Культура
СЕМЕН АЛЬТОВ: ПОД МЕНЯ ОДНАЖДЫ ДАЖЕ ТАНЦЕВАЛИ В РЕСТОРАНЕ...
08 апреля
- Кстати, о юбилее, есть что-нибудь из раннего послевоенного детства, что сильно врезалось в память?
- Мне годика 3-4, у меня воспаление легких. Пришла медсестра и поставила мне банки. И дальше помню расширенные от ужаса глаза отца и матери. Потому что меня в эти банки втянуло всего, то есть мою детскую кожицу. Потом помню звон стекла за спиной. Опять округлившиеся глаза матери. А на спине у меня такие подосиновики, принявшие форму банки. Словом, переколотили все банки и вынули меня оттуда. Вот это первые воспоминания. Грибы на спине...
Потом у нашего дома на углу Бородинской улицы помню стоянку такси. Тогда проехаться на такси было событием. Раз в месяц отец после получки выходил, окидывал взглядом Рокфеллера улицу, дома и нас, а потом спрашивал: "Ну что, поедем на такси?.." А мы уже замирали, поскольку знали, что предстоит поездка к тете Вере, она жила на углу Литейного и Пестеля. Помню, что это стоило 40 копеек. Но главное было в том, что все смотрели на нас, когда мы садились в "Победу". Смотрели, как эта очень состоятельная семья раз в месяц ехала на 40 копеек от угла Бородинской до Пестеля. На чем же надо прокатить сегодняшнего малыша, чтоб такое осталось в его памяти? "Кадиллаке", "мерседесе"?
- Да нет, вряд ли им, нынешним, такое запомнится... Вот потому мы так и любим, наверно, вспоминать о нашем суровом послевоенном детстве. Есть что вспомнить...
- Да, любая ерунда становилась событием. Я поэтому из поездок умышленно привожу в подарок своим внучкам каких-нибудь незамысловатых куколок, скажем, из Вятки. Но мне все равно не справиться с разными Барби. Понимаю, что проиграл заранее, - я один, а их вон сколько. Сейчас фантазия у детей загнана в угол, она не нужна, все есть...
- А кстати, о фантазии и реальности: как они соотносятся в твоем творчестве?
- У меня память, к сожалению, практически отсутствует, поэтому склероз для меня не стал неожиданностью - я с него начинал. Даже когда мне рассказывают какую-нибудь замечательную историю, которую хотел бы запомнить, - бесполезно. Тут же забываю. Поэтому питаюсь только собственной фантазией.
- А ведь не скажешь, что ты не реалист...
- Да, я стараюсь приблизиться к реальности, отталкиваясь от своей фантазии, и завидую тем, кто все запоминает. Моя память - черная дыра. С другой стороны, может быть, у меня свободная голова, поскольку там ничего нет. Нет опыта, нет памяти. Мысль бьется, перекатываясь от одного борта черепной коробки к другому, и с ней что-то происходит....
- И сколько при отсутствии памяти ты уже написал книг?
- Я так особо не считаю. Сейчас в издательстве "Эксмо" вышло хорошее собрание, "Амфора" издала поменьше, но более читаемое. Потому что в "Эксмо" я хотел показать, какой я умный, а читателя обижать нельзя - он хочет быть на одном уровне с писателем, так что в "Амфоре" пришлось кое-что из умозаключений убрать.
Но самой большой радостью были мои первые девять фраз, напечатанных в свое время в "Литературной газете". А потом вышла первая книжка, где нас было четверо под одной обложкой: Сенакевич, Сквирский, Мишин и я. Шесть или даже семь страниц моих. Формат у книжки крошечный, карманный, муравьи могли носить и читать. Но увидеть себя напечатанным... о-о-о-о!..
- А первый рассказ?
- Сначала были фразы в "Литературке", а потом в разделе "Пересмешник" появилась такая маленькая пародия - два абзаца, но это уже было художественное произведение.
- Но ведь тогда еще не думалось о профессиональном труде писателя?..
- Какое там. И в голову не приходило, что на это можно жить. Это было приятное подспорье - 36 рублей за 9 фраз. Жена прикидывала, сколько понадобится фраз, чтоб свести концы с концами...
- А стихами когда-нибудь баловался, как говорят в народе?
- Конечно, в 16-17 лет кто ж не писал стихов. И подарили мне в то время пишущую машинку, старый "Ундервуд" или что-то в этом роде. Антикварная, по сути, вещь, но она твои мысли, написанные от руки, превращала в напечатанные, что сразу делалось предметом искусства. Помню: от руки - это ерунда, шалость, а напечатанное... о!.. вы меня извините. Можно два экземпляра напечатать с помощью копировальной бумаги, а если три, это уже просто тираж. И хотелось всем этим поделиться. Хитер был чертовски. Брал четверостишия, скажем, Брюсова и Блока, а посредине вставлял свое. И на лекции передавал подруге-студентке с вопросом, какое тебе больше нравится. И в 9 из 10 случаев девушки тыкали в мое. И я ходил орлом и засыпал с сознанием, что я круче Брюсова и Пастернака. Для самоутверждения это было очень важно. А потом появилась будущая жена Лара, и я все эти эксперименты перевел на нее. Как она все это выдержала?.. Но думаю, женщине приятен прежде всего сам факт внимания.
Я мог бы стать блестящим, буйным графоманом, но потом это как-то все кончилось. И вот пошли маленькие фразочки, афоризмы. Хотя до сих пор отношусь к ним с уважением, как и вообще к людям, способным в одной фразе сказать иногда больше, чем в толстом романе. Это искусство вроде лаковой миниатюры.
А потом, после этих фраз, как-то шел по Лиговке и думал, каким образом люди берут и сочиняют рассказ? Мне было просто интересно. Как ученика токаря интересует, как у мастера получается деталька... И вот, помню, перехожу трамвайные пути у Свечного переулка - и вдруг приходит в голову мысль, идея истории о том, как люди, семья, пошли на рынок, купили вишни, пришли домой, начали есть, а там нет косточек. А что дальше? И тут я понял, что таким образом поставленный вопрос - ситуация, из которой надо выпутываться, - это и есть один из вариантов развития сюжета. И очень во многих моих вещах в основе вот такая нелепая, идиотская ситуация. А поскольку наша жизнь во многом абсурдна, в России особенно, какие-то странные вещи вызывают у людей конкретные ассоциации.
Помню, в Одессе мы шли по Дерибасовской, видим дуб, который на высоте 3 метров раздваивался. И кто-то мне говорит, что на этом месте три месяца кот сидел и не спускался. Как? А вот так. Все: у меня начинает крутиться: кот-отшельник, почему? Как относятся к нему другие коты?.. Есть ситуация, которая захватывает необычностью, и начинаешь фантазировать. Снесла кукушка яйцо в гнездо воробья. Реакция воробья, как кукушка оправдывается... Мне становится интересно.
- Значит, ты считаешь себя наследником абсурдистской традиции? Но ведь она не очень характерна для русской литературы...
- Обычно тут упоминают Хармса, но я не все понимаю у Хармса. А мне представляется, что абсурд должен быть понятен, если ты пишешь для читателя. Вот Мрожек, выдающийся польский писатель и драматург, мне очень близок...
- Недавно состоялось твое юбилейное торжество, и говорят, что на этом вечере губернатор нашего города предложила тебе занять должность губернатора, правда, не сказала, какого города или района.
- Это когда в антракте все собрались за кулисами, шутили, тут и прозвучала ее шутка, мол, вот Евдокимов стал губернатором Алтайского края, почему бы и Альтову... На это я тоже в шутку на сцене потом сказал, что вот Валентина Ивановна предложила мне подумать о губернаторском кресле, но думаю, что жизнь дороже.
- Ну а попробуй по модели старой "Литературной газеты", где была рубрика "Если бы директором был я": действительно, если бы губернатором был ты, что бы сделал в первую очередь?
- Знаешь, даже не хочу отвечать на этот вопрос. Я давно уже перестал понимать что-либо. Меня уже как-то спросили, где бы вы видели себя во взаимоотношении с властью. Я сказал, что сначала думал, что мы муравьи по сравнению с ними, потом понял, что мы не муравьи, а... муравьиные яйца. А вообще, повторю - ничего не понимаю... Вижу большое количество ляпов. Иногда кажется, что это делается нарочно, потому что так ляпать можно, только хорошо подготовившись. Потом думаю, как это все сложно, какой это тришкин кафтан - бюджет города или даже страны... Не хочу про это, сознательно ухожу от этих разговоров. Тупо иногда смотрю телевизор. Читаю газету "Дело", которую мне присылают, прихожу в ужас от описанного там. Но надеюсь, что и они не правы. Критиковать всегда приятно, а уж тут, как говорится, критикуй не хочу с утра до вечера. Поэтому я не пишу на злобу дня, хотя какие-то мои истории поворачиваются вдруг неожиданным боком... Ты же мне когда-то сказал, помнишь, про трамвай № 49/25, что в этой истории отразилась модель нашего общества...
Так же мне кто-то сказал по поводу рассказа "Взятка", что это, оказывается, тоже модель борьбы двух систем - чиновной бюрократии и ОБХСС. А посередине затерт такой маленький человечек. Я об этом не думал, пока писал рассказ, но мне действительно близок образ этого маленького человека, которому всегда попадает, когда где-то наверху идет какая-то схватка. Писать про новых русских и излагать анекдоты, как это теперь принято, не хочу. Хотя очень легко. Стоит выйти на сцену и растопырить пальцы и заговорить с соответствующими интонациями - хохот беспрерывный...
- Неужели еще не отсмеялись? Ведь вроде малиновые пиджаки исчезли?
- Пиджаки исчезли, они стали респектабельными, вошли в круг, что называется, но у них есть деньги и мышцы, и они чувствуют себя очень уверенно в этой жизни. Они неподсудны, потому что всегда могут заплатить кому следует и ехать на красный свет...
- Это, конечно, не твои герои, но они, наверно, часто становятся твоими зрителями?
- Не совсем. Надо быть на пике, чтобы они на тебя пришли. Вот сейчас "Русские бабки", Галкин - это то, что модно, на них ходят. А я... не то чтоб антиквариат - штучка симпатичная, но не модная сегодня. Хотя какое-то время назад случалось выступать перед этой публикой. Под меня даже танцевали... В каком-то ресторане, помню, две пары поднялись, пока я читал, и молча, уважая читающего, начали танцевать. Я уж старался ритмизовать свое чтение, чтоб им было удобнее, но им все равно было хорошо...
Читателя обижать нельзя - он хочет быть на одном уровне с писателем...
Александр УРЕС
- Мне годика 3-4, у меня воспаление легких. Пришла медсестра и поставила мне банки. И дальше помню расширенные от ужаса глаза отца и матери. Потому что меня в эти банки втянуло всего, то есть мою детскую кожицу. Потом помню звон стекла за спиной. Опять округлившиеся глаза матери. А на спине у меня такие подосиновики, принявшие форму банки. Словом, переколотили все банки и вынули меня оттуда. Вот это первые воспоминания. Грибы на спине...
Потом у нашего дома на углу Бородинской улицы помню стоянку такси. Тогда проехаться на такси было событием. Раз в месяц отец после получки выходил, окидывал взглядом Рокфеллера улицу, дома и нас, а потом спрашивал: "Ну что, поедем на такси?.." А мы уже замирали, поскольку знали, что предстоит поездка к тете Вере, она жила на углу Литейного и Пестеля. Помню, что это стоило 40 копеек. Но главное было в том, что все смотрели на нас, когда мы садились в "Победу". Смотрели, как эта очень состоятельная семья раз в месяц ехала на 40 копеек от угла Бородинской до Пестеля. На чем же надо прокатить сегодняшнего малыша, чтоб такое осталось в его памяти? "Кадиллаке", "мерседесе"?
- Да нет, вряд ли им, нынешним, такое запомнится... Вот потому мы так и любим, наверно, вспоминать о нашем суровом послевоенном детстве. Есть что вспомнить...
- Да, любая ерунда становилась событием. Я поэтому из поездок умышленно привожу в подарок своим внучкам каких-нибудь незамысловатых куколок, скажем, из Вятки. Но мне все равно не справиться с разными Барби. Понимаю, что проиграл заранее, - я один, а их вон сколько. Сейчас фантазия у детей загнана в угол, она не нужна, все есть...
- А кстати, о фантазии и реальности: как они соотносятся в твоем творчестве?
- У меня память, к сожалению, практически отсутствует, поэтому склероз для меня не стал неожиданностью - я с него начинал. Даже когда мне рассказывают какую-нибудь замечательную историю, которую хотел бы запомнить, - бесполезно. Тут же забываю. Поэтому питаюсь только собственной фантазией.
- А ведь не скажешь, что ты не реалист...
- Да, я стараюсь приблизиться к реальности, отталкиваясь от своей фантазии, и завидую тем, кто все запоминает. Моя память - черная дыра. С другой стороны, может быть, у меня свободная голова, поскольку там ничего нет. Нет опыта, нет памяти. Мысль бьется, перекатываясь от одного борта черепной коробки к другому, и с ней что-то происходит....
- И сколько при отсутствии памяти ты уже написал книг?
- Я так особо не считаю. Сейчас в издательстве "Эксмо" вышло хорошее собрание, "Амфора" издала поменьше, но более читаемое. Потому что в "Эксмо" я хотел показать, какой я умный, а читателя обижать нельзя - он хочет быть на одном уровне с писателем, так что в "Амфоре" пришлось кое-что из умозаключений убрать.
Но самой большой радостью были мои первые девять фраз, напечатанных в свое время в "Литературной газете". А потом вышла первая книжка, где нас было четверо под одной обложкой: Сенакевич, Сквирский, Мишин и я. Шесть или даже семь страниц моих. Формат у книжки крошечный, карманный, муравьи могли носить и читать. Но увидеть себя напечатанным... о-о-о-о!..
- А первый рассказ?
- Сначала были фразы в "Литературке", а потом в разделе "Пересмешник" появилась такая маленькая пародия - два абзаца, но это уже было художественное произведение.
- Но ведь тогда еще не думалось о профессиональном труде писателя?..
- Какое там. И в голову не приходило, что на это можно жить. Это было приятное подспорье - 36 рублей за 9 фраз. Жена прикидывала, сколько понадобится фраз, чтоб свести концы с концами...
- А стихами когда-нибудь баловался, как говорят в народе?
- Конечно, в 16-17 лет кто ж не писал стихов. И подарили мне в то время пишущую машинку, старый "Ундервуд" или что-то в этом роде. Антикварная, по сути, вещь, но она твои мысли, написанные от руки, превращала в напечатанные, что сразу делалось предметом искусства. Помню: от руки - это ерунда, шалость, а напечатанное... о!.. вы меня извините. Можно два экземпляра напечатать с помощью копировальной бумаги, а если три, это уже просто тираж. И хотелось всем этим поделиться. Хитер был чертовски. Брал четверостишия, скажем, Брюсова и Блока, а посредине вставлял свое. И на лекции передавал подруге-студентке с вопросом, какое тебе больше нравится. И в 9 из 10 случаев девушки тыкали в мое. И я ходил орлом и засыпал с сознанием, что я круче Брюсова и Пастернака. Для самоутверждения это было очень важно. А потом появилась будущая жена Лара, и я все эти эксперименты перевел на нее. Как она все это выдержала?.. Но думаю, женщине приятен прежде всего сам факт внимания.
Я мог бы стать блестящим, буйным графоманом, но потом это как-то все кончилось. И вот пошли маленькие фразочки, афоризмы. Хотя до сих пор отношусь к ним с уважением, как и вообще к людям, способным в одной фразе сказать иногда больше, чем в толстом романе. Это искусство вроде лаковой миниатюры.
А потом, после этих фраз, как-то шел по Лиговке и думал, каким образом люди берут и сочиняют рассказ? Мне было просто интересно. Как ученика токаря интересует, как у мастера получается деталька... И вот, помню, перехожу трамвайные пути у Свечного переулка - и вдруг приходит в голову мысль, идея истории о том, как люди, семья, пошли на рынок, купили вишни, пришли домой, начали есть, а там нет косточек. А что дальше? И тут я понял, что таким образом поставленный вопрос - ситуация, из которой надо выпутываться, - это и есть один из вариантов развития сюжета. И очень во многих моих вещах в основе вот такая нелепая, идиотская ситуация. А поскольку наша жизнь во многом абсурдна, в России особенно, какие-то странные вещи вызывают у людей конкретные ассоциации.
Помню, в Одессе мы шли по Дерибасовской, видим дуб, который на высоте 3 метров раздваивался. И кто-то мне говорит, что на этом месте три месяца кот сидел и не спускался. Как? А вот так. Все: у меня начинает крутиться: кот-отшельник, почему? Как относятся к нему другие коты?.. Есть ситуация, которая захватывает необычностью, и начинаешь фантазировать. Снесла кукушка яйцо в гнездо воробья. Реакция воробья, как кукушка оправдывается... Мне становится интересно.
- Значит, ты считаешь себя наследником абсурдистской традиции? Но ведь она не очень характерна для русской литературы...
- Обычно тут упоминают Хармса, но я не все понимаю у Хармса. А мне представляется, что абсурд должен быть понятен, если ты пишешь для читателя. Вот Мрожек, выдающийся польский писатель и драматург, мне очень близок...
- Недавно состоялось твое юбилейное торжество, и говорят, что на этом вечере губернатор нашего города предложила тебе занять должность губернатора, правда, не сказала, какого города или района.
- Это когда в антракте все собрались за кулисами, шутили, тут и прозвучала ее шутка, мол, вот Евдокимов стал губернатором Алтайского края, почему бы и Альтову... На это я тоже в шутку на сцене потом сказал, что вот Валентина Ивановна предложила мне подумать о губернаторском кресле, но думаю, что жизнь дороже.
- Ну а попробуй по модели старой "Литературной газеты", где была рубрика "Если бы директором был я": действительно, если бы губернатором был ты, что бы сделал в первую очередь?
- Знаешь, даже не хочу отвечать на этот вопрос. Я давно уже перестал понимать что-либо. Меня уже как-то спросили, где бы вы видели себя во взаимоотношении с властью. Я сказал, что сначала думал, что мы муравьи по сравнению с ними, потом понял, что мы не муравьи, а... муравьиные яйца. А вообще, повторю - ничего не понимаю... Вижу большое количество ляпов. Иногда кажется, что это делается нарочно, потому что так ляпать можно, только хорошо подготовившись. Потом думаю, как это все сложно, какой это тришкин кафтан - бюджет города или даже страны... Не хочу про это, сознательно ухожу от этих разговоров. Тупо иногда смотрю телевизор. Читаю газету "Дело", которую мне присылают, прихожу в ужас от описанного там. Но надеюсь, что и они не правы. Критиковать всегда приятно, а уж тут, как говорится, критикуй не хочу с утра до вечера. Поэтому я не пишу на злобу дня, хотя какие-то мои истории поворачиваются вдруг неожиданным боком... Ты же мне когда-то сказал, помнишь, про трамвай № 49/25, что в этой истории отразилась модель нашего общества...
Так же мне кто-то сказал по поводу рассказа "Взятка", что это, оказывается, тоже модель борьбы двух систем - чиновной бюрократии и ОБХСС. А посередине затерт такой маленький человечек. Я об этом не думал, пока писал рассказ, но мне действительно близок образ этого маленького человека, которому всегда попадает, когда где-то наверху идет какая-то схватка. Писать про новых русских и излагать анекдоты, как это теперь принято, не хочу. Хотя очень легко. Стоит выйти на сцену и растопырить пальцы и заговорить с соответствующими интонациями - хохот беспрерывный...
- Неужели еще не отсмеялись? Ведь вроде малиновые пиджаки исчезли?
- Пиджаки исчезли, они стали респектабельными, вошли в круг, что называется, но у них есть деньги и мышцы, и они чувствуют себя очень уверенно в этой жизни. Они неподсудны, потому что всегда могут заплатить кому следует и ехать на красный свет...
- Это, конечно, не твои герои, но они, наверно, часто становятся твоими зрителями?
- Не совсем. Надо быть на пике, чтобы они на тебя пришли. Вот сейчас "Русские бабки", Галкин - это то, что модно, на них ходят. А я... не то чтоб антиквариат - штучка симпатичная, но не модная сегодня. Хотя какое-то время назад случалось выступать перед этой публикой. Под меня даже танцевали... В каком-то ресторане, помню, две пары поднялись, пока я читал, и молча, уважая читающего, начали танцевать. Я уж старался ритмизовать свое чтение, чтоб им было удобнее, но им все равно было хорошо...
Читателя обижать нельзя - он хочет быть на одном уровне с писателем...
Александр УРЕС
