ПИГМАЛИОН С МОХОВОЙ

- Могу предположить, что в первую очередь нам стало бы стыдно от того, насколько мы опростились. Слушая записи старых мастеров, я испытываю стыд не потому, что переменился язык, а потому, что за всем, что они делали, стоит такая работа, которую мы либо не успеваем делать, либо ленимся, либо самонадеянно считаем, что сделанного нами уже достаточно.
- Существует ли понятие театральной языковой традиции Москвы и Петербурга?
- Такое понятие есть, но самой традиции уже нет. Остались лишь какие-то осколочки. Смотрю я, к примеру, телепередачу о звезде столичной оперетты Татьяне Шмыге и понимаю, что у нее какие-то крупицы московской речевой традиции сохранились. А вот в Петербурге совсем ничего не осталось. С уходом Михаила Клавдиевича Екатерининского, Бруно Артуровича Фрейндлиха, Павла Петровича Панкова и других замечательных мастеров этой традиции больше не существует. Как нет петербургского, московского или нижегородского интернета.
- Какие тенденции в бытовании языка вызывают у вас тревогу?
- Языковая мутация... Приведу один лишь пример. Года два назад мы с Львом Додиным были в Москве и решили поужинать в ресторане. Там у них под одной крышей - два заведения: "Узбекистон" и "Белое солнце пустыни".
Второй ресторан, кинематографический, нам понравился больше. У входа стоит Петруха с винтовкой. Он приветствует нас и говорит: "Хорошо, что вы пришли к нам, а не к ним. У нас есть шведский стол, а у них нет шведского стОла". Я тогда зафиксировал первый случай: когда в слове "стол" ударение оставлено на корне, а не перешло, как полагается, на окончание. И если это сказано не где-нибудь, а в столице да притом русским человеком, значит, тенденция уже проклюнулась. И скоро она обнаружится, пойдет, с ней мы уже ничего не сделаем. И бесполезно будет спорить с ударением вклЮчат вместо включАт, звОнят вместо звонЯт. Это и есть языковая мутация. Вот когда все вдруг заговорили "как бы, как бы" - это языковая эпидемия. Она рано или поздно сойдет на нет. А с мутацией ничего не поделаешь. Так ушла окончательно форма директорЫ, профессорЫ. Хотя когда-то "директорА", "профессорА" считались недопустимым вульгаризмом. Тогда тенденция была - на окончание, а теперь она отхлынула к основам. Быть может, это своего рода маятник?
- Что такое с профессиональной точки зрения язык современной сцены?
- Язык театра как художественное явление, конечно, шире, чем лингвистика. Жест, пластика, интонация, музыка, свет - все это поля, задающиеся в каждом спектакле. Но, конечно, и сам язык как таковой создает определенное поле. И в этом смысле он не только великий и могучий, но еще и живучий. Как бы ни был он атакован извне другими влияниями - французским, немецким, а теперь вот - английским, тем не менее, я считаю, русский язык все-таки выстоял. Вот идет в Малом драматическом спектакль "Бесы". Язык Достоевского для этой постановки не адаптирован. И все его понимают, включая и школьников. Они реагируют на интеллектуальный юмор, на довольно сложные шутки, построенные на трюках языка. Так что все, что связано со значениями языка, доходит. А вот что связано с глубинными смыслами литературы - это уже явление не языковое. Есть так называемые тяжелые спектакли. Еще лет 30-40 назад тяжелыми называли постановки с трагическим концом, а сейчас так называют спектакли, в которых есть смысл.
- Что происходит с нашими спектаклями при переводе на другие языки? Сохраняется ли их воздействие на зрителей?
- В целом да. Хотя я мог бы рассказать немало курьезных историй, связанных с переводами. В спектакле Малого драматического "Звезды на утреннем небе" милиционер бросается в реку и спасает девочку, которая пытается покончить с собой. Она оказывается девицей легкого поведения. И она говорит: "Ты меня спас... Тебе за это губа, спасатель, а не медаль". Великолепный знаток русского языка Майкл Гленни перевел это так: "Ты меня спас... Что я могу предложить тебе в награду? Только свои губы. Мои губы - мое профессиональное оружие". Понятно, что Майкл не мог ни в одном советском словаре найти слово "губа" в значении "гауптвахта". В Гарварде, правда, издавались словари русского сленга, но не дошедшие до 1980-х годов. Он мог бы уточнить это у своих русских коллег, но решил, что и сам все понял. Или еще фраза оттуда же: "А ты сидишь, поддувало раскрыла, слушаешь". Когда я увидел, как он перевел это слово, я за голову схватился: "Майкл, что вы написали! Поддувало - это ведь рот". - "Да? - удивился Гленни. - А мне всегда казалось, что поддувало - снизу".
- Был ли у вас случай убедиться, что спектакль способен воздействовать на зрителя даже помимо слов?
- Я вспоминаю совершенно необычайную историю, случившуюся на гастролях во Франции. Мы приехали в Амьен, и наш автобус застрял на узкой улочке при попытке развернуться. Артист Петр Семак сгоряча начал автобус поднимать и сместил позвонок. Утром он понял, что не может даже шевельнуться. А вечером ему надо играть главную роль в спектакле "Братья и сестры"... К нему привели местного костоправа, совершенно слепого человека. Минут сорок он поработал с нашим артистом, и боль прошла. Вечером слепой целитель пришел на спектакль для подстраховки своего пациента. Его посадили в первом ряду, и он просидел там все семь часов, которые идет спектакль. Мало того что он ничего не видел, он еще и не понимал языка, поскольку не мог читать титры. Но после спектакля он пришел за кулисы в слезах, совершенно растроганный. Оказалось, суть он понял. Мы были изумлены: каким образом? "Вы знаете, - объяснил он, - со сцены все время шли совершенно разные потоки энергии". И по этим потокам, ну и, конечно, по звукам речи, по музыке, пению он понимал, что там происходит. Значит, у спектакля есть еще и такое, совершенно особое поле воздействия на зрителя.
- Чему вы учите студентов на своих занятиях?
- Сейчас у меня - четвертый курс. И уже на протяжении полутора лет я с ними занимаюсь "Евгением Онегиным". Они увлечены безумно. Некоторые строфы мы разбираем целый месяц, добираясь до сути. У студентов есть аппетит к открытию родного языка, его возможностей, его истинных ценностей.
Наряду с этим они не отказываются от языка своей социальной группы в общении между собой. Иногда пытаются перебросить его и на разговор с нами, чаще всего безуспешно. Хотя мы ведь им тоже навязываем свой сленг - сленг бабушек и дедушек. Так что у меня нет никаких оснований без надежд взирать на будущее русского языка.
- А насколько актуальна избранная вами тема "глубинного порождения речи и метода физических воздействий Станиславского" для современного театра?
- Метод Станиславского в сфере языка совершенно не устарел, за исключением, может быть, оболочки. Просто, к сожалению, это учение до сих пор не освоено. И оно по-прежнему представляет собой огромный потенциал.
Беседовал Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ, корр. СПб. ТАСС - для "Невского времени"