Культура
СКУЧНАЯ ИСТОРИЯ
22 июля
Башкирцева - та самая. (1858 - 1884). Про которую каждый что-то слышал. Ровно столько, сколько и надо: живопись, туберкулез, Париж, белое платье, сто шесть толстых тетрадей на французском языке.
Тут, понятно, лишь отрывки - зато в новом и очень хорошем переводе (Елены Баевской). Передающем, так сказать, игру словесной мимики.
Поскольку дело не в событиях - какие там события! так, впечатления, соображения, разговоры, несколько поцелуев, - а дело в том, чтобы держаться выше этого всего. Умней обиды, боли, слабости, страха. И если всплакнуть - то сразу же и пошутить. В общем, быть женщиной необыкновенной. С которой не соскучишься и через триста лет. То есть быть самой собой, какая есть. Достойной такой любви, quantum nulla amabitur, да только при жизни фиг дождешься.
Когда-нибудь. Когда прочитают.
Стало быть, надо хорошо выглядеть, надо храбриться.
"Судя по всему, моя худоба и все прочее не от чахотки; это случайная хворь, которую я подхватила, но никому о ней не рассказывала, - все надеялась, что сама пройдет, и продолжала лечить легкие, которые за это время не стали хуже.
Но не буду морочить вам голову своими хворями. Главное, что я ничего не могу делать!!!
Ничего!"
В сущности, все в порядке: внешность привлекательна, талант, кажется, есть; а также в некотором количестве деньги и свобода; только жаль, стрептомицин еще не открыт.
Да, грустно - честно говоря, и скучно, - а все же ничто не сравнится, предупреждаю, с угрюмой тоской, которую наведет на вас монотонный, резкий голос и жалкая судьба Елизаветы Дьяконовой (1874 - 1902).
Провинциалка, курсистка - истеричка, самоубийца.
Вообще, я очень жалею, что прочитал эту книгу - эту самую "Фотографию женщины", хоть она и составлена с большим тщанием специалистами серьезными. Столько в ней одиночества, безвыходного несчастья и смерти. А загляни я сперва в послесловие - вообще не взял бы в руки.
Там Александр Эткинд сообщает, что дневник - жанр самоудовлетворения. "Читая дневники обеих русских девушек, чувствуешь, как работа над ними заменяла им партнеров по общению, которых они себя лишили. Рассматривание своего тела, постоянные сомнения в его полноценности..."
Что-то еще про "девичьи грехи".
Так-то, mesdames. И никто не заступится: наука, блин.
А то разбежались (и я за вами), как Добчинский с Бобчинским: скажите, мол, всем там вельможам разным, сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, жили когда-то на свете и мы.
С. ГЕДРОЙЦ
Тут, понятно, лишь отрывки - зато в новом и очень хорошем переводе (Елены Баевской). Передающем, так сказать, игру словесной мимики.
Поскольку дело не в событиях - какие там события! так, впечатления, соображения, разговоры, несколько поцелуев, - а дело в том, чтобы держаться выше этого всего. Умней обиды, боли, слабости, страха. И если всплакнуть - то сразу же и пошутить. В общем, быть женщиной необыкновенной. С которой не соскучишься и через триста лет. То есть быть самой собой, какая есть. Достойной такой любви, quantum nulla amabitur, да только при жизни фиг дождешься.
Когда-нибудь. Когда прочитают.
Стало быть, надо хорошо выглядеть, надо храбриться.
"Судя по всему, моя худоба и все прочее не от чахотки; это случайная хворь, которую я подхватила, но никому о ней не рассказывала, - все надеялась, что сама пройдет, и продолжала лечить легкие, которые за это время не стали хуже.
Но не буду морочить вам голову своими хворями. Главное, что я ничего не могу делать!!!
Ничего!"
В сущности, все в порядке: внешность привлекательна, талант, кажется, есть; а также в некотором количестве деньги и свобода; только жаль, стрептомицин еще не открыт.
Да, грустно - честно говоря, и скучно, - а все же ничто не сравнится, предупреждаю, с угрюмой тоской, которую наведет на вас монотонный, резкий голос и жалкая судьба Елизаветы Дьяконовой (1874 - 1902).
Провинциалка, курсистка - истеричка, самоубийца.
Вообще, я очень жалею, что прочитал эту книгу - эту самую "Фотографию женщины", хоть она и составлена с большим тщанием специалистами серьезными. Столько в ней одиночества, безвыходного несчастья и смерти. А загляни я сперва в послесловие - вообще не взял бы в руки.
Там Александр Эткинд сообщает, что дневник - жанр самоудовлетворения. "Читая дневники обеих русских девушек, чувствуешь, как работа над ними заменяла им партнеров по общению, которых они себя лишили. Рассматривание своего тела, постоянные сомнения в его полноценности..."
Что-то еще про "девичьи грехи".
Так-то, mesdames. И никто не заступится: наука, блин.
А то разбежались (и я за вами), как Добчинский с Бобчинским: скажите, мол, всем там вельможам разным, сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, жили когда-то на свете и мы.
С. ГЕДРОЙЦ
