Культура
АНТОН АДАСИНСКИЙ: "ПОСТРОИВ ДОМ, ПОТЕРЯЕШЬ СВОБОДУ"
07 июня
В апреле в петербургском Мюзик-холле театр "Дерево" показал свой знаменитый спектакль "Однажды", а потом уехал - разумеется, на неопределенное время. Совершенно случайно, как это всегда бывает с этим человеком и его театром, Адасинский вернулся в День города, с тем чтобы принять участие в международном фестивале уличных театров под названием "Рыжий слон".
"ОМЮЗИКХОЛЛЕННЫЙ" АДАСИНСКИЙ
В Мюзик-холле в небольшой комнате лежит реквизит. С актером, режиссером, танцовщиком (а еще он снимает кино!) Антоном Адасинским нам приходится разговаривать в холле. Он снимает потешную красную шапочку с дурацкими рожками и курит, стряхивая пепел в целлофан от сигаретной пачки. Разговор записывают сразу два диктофона: мой и театра "Дерево" - для истории. Я говорю Антону, что публика теперь считает его "омюзикхолленным" и что это, мол, ужасно. Адасинский смеется: "Нет, Мюзик-холл для нас закончился. На Малой сцене теперь клуб и ночное шоу. Но ничего. Все в порядке. Все очень правильно. Я боюсь, что мы сделали бы ошибку, если бы остались здесь".
В этом году "Дерево" готовит две премьеры: "Крестики-нолики" и "Странник". Вот только первыми зрителями станем, увы, не мы, а жители Дрездена. Адасинский считает, что кто-то должен строить дом, а кто-то - играть на сцене. Поэтому он искренне радуется за "Лицедеев", занятых созданием культурно-досугового центра на Петроградской. Но "Дереву" свое помещение уже не так нужно. Последние полтора года потрачены на поиски места и общение с чиновниками - и все впустую. Теперь Антон окончательно убедился, что ему жалко тратить на это время. Ему не нравится, что его воспринимают как звезду, которая будет пить коньяк и "решать проблемы", братаясь с богатыми и власть имущими. До сих пор в России все решается так и только так: "Рожи те же, стулья те же, нужно или платить, или ублажать. Байка про бедный андеграунд уже "не катит". Люди смотрят на наш послужной список, на массу наград, на гастроли по всему миру, и всем как-то слабо верится, что мы живем на одних яблоках".
СВОБОДА КАК ЧАСТЬ ЖИЗНИ
Пристанище в родном городе "Дерево" искало в Петропавловской крепости, в ДК им. Ленсовета, в Мюзик-холле и еще в одной галерее. Там удавалось репетировать и выступать. Антон называет эти временные площадки "разминочными". Петропавловке театр очень благодарен: там, в странном зале с обшарпанным бетонным полом, родился спектакль "Кецаль", о котором на сайте театра написано, что он "происходит из голосов, утреннего тумана и стен дождя, а также из всего, что было до этого".
"Ну а потом была история с Мюзик-холлом, - скучной скороговоркой рассказывает Адасинский. - Все эти приходы-уходы Мариинского театра, обещание офиса, места и прочих благ... Но ничего так и не случилось".
Удивительно, но такое положение дел Антон считает нормальным. У него раз в пять лет начинается "русская чесотка": надо бы снова попытаться обрести дома крышу над головой. Но "Дерево" как жило на улице, так и живет. И эта свобода - важная часть жизни театра. Офис, куда можно позвонить, где есть интернет и куда можно прийти выпить чашку чая, театру, конечно, необходим. Беседовать на скамеечке в фойе как-то неправильно. "Наша компания на самом деле всемирно известная, - словно бы оправдывается Адасинский. Он на европейский манер говорит "компания" вместо "театр", "труппа" или "коллектив". - Люди говорят, что мы делаем хорошие, интересные вещи. И оказывается, можно не иметь своего места и продолжать работать. Ситуация прелюбопытнейшая!"
МЫ ЛОВКО РАБОТАЕМ
Спектакли от "бездомности" не умирают, а только меняются. Зато многие театральные коллективы, начав строить свои центры, исчезали. Слишком много времени, сил и денег приходилось тратить на рутину. А когда входили в зал готового новенького здания, было поздно: душа уже не работала, в голове и в сердце ничто не рождалось. Антон с явным сожалением перечисляет своих японских и французских коллег, с которыми это произошло. "Может быть, нас Бог хранит, поэтому мы избежали такой участи - создания культурного центра в каком-нибудь бывшем кинотеатре "Прибой", "Максим" или "Уран". Там работать невозможно: нашими силами ни протопить, ни окупить... Мы же компания из пятнадцати человек, включая актеров-танцовщиков, техников и менеджеров. Мы мобильны. Мы ловко, замечательно работаем. Наверное, нам не стоит строить себе дом. Если мы потеряем хоть частичку свободы, мы перестанем быть свободными навсегда".
Зато у "Дерева" есть школа в Праге, курсы в Лондоне и театр-студия в Дрездене. Там все в порядке: отличная возможность успокоиться, закрыться и репетировать новые спектакли. А вообще актеры могут собраться в любой стране и дать мастер-класс. Учиться к ним приезжают тоже со всего мира. Адасинский и со товарищи преподают на английском. Антон еще знает чешский, за четыре месяца выучил итальянский. Только немецкий ему не дается - непонятна логика языка этой страны, хоть там и прожито немало лет.
Что характерно, в Германии с "Дерева" денег не берут. Это в Петербурге десять тысяч рублей может стоить ночная репетиция и сто тысяч - аренда зала в день спектакля. Кажется, нет смысла тратить деньги. Тем более что публика-то не теряется. "Люди думают, что мы здесь живем и работаем, - говорит Антон. - Никто пауз не замечает".
АКТЕР НЕ ОТВЕЧАЕТ ЗА СВОЙ ПОСЫЛ
Спектакли "Дерева" рождаются, как рок-н-ролл. Возникает какое-то чувство, ниточка. Меняются глаза, настроение, кто-то в кого-то влюблен, что-то меняется в жизни или в мире - и театр словно начинает поворачиваться в разные стороны. Словно корабль плывет. Или путник идет, а за углом его уже ждет новый спектакль. Как это все происходит - непонятно. Актеры "Дерева" работают без текста, поскольку слова жестко ограничивают. Иногда люди пишут сценарий вслед за готовым спектаклем. Недавно одна китайская девочка посмотрела шесть спектаклей в Эдинбурге и написала либретто. Антон был поражен: можно брать и ставить, причем в любом театре. А спектакль "Однажды" каждый раз делается новым. Иначе, говорит Антон, мы бы его давно повесили на елку.
Многочисленные свои фестивали и полученные на них премии "Дерево" даже не считает. Адасинский думает, что жюри просто ссорит коллективы между собой. При этом его театр продолжает в фестивалях участвовать.
"А что мы можем сделать? Изменить условия, отказаться от приза? Ну и к чему эта поза? Все равно никто не имеет права сравнивать компании и решать, кто лучше, а кто хуже". По большому счету, считает Адасинский, фестивали не нужны. Все актеры и так прекрасно понимают, что и зачем они делают.
"Дерево" - это компания, которая выступает для людей и говорит на их языке. "Глупо делать вид, что мы никак с этим миром не связаны, - говорит Антон. - Мы должны делать работы, которые публика понимает и чувствует. Неважно, что именно. Иногда то, что мы хотим сказать со сцены, никакого отношения к восприятию зрителя не имеет. Бывает, целый год делаешь спектакль, оттачиваешь каждый шаг, думаешь о внутреннем посыле. А после спектакля подходит зритель и говорит: слушай, Антон, этот красный шар, который у вас там качался, мне все мозги прожег!" Адасинский про шар уже и не помнит, а для человека, оказывается, это было самое главное: он увидел в нем таинственную планету. "Понимаете, у движения, у танца очень широкий круг восприятия. Еще Ежи Гротовский говорил, что актер не отвечает за свой посыл. Поэтому если мы и "влипаем" в истории с жюри и конкурсами - что ж, пусть будет так. Но момент встречи с публикой самый святой. А все остальное - глупости".
У входа в Мюзик-холл стоят лысые люди, смотрят на Александровский парк и задумчиво курят. Точно так же, вероятно, выходят они покурить перед спектаклем в Германии, Бразилии, Голландии, Англии и в Сибири, потому что у театра "Дерево", в котором они работают и которым живут, нет дома. Только весь мир и восприятие себя в нем. Об этом спектакль, названный "Однажды", посвященный Славе Полунину и бесконечно меняющийся. Потому что меняются времена и люди. "Дерево" остается. Здесь и нигде. Как связь между землей и небом.
Мария КИНГИСЕПП
"ОМЮЗИКХОЛЛЕННЫЙ" АДАСИНСКИЙ
В Мюзик-холле в небольшой комнате лежит реквизит. С актером, режиссером, танцовщиком (а еще он снимает кино!) Антоном Адасинским нам приходится разговаривать в холле. Он снимает потешную красную шапочку с дурацкими рожками и курит, стряхивая пепел в целлофан от сигаретной пачки. Разговор записывают сразу два диктофона: мой и театра "Дерево" - для истории. Я говорю Антону, что публика теперь считает его "омюзикхолленным" и что это, мол, ужасно. Адасинский смеется: "Нет, Мюзик-холл для нас закончился. На Малой сцене теперь клуб и ночное шоу. Но ничего. Все в порядке. Все очень правильно. Я боюсь, что мы сделали бы ошибку, если бы остались здесь".
В этом году "Дерево" готовит две премьеры: "Крестики-нолики" и "Странник". Вот только первыми зрителями станем, увы, не мы, а жители Дрездена. Адасинский считает, что кто-то должен строить дом, а кто-то - играть на сцене. Поэтому он искренне радуется за "Лицедеев", занятых созданием культурно-досугового центра на Петроградской. Но "Дереву" свое помещение уже не так нужно. Последние полтора года потрачены на поиски места и общение с чиновниками - и все впустую. Теперь Антон окончательно убедился, что ему жалко тратить на это время. Ему не нравится, что его воспринимают как звезду, которая будет пить коньяк и "решать проблемы", братаясь с богатыми и власть имущими. До сих пор в России все решается так и только так: "Рожи те же, стулья те же, нужно или платить, или ублажать. Байка про бедный андеграунд уже "не катит". Люди смотрят на наш послужной список, на массу наград, на гастроли по всему миру, и всем как-то слабо верится, что мы живем на одних яблоках".
СВОБОДА КАК ЧАСТЬ ЖИЗНИ
Пристанище в родном городе "Дерево" искало в Петропавловской крепости, в ДК им. Ленсовета, в Мюзик-холле и еще в одной галерее. Там удавалось репетировать и выступать. Антон называет эти временные площадки "разминочными". Петропавловке театр очень благодарен: там, в странном зале с обшарпанным бетонным полом, родился спектакль "Кецаль", о котором на сайте театра написано, что он "происходит из голосов, утреннего тумана и стен дождя, а также из всего, что было до этого".
"Ну а потом была история с Мюзик-холлом, - скучной скороговоркой рассказывает Адасинский. - Все эти приходы-уходы Мариинского театра, обещание офиса, места и прочих благ... Но ничего так и не случилось".
Удивительно, но такое положение дел Антон считает нормальным. У него раз в пять лет начинается "русская чесотка": надо бы снова попытаться обрести дома крышу над головой. Но "Дерево" как жило на улице, так и живет. И эта свобода - важная часть жизни театра. Офис, куда можно позвонить, где есть интернет и куда можно прийти выпить чашку чая, театру, конечно, необходим. Беседовать на скамеечке в фойе как-то неправильно. "Наша компания на самом деле всемирно известная, - словно бы оправдывается Адасинский. Он на европейский манер говорит "компания" вместо "театр", "труппа" или "коллектив". - Люди говорят, что мы делаем хорошие, интересные вещи. И оказывается, можно не иметь своего места и продолжать работать. Ситуация прелюбопытнейшая!"
МЫ ЛОВКО РАБОТАЕМ
Спектакли от "бездомности" не умирают, а только меняются. Зато многие театральные коллективы, начав строить свои центры, исчезали. Слишком много времени, сил и денег приходилось тратить на рутину. А когда входили в зал готового новенького здания, было поздно: душа уже не работала, в голове и в сердце ничто не рождалось. Антон с явным сожалением перечисляет своих японских и французских коллег, с которыми это произошло. "Может быть, нас Бог хранит, поэтому мы избежали такой участи - создания культурного центра в каком-нибудь бывшем кинотеатре "Прибой", "Максим" или "Уран". Там работать невозможно: нашими силами ни протопить, ни окупить... Мы же компания из пятнадцати человек, включая актеров-танцовщиков, техников и менеджеров. Мы мобильны. Мы ловко, замечательно работаем. Наверное, нам не стоит строить себе дом. Если мы потеряем хоть частичку свободы, мы перестанем быть свободными навсегда".
Зато у "Дерева" есть школа в Праге, курсы в Лондоне и театр-студия в Дрездене. Там все в порядке: отличная возможность успокоиться, закрыться и репетировать новые спектакли. А вообще актеры могут собраться в любой стране и дать мастер-класс. Учиться к ним приезжают тоже со всего мира. Адасинский и со товарищи преподают на английском. Антон еще знает чешский, за четыре месяца выучил итальянский. Только немецкий ему не дается - непонятна логика языка этой страны, хоть там и прожито немало лет.
Что характерно, в Германии с "Дерева" денег не берут. Это в Петербурге десять тысяч рублей может стоить ночная репетиция и сто тысяч - аренда зала в день спектакля. Кажется, нет смысла тратить деньги. Тем более что публика-то не теряется. "Люди думают, что мы здесь живем и работаем, - говорит Антон. - Никто пауз не замечает".
АКТЕР НЕ ОТВЕЧАЕТ ЗА СВОЙ ПОСЫЛ
Спектакли "Дерева" рождаются, как рок-н-ролл. Возникает какое-то чувство, ниточка. Меняются глаза, настроение, кто-то в кого-то влюблен, что-то меняется в жизни или в мире - и театр словно начинает поворачиваться в разные стороны. Словно корабль плывет. Или путник идет, а за углом его уже ждет новый спектакль. Как это все происходит - непонятно. Актеры "Дерева" работают без текста, поскольку слова жестко ограничивают. Иногда люди пишут сценарий вслед за готовым спектаклем. Недавно одна китайская девочка посмотрела шесть спектаклей в Эдинбурге и написала либретто. Антон был поражен: можно брать и ставить, причем в любом театре. А спектакль "Однажды" каждый раз делается новым. Иначе, говорит Антон, мы бы его давно повесили на елку.
Многочисленные свои фестивали и полученные на них премии "Дерево" даже не считает. Адасинский думает, что жюри просто ссорит коллективы между собой. При этом его театр продолжает в фестивалях участвовать.
"А что мы можем сделать? Изменить условия, отказаться от приза? Ну и к чему эта поза? Все равно никто не имеет права сравнивать компании и решать, кто лучше, а кто хуже". По большому счету, считает Адасинский, фестивали не нужны. Все актеры и так прекрасно понимают, что и зачем они делают.
"Дерево" - это компания, которая выступает для людей и говорит на их языке. "Глупо делать вид, что мы никак с этим миром не связаны, - говорит Антон. - Мы должны делать работы, которые публика понимает и чувствует. Неважно, что именно. Иногда то, что мы хотим сказать со сцены, никакого отношения к восприятию зрителя не имеет. Бывает, целый год делаешь спектакль, оттачиваешь каждый шаг, думаешь о внутреннем посыле. А после спектакля подходит зритель и говорит: слушай, Антон, этот красный шар, который у вас там качался, мне все мозги прожег!" Адасинский про шар уже и не помнит, а для человека, оказывается, это было самое главное: он увидел в нем таинственную планету. "Понимаете, у движения, у танца очень широкий круг восприятия. Еще Ежи Гротовский говорил, что актер не отвечает за свой посыл. Поэтому если мы и "влипаем" в истории с жюри и конкурсами - что ж, пусть будет так. Но момент встречи с публикой самый святой. А все остальное - глупости".
У входа в Мюзик-холл стоят лысые люди, смотрят на Александровский парк и задумчиво курят. Точно так же, вероятно, выходят они покурить перед спектаклем в Германии, Бразилии, Голландии, Англии и в Сибири, потому что у театра "Дерево", в котором они работают и которым живут, нет дома. Только весь мир и восприятие себя в нем. Об этом спектакль, названный "Однажды", посвященный Славе Полунину и бесконечно меняющийся. Потому что меняются времена и люди. "Дерево" остается. Здесь и нигде. Как связь между землей и небом.
Мария КИНГИСЕПП
