Культура
ПЕВЕЦ СМЕРТИ, ПЕВЕЦ КАРНАВАЛА...
17 мартa
Михаил Шемякин никогда и ничего о себе не скрывает, но всегда остается загадочным. Говорит, что в историю войти проще, чем попасть на художественный рынок. Не лукавит. Для любого рынка Шемякин слишком хорош.
Как "Нос" арестовали
- Михаил Михайлович, где вам комфортнее жить и работать?
- Комфортнее всего мне в мастерской или в литейной, где можно писать или отливать что-то в бронзе или стали. Наверное, это мечта любого художника. Но, к сожалению, не всегда удается воплощать свои мечты и бывать дома столько, сколько хочется. Порой полгода провожу в поездах и самолетах, разъезжаю по разным странам, где работаю, где идут мои спектакли. Сейчас подолгу бываю и в России, так как уже шесть лет сотрудничаю с Мариинским театром. Кроме того, здесь намечаются большие общеобразовательные программы для России, если, конечно, будет какая-либо поддержка.
- Меня потрясли ваши эскизы к "Щелкунчику". Откуда у вас такое тонкое видение сценического пространства, ведь вы не театральный художник?
- Когда я согласился делать для Мариинского театра "Щелкунчика", то пересмотрел все, что было создано на эту тему в мире, чтобы не повторяться, чтобы понять достижения и промахи предшественников. Это и помогло мне экстерном овладеть пространством сцены. Хотя было трудно. Вообще, работа с балетом для художника сложна. Нужно создать иллюзию богатства мира, в котором происходит действие, а сцена при этом должна оставаться пустой. Некоторые считают, что декорации подавляют танцоров. На мой взгляд, это полная глупость - возьмите, к примеру, костюмы Головина, Коровина, Бакста. Балет - зрелище, и оно должно быть полнокровным. Именно таким получился "Щелкунчик". Недаром он идет пятый год с таким успехом, что невозможно достать билеты.
И потом, это все-таки не первый мой театральный опыт. В 1967 году я участвовал в постановке оперы Шостаковича "Нос" как художник и создатель художественной концепции. Этот скандальный спектакль мы сделали с композитором Сергеем Слонимским и режиссером Виталием Фиалковским на сцене театра питерской Консерватории. После премьеры оперу арестовали. Маски, эскизы - все было конфисковано. Никто нашего "Носа" больше никогда не видел. После этого неудачного театрального дебюта до "Щелкунчика" я лишь иногда занимался уличными перформансами с Полуниным, "Лицедеями" и другими артистами.
Мечтаю сделать Высоцкому памятник
- Бытует мнение, что художник реализует в творчестве свои комплексы. Вы тоже?
- Наверное, сложно анализировать творчество художника с таким широким диапазоном. Некоторые называют меня "певцом карнавалов, петербургского или венецианского безумия". Тут есть доля истины, и, возможно, это напрямую связано с генетикой. Моя мама была актрисой Театра Комедии и любимицей Николая Павловича Акимова. По возвращении из Германии, где мы всей семьей жили после войны, она много лет работала в кукольном театре Евгения Анатольевича Деммени и сыграла множество ролей. Естественно, в детстве я дневал и ночевал в театре и обожал те фантастические декорации и эскизы.
Другие называют меня "певцом смерти". Но эта тема вполне естественна для человека, интересующегося философией с юных лет. Образ смерти вообще занимает колоссальное место в творчестве любого художника. Здесь на меня тоже оказало влияние мое детство. Я жил с родителями на окраине Кенигсберга. С мальчишками мы бегали смотреть скелеты и мумии немецких и русских бойцов. Однажды в подвале дома нашли мумии немецких офицеров. Они покончили с собой. Кто остался сидеть, кто лежать - все они засохли. Эта картина отпечаталась в моем сознании, и, возможно, в творчестве я избавляюсь от этих детских страхов. Неслучайно периодически у меня возникает тема войны - серия "Ангелы смерти", "Убитые солдаты"...
- Над чем вы работали в последнее время?
- Над сложным и важным для меня проектом. Это своеобразный памятник моему другу Володе Высоцкому, который ушел из этого мира четверть века назад. Для издательства Vita Nova я сделал сорок три иллюстрации к его произведениям. Некоторые Володины вещи посвящены мне и нашей с ним дружбе, загулам и делам... Это мой внутренний долг. Я раньше тоже иллюстрировал Высоцкого. Шесть лет работал с его пластинками и до сих пор их переиздаю. Так что это закономерное явление. Хотя мечтал сделать ему памятник и предлагал идею монумента питерскому правительству, но даже не получил ответа... Как всегда, в стране нет денег. Деньги есть - на закупки яхт, поместий и гульбу за границей.
Иногда на карнавале в Венеции я устраиваю демонстрацию костюмов по собственным эскизам, которые участвуют в конкурсе. И на карнавале объявляют, что эти костюмы принадлежат России. Туда же приезжают новые русские, снимают палаццо, устраивают омерзительно богатые, безумно сытые вечера и ночи. Но итальянцам нужны деньги, и они скрипя зубами отдают им эти палаццо, которые засыпаются мусором, заливаются вином и шампанским. На это в России средств хватает, а вот на памятник Высоцкому - нет.
- "Воображаемый музей Михаила Шемякина", который вы показали по телеканалу "Культура", - уникален. А не воображаемый, реальный музей когда-нибудь появится?
- Я постоянно веду об этом переговоры с Министерством культуры, московским и питерским правительствами. Всюду получаю восторженные отзывы и обещания поддержки. Но кроме обещаний - ничего.
Меньше спать и меньше есть...
- Вы очень хорошо выглядите для своего возраста. Интересно, на сколько лет себя чувствуете?
- Как говорил Маяковский, "в творчестве нет отчества, творчество всегда отрочество". Я, честно говоря, не задумывался... Ну, наверное, десятка на три-четыре. Иногда ловлю себя на мысли, что дяденька с пузом и одышкой, вполне вероятно, младше меня. Один врач мне сказал: "Вас спасает то, что вы мало спите и мало едите". Это так и есть. К еде я почти равнодушен. Не гурман.
Сейчас от переусталости уже приходится спать больше, но все-таки стараюсь сохранять старый режим. Это многолетняя привычка организма. Долгие годы я работал грузчиком: в восемь утра уже надо было стоять с лопатой и метлой у Эрмитажа - колоть лед, убирать снег, грузить тяжелые скульптуры и картины, а потом заниматься собственным творчеством и образованием. Чтобы все успеть, я и создавал такой нечеловеческий режим. Он меня спасал от расслабленности.
- От того, что вы много лет прожили на Западе, сознание не раздвоилось: русский - не русский?
- Я никогда не порывал с этой страной. Еще в 1977 году я сделал "Аполлон 77" - памятник движению нонконформистов. Потом издавал пластинки цыган, Высоцкого, записывал уходящие голоса, зная, что это необходимо России. Я издавал книги, журналы, организовывал экспозиции, во всех странах мира пропагандируя нонконформистское искусство. Поэтому мое возвращение в Россию - закономерность. Я всегда служил России и буду служить ей до конца своих дней.
- С друзьями юности, которые не стали известными, общаетесь?
- Всякий раз, приезжая в Питер, встречаюсь с другом юности Юлианом. Он всю жизнь проработал лифтером. Иногда пишет картинки величиной с ладонь. Считаю, что он очень талантливый. Я даже включил его юношеские работы в первый том своего альбома.
Общаюсь с Германом Степановым, с ним мы учились в художественной школе, из которой вместе были отчислены. Он замечательный колорист, только, к сожалению, очень мало работает и поэтому никому не известен. Когда я в первый раз вернулся после изгнания, эти друзья были со мной. Они сопровождали меня по всем важным банкетам, сидели рядом, и я заставил кремлевских чиновников произносить тосты в их честь. Так что даже малоизвестных друзей своих никогда не забываю.
Я вызвал образ двойника
- Пять докторских степеней за созданную вами научно-исследовательскую базу, российская Госпремия и французский орден Рыцаря искусств способны удовлетворить ваши художественные амбиции?
- У меня и вправду много наград, но я к ним почтительно равнодушен. Я уважаю замечательного мастера, который идеологически был моим врагом (во времена существования нонконформистов, художников-диссидентов), - профессора Андрея Андреевича Мыльникова. Когда он четыре раза побывал на моей выставке и подарил свой каталог, в котором написал: "Блестящему мастеру Михаилу Шемякину", - это было для меня дороже всяких наград. Признание больших мастеров из другого идеологического лагеря - высшая оценка творчества. Французский орден ценю, он единственный, который я надеваю, - "Рыцарь искусств и литературы" (от минкульта Франции). Это то, чем я могу гордиться. А все российские и многие другие награды раздаются людям, с которыми мне не хотелось бы стоять в одной шеренге. Я горд, что не получил награды "За заслуги перед отечеством", которые Администрация первого президента раздавала направо и налево.
- Чем гордитесь, вы объяснили. А есть вещи, за которые вам стыдно?
- Ни для кого не секрет, что я был запойным человеком. С этим было связано много всего, за что стыдно. Я причинял множество неприятностей окружающим. Запои продолжались по нескольку дней, а то и недель. Очнувшись, я испытывал большое чувство стыда. Один мой друг, например, напившись, отключался, а я нет. Мы с Высоцким девять раз подшивались во Франции...
Утешает, что в своей жизни я никогда никого не предавал, ни под каким предлогом не служил органам госбезопасности, как многие деятели искусства, которые объясняли это тем, что "им интересно"... Мне, правда, и не предлагали, за мной самим нужен был глаз да глаз. Кроме того, мало кто из художников пропагандирует своих соратников по кисти, по перу, а я с юных лет занимаюсь пропагандой российского искусства и своих братьев люблю. Поэтому в основном приходится краснеть за дела в храме Бахуса...
- Как вам удалось бросить курить?
- Чтобы бросить курить, надо поработать над собой психологически. Я вызвал образ своего двойника. Он был весь сквозной, прозрачный. Это был и я, и одновременно мои легкие. Двойник сказал: "Я дарю тебе воспоминания запахов детства, многих ушедших лет, я дарю тебе понятие, что такое свежесть первого снега, а ты сидишь и нагло меня обкуриваешь, пускаешь мне в лицо дым, зная, что, если я заболею и умру, ты тоже умрешь". Он привел меня в нормальное сознание. Я понял: нельзя так обращаться с даром, который дан нам Богом... Моя мама не чувствовала никаких запахов. Она обожала розы и никогда не знала, как они пахнут. Я так не хочу.
МНЕНИЕ:
Александр ГАЛИБИН, актер и режиссер:
- Нас, конечно, нельзя назвать хорошими знакомыми, но мы довольно неплохо знаем творчество друг друга. Я видел работы Шемякина - скульптуры, рисунки и прочее. Я знаю его в лицо, он меня тоже. Мы всегда здороваемся, например, когда встречаемся в Мариинке.
Собственно, как поклонник я знал Шемякина очень давно, и мне всегда очень нравилось, что он делает. Я в восторге от его костюмов и декораций к балету "Волшебный орех". Самое близкое знакомство с Шемякиным произошло у меня после того, как он поставил памятник Петру в Петропавловской крепости, и после того, как на Неве появились замечательные, на мой взгляд, шемякинские сфинксы.
Шемякин - очень сильный человек. Я думаю, что его творчество весьма необычно. Потому оно и раздражает людей и вызывает споры. Шемякин обладает независимым взглядом на все. Он работает как бы "из себя", делает вещи, которых еще никогда не было. Да, его работа нестандартна, но она наверняка останется в памяти людей. Уверен, что недоброжелателей Шемякина никто не будет помнить, а его запомнят навсегда.
Я с огромным удовольствием предложил бы Шемякину какую-нибудь совместную работу. Когда смотрел "Волшебный орех", было интересно наблюдать, как движется его мысль: она провоцирует, и это здорово!
Буду продолжать следить за развитием его таланта. Хотелось бы и спектакль с ним выпустить, и фильм снять, потому что его особый взгляд на мир позволяет задуматься о самых необычных вещах. Наверное, скоро предложу ему совместный проект.
Ольга МЕДВЕДЕВА
Как "Нос" арестовали
- Михаил Михайлович, где вам комфортнее жить и работать?
- Комфортнее всего мне в мастерской или в литейной, где можно писать или отливать что-то в бронзе или стали. Наверное, это мечта любого художника. Но, к сожалению, не всегда удается воплощать свои мечты и бывать дома столько, сколько хочется. Порой полгода провожу в поездах и самолетах, разъезжаю по разным странам, где работаю, где идут мои спектакли. Сейчас подолгу бываю и в России, так как уже шесть лет сотрудничаю с Мариинским театром. Кроме того, здесь намечаются большие общеобразовательные программы для России, если, конечно, будет какая-либо поддержка.
- Меня потрясли ваши эскизы к "Щелкунчику". Откуда у вас такое тонкое видение сценического пространства, ведь вы не театральный художник?
- Когда я согласился делать для Мариинского театра "Щелкунчика", то пересмотрел все, что было создано на эту тему в мире, чтобы не повторяться, чтобы понять достижения и промахи предшественников. Это и помогло мне экстерном овладеть пространством сцены. Хотя было трудно. Вообще, работа с балетом для художника сложна. Нужно создать иллюзию богатства мира, в котором происходит действие, а сцена при этом должна оставаться пустой. Некоторые считают, что декорации подавляют танцоров. На мой взгляд, это полная глупость - возьмите, к примеру, костюмы Головина, Коровина, Бакста. Балет - зрелище, и оно должно быть полнокровным. Именно таким получился "Щелкунчик". Недаром он идет пятый год с таким успехом, что невозможно достать билеты.
И потом, это все-таки не первый мой театральный опыт. В 1967 году я участвовал в постановке оперы Шостаковича "Нос" как художник и создатель художественной концепции. Этот скандальный спектакль мы сделали с композитором Сергеем Слонимским и режиссером Виталием Фиалковским на сцене театра питерской Консерватории. После премьеры оперу арестовали. Маски, эскизы - все было конфисковано. Никто нашего "Носа" больше никогда не видел. После этого неудачного театрального дебюта до "Щелкунчика" я лишь иногда занимался уличными перформансами с Полуниным, "Лицедеями" и другими артистами.
Мечтаю сделать Высоцкому памятник
- Бытует мнение, что художник реализует в творчестве свои комплексы. Вы тоже?
- Наверное, сложно анализировать творчество художника с таким широким диапазоном. Некоторые называют меня "певцом карнавалов, петербургского или венецианского безумия". Тут есть доля истины, и, возможно, это напрямую связано с генетикой. Моя мама была актрисой Театра Комедии и любимицей Николая Павловича Акимова. По возвращении из Германии, где мы всей семьей жили после войны, она много лет работала в кукольном театре Евгения Анатольевича Деммени и сыграла множество ролей. Естественно, в детстве я дневал и ночевал в театре и обожал те фантастические декорации и эскизы.
Другие называют меня "певцом смерти". Но эта тема вполне естественна для человека, интересующегося философией с юных лет. Образ смерти вообще занимает колоссальное место в творчестве любого художника. Здесь на меня тоже оказало влияние мое детство. Я жил с родителями на окраине Кенигсберга. С мальчишками мы бегали смотреть скелеты и мумии немецких и русских бойцов. Однажды в подвале дома нашли мумии немецких офицеров. Они покончили с собой. Кто остался сидеть, кто лежать - все они засохли. Эта картина отпечаталась в моем сознании, и, возможно, в творчестве я избавляюсь от этих детских страхов. Неслучайно периодически у меня возникает тема войны - серия "Ангелы смерти", "Убитые солдаты"...
- Над чем вы работали в последнее время?
- Над сложным и важным для меня проектом. Это своеобразный памятник моему другу Володе Высоцкому, который ушел из этого мира четверть века назад. Для издательства Vita Nova я сделал сорок три иллюстрации к его произведениям. Некоторые Володины вещи посвящены мне и нашей с ним дружбе, загулам и делам... Это мой внутренний долг. Я раньше тоже иллюстрировал Высоцкого. Шесть лет работал с его пластинками и до сих пор их переиздаю. Так что это закономерное явление. Хотя мечтал сделать ему памятник и предлагал идею монумента питерскому правительству, но даже не получил ответа... Как всегда, в стране нет денег. Деньги есть - на закупки яхт, поместий и гульбу за границей.
Иногда на карнавале в Венеции я устраиваю демонстрацию костюмов по собственным эскизам, которые участвуют в конкурсе. И на карнавале объявляют, что эти костюмы принадлежат России. Туда же приезжают новые русские, снимают палаццо, устраивают омерзительно богатые, безумно сытые вечера и ночи. Но итальянцам нужны деньги, и они скрипя зубами отдают им эти палаццо, которые засыпаются мусором, заливаются вином и шампанским. На это в России средств хватает, а вот на памятник Высоцкому - нет.
- "Воображаемый музей Михаила Шемякина", который вы показали по телеканалу "Культура", - уникален. А не воображаемый, реальный музей когда-нибудь появится?
- Я постоянно веду об этом переговоры с Министерством культуры, московским и питерским правительствами. Всюду получаю восторженные отзывы и обещания поддержки. Но кроме обещаний - ничего.
Меньше спать и меньше есть...
- Вы очень хорошо выглядите для своего возраста. Интересно, на сколько лет себя чувствуете?
- Как говорил Маяковский, "в творчестве нет отчества, творчество всегда отрочество". Я, честно говоря, не задумывался... Ну, наверное, десятка на три-четыре. Иногда ловлю себя на мысли, что дяденька с пузом и одышкой, вполне вероятно, младше меня. Один врач мне сказал: "Вас спасает то, что вы мало спите и мало едите". Это так и есть. К еде я почти равнодушен. Не гурман.
Сейчас от переусталости уже приходится спать больше, но все-таки стараюсь сохранять старый режим. Это многолетняя привычка организма. Долгие годы я работал грузчиком: в восемь утра уже надо было стоять с лопатой и метлой у Эрмитажа - колоть лед, убирать снег, грузить тяжелые скульптуры и картины, а потом заниматься собственным творчеством и образованием. Чтобы все успеть, я и создавал такой нечеловеческий режим. Он меня спасал от расслабленности.
- От того, что вы много лет прожили на Западе, сознание не раздвоилось: русский - не русский?
- Я никогда не порывал с этой страной. Еще в 1977 году я сделал "Аполлон 77" - памятник движению нонконформистов. Потом издавал пластинки цыган, Высоцкого, записывал уходящие голоса, зная, что это необходимо России. Я издавал книги, журналы, организовывал экспозиции, во всех странах мира пропагандируя нонконформистское искусство. Поэтому мое возвращение в Россию - закономерность. Я всегда служил России и буду служить ей до конца своих дней.
- С друзьями юности, которые не стали известными, общаетесь?
- Всякий раз, приезжая в Питер, встречаюсь с другом юности Юлианом. Он всю жизнь проработал лифтером. Иногда пишет картинки величиной с ладонь. Считаю, что он очень талантливый. Я даже включил его юношеские работы в первый том своего альбома.
Общаюсь с Германом Степановым, с ним мы учились в художественной школе, из которой вместе были отчислены. Он замечательный колорист, только, к сожалению, очень мало работает и поэтому никому не известен. Когда я в первый раз вернулся после изгнания, эти друзья были со мной. Они сопровождали меня по всем важным банкетам, сидели рядом, и я заставил кремлевских чиновников произносить тосты в их честь. Так что даже малоизвестных друзей своих никогда не забываю.
Я вызвал образ двойника
- Пять докторских степеней за созданную вами научно-исследовательскую базу, российская Госпремия и французский орден Рыцаря искусств способны удовлетворить ваши художественные амбиции?
- У меня и вправду много наград, но я к ним почтительно равнодушен. Я уважаю замечательного мастера, который идеологически был моим врагом (во времена существования нонконформистов, художников-диссидентов), - профессора Андрея Андреевича Мыльникова. Когда он четыре раза побывал на моей выставке и подарил свой каталог, в котором написал: "Блестящему мастеру Михаилу Шемякину", - это было для меня дороже всяких наград. Признание больших мастеров из другого идеологического лагеря - высшая оценка творчества. Французский орден ценю, он единственный, который я надеваю, - "Рыцарь искусств и литературы" (от минкульта Франции). Это то, чем я могу гордиться. А все российские и многие другие награды раздаются людям, с которыми мне не хотелось бы стоять в одной шеренге. Я горд, что не получил награды "За заслуги перед отечеством", которые Администрация первого президента раздавала направо и налево.
- Чем гордитесь, вы объяснили. А есть вещи, за которые вам стыдно?
- Ни для кого не секрет, что я был запойным человеком. С этим было связано много всего, за что стыдно. Я причинял множество неприятностей окружающим. Запои продолжались по нескольку дней, а то и недель. Очнувшись, я испытывал большое чувство стыда. Один мой друг, например, напившись, отключался, а я нет. Мы с Высоцким девять раз подшивались во Франции...
Утешает, что в своей жизни я никогда никого не предавал, ни под каким предлогом не служил органам госбезопасности, как многие деятели искусства, которые объясняли это тем, что "им интересно"... Мне, правда, и не предлагали, за мной самим нужен был глаз да глаз. Кроме того, мало кто из художников пропагандирует своих соратников по кисти, по перу, а я с юных лет занимаюсь пропагандой российского искусства и своих братьев люблю. Поэтому в основном приходится краснеть за дела в храме Бахуса...
- Как вам удалось бросить курить?
- Чтобы бросить курить, надо поработать над собой психологически. Я вызвал образ своего двойника. Он был весь сквозной, прозрачный. Это был и я, и одновременно мои легкие. Двойник сказал: "Я дарю тебе воспоминания запахов детства, многих ушедших лет, я дарю тебе понятие, что такое свежесть первого снега, а ты сидишь и нагло меня обкуриваешь, пускаешь мне в лицо дым, зная, что, если я заболею и умру, ты тоже умрешь". Он привел меня в нормальное сознание. Я понял: нельзя так обращаться с даром, который дан нам Богом... Моя мама не чувствовала никаких запахов. Она обожала розы и никогда не знала, как они пахнут. Я так не хочу.
МНЕНИЕ:
Александр ГАЛИБИН, актер и режиссер:
- Нас, конечно, нельзя назвать хорошими знакомыми, но мы довольно неплохо знаем творчество друг друга. Я видел работы Шемякина - скульптуры, рисунки и прочее. Я знаю его в лицо, он меня тоже. Мы всегда здороваемся, например, когда встречаемся в Мариинке.
Собственно, как поклонник я знал Шемякина очень давно, и мне всегда очень нравилось, что он делает. Я в восторге от его костюмов и декораций к балету "Волшебный орех". Самое близкое знакомство с Шемякиным произошло у меня после того, как он поставил памятник Петру в Петропавловской крепости, и после того, как на Неве появились замечательные, на мой взгляд, шемякинские сфинксы.
Шемякин - очень сильный человек. Я думаю, что его творчество весьма необычно. Потому оно и раздражает людей и вызывает споры. Шемякин обладает независимым взглядом на все. Он работает как бы "из себя", делает вещи, которых еще никогда не было. Да, его работа нестандартна, но она наверняка останется в памяти людей. Уверен, что недоброжелателей Шемякина никто не будет помнить, а его запомнят навсегда.
Я с огромным удовольствием предложил бы Шемякину какую-нибудь совместную работу. Когда смотрел "Волшебный орех", было интересно наблюдать, как движется его мысль: она провоцирует, и это здорово!
Буду продолжать следить за развитием его таланта. Хотелось бы и спектакль с ним выпустить, и фильм снять, потому что его особый взгляд на мир позволяет задуматься о самых необычных вещах. Наверное, скоро предложу ему совместный проект.
Ольга МЕДВЕДЕВА
