Культура
ВСЕ ТЕЧЕТ, ПОЕТ И СКАЧЕТ
25 май
Canto - бессюжетная лавина образов, объединенных лишь несколькими лейтмотивами: герой приехал в Рим, ходит по улицам, сидит в комнате и смотрит на фотографию отца. Это вовсе не поток сознания, это поток картин, света, звуков. Любимый художник Низона - Ван Гог (экспрессия красок), любимый писатель - Роберт Вальзер (свобода языка).
Canto имеет трехчастную сонатную форму, отдельные параграфы обладают отличной друг от друга мелодикой. (Само название романа переводится с итальянского в данном случае как "пение".) Объединенное не сюжетом, а чем-то иным, каким-то слабо проговариваемым перетеканием одного образа в другой, тело романа нежится в солнечном сиянии: "Иногда какой-нибудь изгиб улицы обнажает глубоко прорезанный в камне просвет, до отказа, до самой мостовой заполненный небом, окаменевшим в своей лучезарной голубизне. Небо устремляется вверх, пламенея синевой, и вновь падает вниз, на стены".
Canto Низона лишено точки опоры - читатель может выпасть из текста, убаюканный его мерным, как может показаться при невнимательном чтении, ритмом. Впрочем, Низон не злоупотребляет архаикой, которая для обычного человека нестерпимо скучна: мир его Рима - это мир свободной прогулки, чем-то напоминающей жизнерадостные приключения героя "Утра понедельника" Иоселиани. Низон не боится разговорной лексики, не боится банальных ситуаций - рекламные плакаты, грязь автострады в его мире лишены уколов боли и безысходности и также погружены в солнечный свет. Наверное, если бы Гераклит был поэтом и попал в современный Рим, то сотворил бы что-то подобное - безразмерное, безбрежное, мягкое и нестерпимо текучее. •
Владимир ИТКИН о книге Пауля Низона "Canto", роман/пер. с нем. Ирины Алексеевой (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2004)
]
ЖИЗНЬ МЕЖДУ СТРОК
Ненароком подслушанный обрывок разговора часто увлекает сильнее самой прихотливой книжной выдумки. Ведь книга являет собой некий завершенный объект, а за разговором - целый незнакомый мир, пробуждающий воображение. Иные случайные фразы держатся в памяти крепче, нежели цитаты классиков.
Рассказы Льва Усыскина кажутся подслушанными - как если бы достоинствами автора были только фонографическая память и некоторая усидчивость. Шершавость и сбивчивость прямой речи передана с практически абсолютной стилистической достоверностью. Но кроме реплик есть и описания - они таковы, что звуки, запахи, цвета, прикосновения ощущаются как бы помимо слов. По сути текст не читается, а - усваивается всеми пятью чувствами, если не шестью, ибо за гранью описанного усыскинские сюжеты представляются в развитии, что требует интуиции.
В любом из этих рассказов имеется - нет, не интрига, не поворот, а скорее "вираж", изящный, крутой, безопасный (это становится ясно лишь по прочтении) только благодаря авторской виртуозности: невольно залюбуешься тем, как четко выворачивает он сюжетную баранку, а потом мягко возвращает ее в исходное положение, - но все уже видится под другим углом. Так, в рассказе "Некрасивая девушка" неказистая героиня покоряет сердце понравившегося ей сослуживца тем, что просит у него денег взаймы на пластическую операцию - сама до конца не понимая, что делает и зачем... И только наутро, возвращаясь от него счастливая и с деньгами, понимает, что именно произошло. И - возвращает деньги.
Так, в рассказе "Новая секретарша" предполагаемая любовная история оказывается историей обретения свободы в миг, когда внезапно совпадают желания двух несхожих людей.
Так, впрочем, бывает не всегда: иной раз "вираж" выражен не в сюжете, а в перемене состояния героя, особенно если повествование ведется от первого лица.
Проза Льва Усыскина ближе скорее к традиции европейского, особенно скандинавского, современного рассказа. В ней нет столь привычной нам назидательности и прямого нравственного посыла. Отношения авторов и героев определены не авторской сверхзадачей, а своего рода взаимной необходимостью - как будто герои заключили с автором договор о предельно точном и непредвзятом описании их жизни.
И, надо сказать, условия договора были выполнены: жизнь в рассказах течет сквозь строки, "как вода из крана - такая же простая и бесконечная, не нами выдуманная и не нами преисполненная, и так же, как струя воды, от прикосновения распадающаяся неисчерпаемой радугой искрящих блесток".
Полина КОПЫЛОВА
Canto имеет трехчастную сонатную форму, отдельные параграфы обладают отличной друг от друга мелодикой. (Само название романа переводится с итальянского в данном случае как "пение".) Объединенное не сюжетом, а чем-то иным, каким-то слабо проговариваемым перетеканием одного образа в другой, тело романа нежится в солнечном сиянии: "Иногда какой-нибудь изгиб улицы обнажает глубоко прорезанный в камне просвет, до отказа, до самой мостовой заполненный небом, окаменевшим в своей лучезарной голубизне. Небо устремляется вверх, пламенея синевой, и вновь падает вниз, на стены".
Canto Низона лишено точки опоры - читатель может выпасть из текста, убаюканный его мерным, как может показаться при невнимательном чтении, ритмом. Впрочем, Низон не злоупотребляет архаикой, которая для обычного человека нестерпимо скучна: мир его Рима - это мир свободной прогулки, чем-то напоминающей жизнерадостные приключения героя "Утра понедельника" Иоселиани. Низон не боится разговорной лексики, не боится банальных ситуаций - рекламные плакаты, грязь автострады в его мире лишены уколов боли и безысходности и также погружены в солнечный свет. Наверное, если бы Гераклит был поэтом и попал в современный Рим, то сотворил бы что-то подобное - безразмерное, безбрежное, мягкое и нестерпимо текучее. •
Владимир ИТКИН о книге Пауля Низона "Canto", роман/пер. с нем. Ирины Алексеевой (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2004)
]
ЖИЗНЬ МЕЖДУ СТРОК
Ненароком подслушанный обрывок разговора часто увлекает сильнее самой прихотливой книжной выдумки. Ведь книга являет собой некий завершенный объект, а за разговором - целый незнакомый мир, пробуждающий воображение. Иные случайные фразы держатся в памяти крепче, нежели цитаты классиков.
Рассказы Льва Усыскина кажутся подслушанными - как если бы достоинствами автора были только фонографическая память и некоторая усидчивость. Шершавость и сбивчивость прямой речи передана с практически абсолютной стилистической достоверностью. Но кроме реплик есть и описания - они таковы, что звуки, запахи, цвета, прикосновения ощущаются как бы помимо слов. По сути текст не читается, а - усваивается всеми пятью чувствами, если не шестью, ибо за гранью описанного усыскинские сюжеты представляются в развитии, что требует интуиции.
В любом из этих рассказов имеется - нет, не интрига, не поворот, а скорее "вираж", изящный, крутой, безопасный (это становится ясно лишь по прочтении) только благодаря авторской виртуозности: невольно залюбуешься тем, как четко выворачивает он сюжетную баранку, а потом мягко возвращает ее в исходное положение, - но все уже видится под другим углом. Так, в рассказе "Некрасивая девушка" неказистая героиня покоряет сердце понравившегося ей сослуживца тем, что просит у него денег взаймы на пластическую операцию - сама до конца не понимая, что делает и зачем... И только наутро, возвращаясь от него счастливая и с деньгами, понимает, что именно произошло. И - возвращает деньги.
Так, в рассказе "Новая секретарша" предполагаемая любовная история оказывается историей обретения свободы в миг, когда внезапно совпадают желания двух несхожих людей.
Так, впрочем, бывает не всегда: иной раз "вираж" выражен не в сюжете, а в перемене состояния героя, особенно если повествование ведется от первого лица.
Проза Льва Усыскина ближе скорее к традиции европейского, особенно скандинавского, современного рассказа. В ней нет столь привычной нам назидательности и прямого нравственного посыла. Отношения авторов и героев определены не авторской сверхзадачей, а своего рода взаимной необходимостью - как будто герои заключили с автором договор о предельно точном и непредвзятом описании их жизни.
И, надо сказать, условия договора были выполнены: жизнь в рассказах течет сквозь строки, "как вода из крана - такая же простая и бесконечная, не нами выдуманная и не нами преисполненная, и так же, как струя воды, от прикосновения распадающаяся неисчерпаемой радугой искрящих блесток".
Полина КОПЫЛОВА
