса Клэвела, как родина грозных и бесстрашных ниндзя и каратэ-кидз в длинной серии американских приключенческих романов и фильмов. Попытки показать Японию изнутри сводились к толстым и безвкусным, но тоже апологетическим американским бизнес-романам, о которых сейчас никто не вспоминает. Сами японцы привыкли к тому, что о них пишут или хорошо, или ничего. "Японские ночи" ломают эту традицию. В имидже любой страны, любого народа и любого человека, наверное, есть хорошее и плохое, прекрасное и смешное, а увидеть это можно в основном лишь со стороны.
- Поскольку японские читатели в вашей книге делают, вернее, упорно пытаются сделать с Черновым все то же самое, что он делает со своими героями, не есть ли эта коллизия своего рода мораль: дескать, писатель в ответе за то, что он пишет?
- Сейчас людям как никогда нужна русская литература в ее сугубо традиционном понимании, с невоплощенной мессианской идеей и размышлениями о смысле жизни - все равно, в каком именно жанре и в какой форме. Предлагают же им нечто сугубо противоположное. "Свержение кумиров", предпринятое российским постмодернизмом, на мой взгляд, нанесло российской духовности смертельный удар, и она стала тихо мутировать.
Увы, без традиционных духовных ценностей российская литература мертва. Она превращается в выпотрошенное чучело, в мумию.
Во всем мире, по крайней мере в развитых странах, идет быстрая и необратимая трансформация эстетических вкусов молодежи под влиянием информационно-технической революции. К чему она приведет, мне хорошо известно, поскольку Япония опередила в этом Россию на пару десятилетий. Результаты убийственны. И я считаю, что писатель в ответе за то, что он пишет, поскольку он оказывает прямое воздействие не только на свою карму, но и на коллективную карму своего народа, создавая определенные эстетические и этические эталоны. Как сказал один чудак (с точки зрения российского постмодерна), "мы в ответе за тех, кого мы приручили".
Учтите также, что Россия - страна крайностей. Если на Западе сексуальную девиацию примут спокойно и не обратят особого внимания, у нас она станет писком моды. Если на Западе (или в Японии) тоталитарные секты привлекают десятки или сотни членов, то у нас они же, включая сатанинские братства, привлекают десятки тысяч. Если на Западе нецензурщина за последние двадцать лет проникла на экран как острая приправа к блюду, но в быту среди нормальных людей используется крайне редко, то у нас матерщина вышла из берегов и затопила города, не говоря уж о деревнях и селах. Всякое благое начинание доводится до абсурдных крайностей. Как можно заметить, именно это в "Японских ночах" происходит уже с японской аудиторией, зараженной "русской бациллой".
- Допустим, вас спросили, зачем написана эта книга...
- Вероятно, все мало-мальски стоящие книги были написаны по велению души. Родилась "плодотворная дебютная идея", как говаривал Остап. Россия и Япония в моем воображении, как Инь и Ян, устремились навстречу друг другу в мистическом порыве - и Чернов встретился с Миямой.
- Какой бы вопрос вы задали себе сами? Вернее, как бы на него ответили?
- Я бы спросил себя, нужна ли эта книга российскому читателю и стоит ли публиковать продолжение. Но ответить на подобный вопрос я не в состоянии - пусть ответят публика и критики.
Сергей КНЯЗЕВ