Культура
ГЕОРГИЙ ВАСИЛЕВИЧ: ПУШКИН - ВНЕ ЮБИЛЕЕВ
24 июня
- Георгий Николаевич, авторитет Гейченко не мешал вам утверждаться как руководителю?
- Семен Степанович был для всех и отцом, и наставником, и учителем. И любая моя попытка повторить Гейченко выглядела бы жалкой пародией. Значит, надо было искать свой путь. Тем более что пришло время что-то решительно менять в жизни заповедника. Едва ли не первым это почувствовал сам Семен Степанович, который говорил, что в стране грядут большие перемены.
- Ваше назначение как раз и пришлось на эти тяжелые времена. С чего же вы начали?
- С инвентаризации. Оказалось, что работы в музее - непочатый край. Ветшали здания, старели и болели парки, умирали вещи. Реставрация не проводилась уже многие годы. Из заповедника уходили специалисты, потому что на зарплату не могли свести концы с концами. К 1995 году мы вышли с программой, которая потом легла в основу работ к 200-летию со дня рождения Пушкина.
- Программа предполагала, что параллельно с капитальным ремонтом вы еще и ведете исследования?
- И они открыли много нового. До сих пор считалось: то, что мы видим, было всегда. А в ходе архитектурных раскопок удалось установить семь разных периодов истории усадьбы, из которых четыре приходились на жизнь Пушкина. Нам удалось найти творчески мыслящих специалистов, которые провели огромный объем реставрационных работ и заслуженно получили Государственную премию России. Именно тогда, на рубеже веков, нам удалось переломить ситуацию. Заповедник стал местом, где престижно работать.
- Многие предрекали: после пушкинского юбилея музей посадят на голодный паек. А как вышло на самом деле?
- К счастью, за десять лет мы приучили наших партнеров слышать нас, в том числе и Министерство финансов, и Министерство экономического развития, и Госдуму. Есть понимание программы долгосрочного развития "Пушкин вне юбилеев". Наш музей должен поддерживать пушкинскую культуру в ХХI веке - и не от юбилея до юбилея, а постоянно.
- Если верить статистике, то сегодня в заповеднике работает 600 человек без малого пятидесяти профессий. А в 1994 году было 90. Вас не обвинили в раздувании штатов?
- Отнюдь. За последние годы в принципе поменялась концепция музея-заповедника. Раньше мы говорили просто о музее. А вокруг было немало помощников, кто мог за музей исполнить ту или иную его работу. Мы сегодня располагаем крупнейшими по протяженности сетями, без которых музей невозможно охранять, отапливать, обихаживать для полноценного приема посетителей. Теплосети, канализация, водопровод - когда-то это все делалось военными вручную, без плана. Впервые мы приняли в систему то, что было сделано случайно или не сделано вовсе. У нас есть теперь серьезная инженерная служба, большой коллектив парковых специалистов, собственная система охраны музейных ценностей.
- Поменялось ли что-то за последние годы в понимании самой концепции музея-заповедника как нашего национального достояния?
- Хочется верить, что - да. Общими усилиями нам удалось утвердить понимание того, что музеи усадебного типа, такие как "Михайловское", "Спасское-Лутовиново", "Карабиха", хранят не только вещи. Фондовой коллекцией любого музея-заповедника является еще и определенным образом организованная земля, включающая парки, примыкающие территории, распаханные поля, следы продолжающейся жизни людей. Мысль эта еще лет десять назад казалась дикой абсолютно всем. Теперь мы приближаемся к тому, что в законодательство о музеях-заповедникам эта идея будет записана как одна из основополагающих.
- Говоря о заповеднике, вы невольно выходите за его пределы. Насколько остра, на ваш взгляд, проблема сохранности нашего "культурного слоя", если говорить о ней во всероссийском масштабе?
- К сожалению, мы довольно уродливо стали жить... Нет единой системы, которая позволила бы говорить о преемственности времени прошлого и следующего за ним. Мы уже почти полностью потеряли Подмосковье. Если даже там и сохраняются старые усадьбы, то существуют они на территории, обкромсанной со всех сторон. И из окошка уже не увидеть тех протяженных видов, которые открывались когда-то и создавали, если хотите, пространство для вздоха.
- Наша мемориальная усадьба "Приютино" во Всеволожском районе в таком же состоянии...
- Мы научились хранить и реставрировать вещи. Сложней научиться с высоким уровнем культуры жить на земле, которая не может не испытывать веяний и мод нового времени. Но пространство вокруг себя надо изменять, опираясь на национальную культуру, которая складывалась последние 300 лет. Мы в нашем заповеднике показываем пример того, как нам хотелось бы сохранить память о старом образе жизни. Это и напоминание состоятельным людям, что рано или поздно им придется отвечать не только за свой бизнес, но и за облик земельных угодий, которыми они будут пользоваться. Хотелось бы, чтобы мир нашей жизни выстраивался не по образцу калифорнийских ранчо, а по нашим традициям, связанным с русскими деревнями, усадьбами, с тем же монастырским или ремесленным хозяйством.
- Где, на ваш взгляд, нам довелось с наименьшими потерями подойти к желаемой гармонии сосуществования времен?
- Ярче всего это можно представить в Петербурге, хотя и тут возникают конфликты по поводу стоящих не на месте зданий или по поводу архитектуры, которая разрушает облик города. Тем не менее Петербург являет тот самый пример, когда достаточный объем хорошо скроенного и построенного города все же позволяет бороться с одиозными проектами. И пока это удается. Но нам бы хотелось, чтобы это было так же справедливо и для деревенских усадеб, и для земельных угодий, которые являются памятниками культуры. А в случае с Пушкиным это именно так.
- Михайловское всегда славилось кругом друзей. Как выглядит ваш дружеский круг сегодня?
- Понятие друзей стало гораздо более многоуровневым. Мы дружим с музеями. И среди них не только Всероссийский музей Пушкина, который является нашим прямым партнером по работе, но и Музей Суворова, близкий нам по духу. И много чему мы друг у друга учимся. В этот круг входят и Русский музей, и Петропавловская крепость - часто мы бываем друг у друга. Работая над Музеем пушкинского края, мы многое смогли почерпнуть из Музея истории Петербурга.
- А кто входит в число самых давних ваших друзей?
- Художники... Вот уже 52 года подряд мы принимаем на практику первокурсников Института имени Репина. Многие работы остаются у нас в запасниках. Мы начали публиковать их в нашем издании "Святогорская галерея". Это картины художников четырех поколений, в творчестве которых Михайловское оставило особый след. Руководит практикой всякий раз новый коллектив педагогов, но есть один человек, который многие годы особенно этим увлечен. Это Сергей Николаевич Репин, один из ведущих профессоров института. Раньше этим занимался Василий Михайлович Звонцов, ближайший друг Гейченко. И если надо кому-то показать, что такое Михайловское, опираясь на художественный образ, мне проще всего достать миниатюру Звонцова и сказать: вот душа нашего музея - репинцы...
- Ну а люди бизнеса привечают ли ваш музей?
- Среди наших друзей есть небольшой круг богатых людей, которые делают добрые дела без саморекламы. Благодаря их помощи мы уже второй год ведем работы по воссозданию церкви на городище Воронич. Это была домовая церковь в пору существования усадьбы Тригорское. Уже есть документация, приведен в порядок фундамент. Работала здесь археологическая экспедиция под руководством Сергея Васильевича Белецкого из Петербурга. И вот уже сложен сруб.
За прошедшее десятилетие нам удалось открыть Музей истории Михайловского. И теперь уже рассказ идет не только о Пушкине, но и о том, что тут было и до него, и после него. Появилась традиция передвижных художественных выставок. Ежегодно в музее их бывает до сорока. Кроме того, три десятка выставок самого музея проходят в разных городах, в том числе и в Петербурге. Издается много книг. Десять лет назад в музее даже не было собственного научного сборника. Сотрудники заповедника печатали статьи в общем сборнике Пушкинского Дома. Теперь каждый год выходит пять-шесть выпусков "Михайловская Пушкиниана".
- Видимо, в музейной работе еще можно открыть немало возможностей для погружения человека в ушедшую эпоху?
- Есть у нас такая странная идея. Хочется, чтобы люди могли примерить на себя платье петровских времен и вообще как-то по-особому ощутить себя в той эпохе. Например, сесть в старинное кресло. Не антикварное, а сделанное по старинным образцам. На месте утраченных деревень пушкинского времени мы хотим построить деревни-гостиницы. Оказывается, русская изба удивительно подходяща для такого необычного гостиничного жилья. Туда можно поместить все, что нужно современному человеку, и даже не исказить облик избы. Там мы, скорее всего, и будем экспериментировать с копиями тех предметов, которые хранятся у нас в фондах.
Музей - это всегда история о его главном персонаже и одновременно рассказ о том, как общество пытается противостоять времени, чтобы сохранить воспоминание о самом себе. Воспоминание детальное, которое позволяет говорить об едином пространстве культуры как о чем-то непреходящем и противостоящем разрушению времени. В этом и заключена суть того, к чему пришел коллектив музея. И понимание единой цели сплотило всех, кто живет и трудится сегодня в тех краях, которые сам Поэт воспринимал как приют, сияньем муз одетый.
Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ
- Семен Степанович был для всех и отцом, и наставником, и учителем. И любая моя попытка повторить Гейченко выглядела бы жалкой пародией. Значит, надо было искать свой путь. Тем более что пришло время что-то решительно менять в жизни заповедника. Едва ли не первым это почувствовал сам Семен Степанович, который говорил, что в стране грядут большие перемены.
- Ваше назначение как раз и пришлось на эти тяжелые времена. С чего же вы начали?
- С инвентаризации. Оказалось, что работы в музее - непочатый край. Ветшали здания, старели и болели парки, умирали вещи. Реставрация не проводилась уже многие годы. Из заповедника уходили специалисты, потому что на зарплату не могли свести концы с концами. К 1995 году мы вышли с программой, которая потом легла в основу работ к 200-летию со дня рождения Пушкина.
- Программа предполагала, что параллельно с капитальным ремонтом вы еще и ведете исследования?
- И они открыли много нового. До сих пор считалось: то, что мы видим, было всегда. А в ходе архитектурных раскопок удалось установить семь разных периодов истории усадьбы, из которых четыре приходились на жизнь Пушкина. Нам удалось найти творчески мыслящих специалистов, которые провели огромный объем реставрационных работ и заслуженно получили Государственную премию России. Именно тогда, на рубеже веков, нам удалось переломить ситуацию. Заповедник стал местом, где престижно работать.
- Многие предрекали: после пушкинского юбилея музей посадят на голодный паек. А как вышло на самом деле?
- К счастью, за десять лет мы приучили наших партнеров слышать нас, в том числе и Министерство финансов, и Министерство экономического развития, и Госдуму. Есть понимание программы долгосрочного развития "Пушкин вне юбилеев". Наш музей должен поддерживать пушкинскую культуру в ХХI веке - и не от юбилея до юбилея, а постоянно.
- Если верить статистике, то сегодня в заповеднике работает 600 человек без малого пятидесяти профессий. А в 1994 году было 90. Вас не обвинили в раздувании штатов?
- Отнюдь. За последние годы в принципе поменялась концепция музея-заповедника. Раньше мы говорили просто о музее. А вокруг было немало помощников, кто мог за музей исполнить ту или иную его работу. Мы сегодня располагаем крупнейшими по протяженности сетями, без которых музей невозможно охранять, отапливать, обихаживать для полноценного приема посетителей. Теплосети, канализация, водопровод - когда-то это все делалось военными вручную, без плана. Впервые мы приняли в систему то, что было сделано случайно или не сделано вовсе. У нас есть теперь серьезная инженерная служба, большой коллектив парковых специалистов, собственная система охраны музейных ценностей.
- Поменялось ли что-то за последние годы в понимании самой концепции музея-заповедника как нашего национального достояния?
- Хочется верить, что - да. Общими усилиями нам удалось утвердить понимание того, что музеи усадебного типа, такие как "Михайловское", "Спасское-Лутовиново", "Карабиха", хранят не только вещи. Фондовой коллекцией любого музея-заповедника является еще и определенным образом организованная земля, включающая парки, примыкающие территории, распаханные поля, следы продолжающейся жизни людей. Мысль эта еще лет десять назад казалась дикой абсолютно всем. Теперь мы приближаемся к тому, что в законодательство о музеях-заповедникам эта идея будет записана как одна из основополагающих.
- Говоря о заповеднике, вы невольно выходите за его пределы. Насколько остра, на ваш взгляд, проблема сохранности нашего "культурного слоя", если говорить о ней во всероссийском масштабе?
- К сожалению, мы довольно уродливо стали жить... Нет единой системы, которая позволила бы говорить о преемственности времени прошлого и следующего за ним. Мы уже почти полностью потеряли Подмосковье. Если даже там и сохраняются старые усадьбы, то существуют они на территории, обкромсанной со всех сторон. И из окошка уже не увидеть тех протяженных видов, которые открывались когда-то и создавали, если хотите, пространство для вздоха.
- Наша мемориальная усадьба "Приютино" во Всеволожском районе в таком же состоянии...
- Мы научились хранить и реставрировать вещи. Сложней научиться с высоким уровнем культуры жить на земле, которая не может не испытывать веяний и мод нового времени. Но пространство вокруг себя надо изменять, опираясь на национальную культуру, которая складывалась последние 300 лет. Мы в нашем заповеднике показываем пример того, как нам хотелось бы сохранить память о старом образе жизни. Это и напоминание состоятельным людям, что рано или поздно им придется отвечать не только за свой бизнес, но и за облик земельных угодий, которыми они будут пользоваться. Хотелось бы, чтобы мир нашей жизни выстраивался не по образцу калифорнийских ранчо, а по нашим традициям, связанным с русскими деревнями, усадьбами, с тем же монастырским или ремесленным хозяйством.
- Где, на ваш взгляд, нам довелось с наименьшими потерями подойти к желаемой гармонии сосуществования времен?
- Ярче всего это можно представить в Петербурге, хотя и тут возникают конфликты по поводу стоящих не на месте зданий или по поводу архитектуры, которая разрушает облик города. Тем не менее Петербург являет тот самый пример, когда достаточный объем хорошо скроенного и построенного города все же позволяет бороться с одиозными проектами. И пока это удается. Но нам бы хотелось, чтобы это было так же справедливо и для деревенских усадеб, и для земельных угодий, которые являются памятниками культуры. А в случае с Пушкиным это именно так.
- Михайловское всегда славилось кругом друзей. Как выглядит ваш дружеский круг сегодня?
- Понятие друзей стало гораздо более многоуровневым. Мы дружим с музеями. И среди них не только Всероссийский музей Пушкина, который является нашим прямым партнером по работе, но и Музей Суворова, близкий нам по духу. И много чему мы друг у друга учимся. В этот круг входят и Русский музей, и Петропавловская крепость - часто мы бываем друг у друга. Работая над Музеем пушкинского края, мы многое смогли почерпнуть из Музея истории Петербурга.
- А кто входит в число самых давних ваших друзей?
- Художники... Вот уже 52 года подряд мы принимаем на практику первокурсников Института имени Репина. Многие работы остаются у нас в запасниках. Мы начали публиковать их в нашем издании "Святогорская галерея". Это картины художников четырех поколений, в творчестве которых Михайловское оставило особый след. Руководит практикой всякий раз новый коллектив педагогов, но есть один человек, который многие годы особенно этим увлечен. Это Сергей Николаевич Репин, один из ведущих профессоров института. Раньше этим занимался Василий Михайлович Звонцов, ближайший друг Гейченко. И если надо кому-то показать, что такое Михайловское, опираясь на художественный образ, мне проще всего достать миниатюру Звонцова и сказать: вот душа нашего музея - репинцы...
- Ну а люди бизнеса привечают ли ваш музей?
- Среди наших друзей есть небольшой круг богатых людей, которые делают добрые дела без саморекламы. Благодаря их помощи мы уже второй год ведем работы по воссозданию церкви на городище Воронич. Это была домовая церковь в пору существования усадьбы Тригорское. Уже есть документация, приведен в порядок фундамент. Работала здесь археологическая экспедиция под руководством Сергея Васильевича Белецкого из Петербурга. И вот уже сложен сруб.
За прошедшее десятилетие нам удалось открыть Музей истории Михайловского. И теперь уже рассказ идет не только о Пушкине, но и о том, что тут было и до него, и после него. Появилась традиция передвижных художественных выставок. Ежегодно в музее их бывает до сорока. Кроме того, три десятка выставок самого музея проходят в разных городах, в том числе и в Петербурге. Издается много книг. Десять лет назад в музее даже не было собственного научного сборника. Сотрудники заповедника печатали статьи в общем сборнике Пушкинского Дома. Теперь каждый год выходит пять-шесть выпусков "Михайловская Пушкиниана".
- Видимо, в музейной работе еще можно открыть немало возможностей для погружения человека в ушедшую эпоху?
- Есть у нас такая странная идея. Хочется, чтобы люди могли примерить на себя платье петровских времен и вообще как-то по-особому ощутить себя в той эпохе. Например, сесть в старинное кресло. Не антикварное, а сделанное по старинным образцам. На месте утраченных деревень пушкинского времени мы хотим построить деревни-гостиницы. Оказывается, русская изба удивительно подходяща для такого необычного гостиничного жилья. Туда можно поместить все, что нужно современному человеку, и даже не исказить облик избы. Там мы, скорее всего, и будем экспериментировать с копиями тех предметов, которые хранятся у нас в фондах.
Музей - это всегда история о его главном персонаже и одновременно рассказ о том, как общество пытается противостоять времени, чтобы сохранить воспоминание о самом себе. Воспоминание детальное, которое позволяет говорить об едином пространстве культуры как о чем-то непреходящем и противостоящем разрушению времени. В этом и заключена суть того, к чему пришел коллектив музея. И понимание единой цели сплотило всех, кто живет и трудится сегодня в тех краях, которые сам Поэт воспринимал как приют, сияньем муз одетый.
Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ
