Культура
ВЛАДИМИР ЧЕРНОВ: "ГОЛОС - ЭТО ЧТО-ТО НЕОБЪЯСНИМОЕ..."
26 июля
"Одна заря сменить другую спешит..." - эти слова поэта по-особому автобиографичны для уроженца села Заря Краснодарского края, народного артиста России Владимира Чернова, чей нынешний приезд на невские берега счастливо совпал с порой белых ночей. Что-то сказочное, как поцелуй феи, есть в судьбе этого певца, которого называют лучшим в мире баритоном вердиевского репертуара. Он спел шестнадцать партий на сцене нью-йоркского театра "Метрополитен-опера". Среди его партнеров - Пласидо Доминго и Лучано Паваротти. Живет Владимир в Нью-Йорке. Отдыхать любит в уютном домике под Веной, где на природе можно перевести дух после многих недель напряженнейшего труда. Гастролирует по всему миру. И вот после большой паузы бывший солист Мариинского театра вновь выступил перед петербуржцами.
"Мы - слишком русские..."
- Владимир, верно ли, что Россия выступает ныне как один из крупнейших экспортеров голосов мирового уровня?
- Так оно и есть. По этому поводу итальянский маэстро Рикардо Мути сказал, что за последние десять лет западный оперный рынок заполонили российские певцы, причем это только начало. Сказано с долей юмора, но статистика свидетельствует о том же. Количество выдающихся певцов на Западе выросло с молниеносной скоростью, особенно за последние пять-семь лет. В этот список, наверное, войдут человек 250-300 - от Сергея Лейферкуса до Анны Нетребко. Достаточно назвать еще хотя бы Ольгу Бородину. На мой взгляд, это певица номер 1, пример блестящей русской вокальной школы и исполнительского мастерства. Я ставлю ее в пример всем, в том числе и самому себе.
- Как русские певцы утверждают себя за границей?
- По-разному. Многое зависит от знания языка. Я, например, хорошо знал итальянский, который мы учили в Московской консерватории, немного говорил по-немецки, но совершенно не знал английского. Теперь по-английски говорят почти все...
- Шестнадцать лет за границей... Не отвыкли от России?
- Я остаюсь на Западе русским человеком. Это корни, которые невозможно отсечь от моего существа. А вот в России я порой чувствую себя иностранцем. Здесь мне делают замечания: у тебя появился легкий акцент.
- За что нас критикуют на Западе?
- За то, что мы "слишком русские". Мы иногда, как они считают, излишне эмоциональны, излишне гостеприимны, излишне щедры. Я сейчас преподаю в Америке, даю мастер-классы в Лос-Анджелесе, в других университетах. И мне приятно отметить, что это напоминает нашу систему образования. Но есть и один существеннейший недостаток: встречаются они со своим профессором всего один час в неделю. Хочешь заниматься больше - это уже стоит дополнительных денег. Я считаю это абсолютно неприемлемым и отдаю студентам свои силы и знания, занимаясь бесплатно. Если приезжаю на полтора месяца, то работаю по 6-7 часов в день. Они, конечно, изумлены этим, но принимают.
"Отец плакал, когда я пел "Журавлей"
- А бывают ситуации, в которых американцы кажутся вам "слишком американскими"?
- Бывают, к сожалению. В Лос-Анджелесе лет десять назад появился Клуб друзей Владимира Чернова. Один человек долго преследовал меня с предложением создать такое содружество. Я предварительно посоветовался со знающими коллегами. Американцы говорили: будь осторожен, смотри, чтобы все было юридически обосновано. Честно говоря, я не предполагал каких-то серьезных последствий этого контакта. Но когда члены клуба стали выходить за рамки приличия и вторгаться в мою личную жизнь, я понял, что клуб скорей нужен им, чем мне. И мы разминулись: клуб существует сам по себе, я - сам по себе.
- А есть ли у вас поклонники в селе Заря?
- Не думаю, что там кто-то остался из поколения моих родителей. Да и не был я на Кубани уже 22 года. Отец и мать, к сожалению, рано ушли из жизни, еще в начале 80-х. Они знали меня как сыночка любимого, который пел под гитару. И когда я пел "Журавлей" из репертуара Марка Бернеса, отец плакал, потому что прошел войну, вспоминал все пережитое. Был он сельским учителем, преподавал несколько предметов - от физкультуры до музыки. И с уроков пения он меня отпускал, потому что понимал, как я мучаюсь, когда кто-то фальшивит. От родителей я получил самое важное в детстве - их любовь. Ну а голос - это что-то необъяснимое. Душа выбирает пару, которая рождает тебя, и ты являешься носителем в своем теле этой души, этих способностей... И пение для меня не профессия, а жизнь.
- Ваши родители имели отношение к искусству?
- Как поклонники театра и музыки - да. Хотя мама была модисткой, и многие даже из других сел приезжали, чтобы "у Леночки" пошить платье. Отец возил школьников в Майкоп на драматические спектакли. Родители обожали оперетту. Ездили за 120 километров в Краснодар на машине или автобусе. Таким было село моего детства. Там жило немало истинных интеллигентов, поднимавших сельскую культуру.
Задор глупости
- Как вы, Владимир, ухаживаете за своим голосом?
- Гигиена прежде всего. И диета. Если не придерживаешься всего, что требует голос, расплата может быть очень жестокой. Голос - это наша слизистая, это наша ментальность, это наши почки и печень, наш сон и наша нервная система... Я не могу себе позволить выпить водки, если на следующий день надо петь. Потому что водка сжигает слизистую так, что люди порой говорить не могут после этого. Во-вторых, вокальный тренинг, физическая гимнастика. Но, преподавая 6-7 часов в университете, ты сжигаешь такое количество калорий и держишь свои мышцы в таком тонусе, что тебе не нужно ходить в гимнастический зал. Это приятное совпадение. Правда, когда ведешь себя соответственно, люди удивляются. Ты же такой счастливый. Ты поешь, это так легко. Почему ты игнорируешь общество, почему не выпьешь с нами?
- И вы всегда были таким разумным?
- Если бы... Сейчас я за сезон пою три-пять новых партий. А всего у меня в репертуаре полторы сотни опер. Первые шесть или семь я выучил в Ленинграде на русском языке. А вот с 1989 по 1995 год, уже за границей, я сделал 30 партий.
- Такой был период молодости и задора?
- Задора глупости... Это был очень опасный период. И если я не уничтожил себя, это такое везение!
- Неужели импресарио вас не предостерегали от такой гонки?
- Их это не интересует. Если ты согласился, это уже твои проблемы. Я, конечно, очень рисковал, но, к счастью, голос остался при мне. И сейчас я гуманно к нему отношусь. Даже уже известные партии все равно занимают многие недели репетиций. Такой цикл повторяется три-четыре раза в году. А между этими репетициями еще бывают сольные выступления или опера в концертном исполнении...
- Владимир, что испытывает певец, пережив звездный час на сцене?
- Не раз у меня возникал страх, что не смогу повторить успех. Так было однажды и после оперы "Симон Бокканегра" в Нью-Йорке. Когда я поделился своим опасением с главным дирижером "Метрополитен-опера" Джеймсом Ливайном, маэстро сказал: "Ничего!.. Ты это сделаешь иначе, и все равно это будет интересно. Помни, что если ты сделаешь даже на свои 80 процентов, то все равно для публики это будет опять так же".
Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ, обозреватель СПб. ТАСС - для "Невского времени"
"Мы - слишком русские..."
- Владимир, верно ли, что Россия выступает ныне как один из крупнейших экспортеров голосов мирового уровня?
- Так оно и есть. По этому поводу итальянский маэстро Рикардо Мути сказал, что за последние десять лет западный оперный рынок заполонили российские певцы, причем это только начало. Сказано с долей юмора, но статистика свидетельствует о том же. Количество выдающихся певцов на Западе выросло с молниеносной скоростью, особенно за последние пять-семь лет. В этот список, наверное, войдут человек 250-300 - от Сергея Лейферкуса до Анны Нетребко. Достаточно назвать еще хотя бы Ольгу Бородину. На мой взгляд, это певица номер 1, пример блестящей русской вокальной школы и исполнительского мастерства. Я ставлю ее в пример всем, в том числе и самому себе.
- Как русские певцы утверждают себя за границей?
- По-разному. Многое зависит от знания языка. Я, например, хорошо знал итальянский, который мы учили в Московской консерватории, немного говорил по-немецки, но совершенно не знал английского. Теперь по-английски говорят почти все...
- Шестнадцать лет за границей... Не отвыкли от России?
- Я остаюсь на Западе русским человеком. Это корни, которые невозможно отсечь от моего существа. А вот в России я порой чувствую себя иностранцем. Здесь мне делают замечания: у тебя появился легкий акцент.
- За что нас критикуют на Западе?
- За то, что мы "слишком русские". Мы иногда, как они считают, излишне эмоциональны, излишне гостеприимны, излишне щедры. Я сейчас преподаю в Америке, даю мастер-классы в Лос-Анджелесе, в других университетах. И мне приятно отметить, что это напоминает нашу систему образования. Но есть и один существеннейший недостаток: встречаются они со своим профессором всего один час в неделю. Хочешь заниматься больше - это уже стоит дополнительных денег. Я считаю это абсолютно неприемлемым и отдаю студентам свои силы и знания, занимаясь бесплатно. Если приезжаю на полтора месяца, то работаю по 6-7 часов в день. Они, конечно, изумлены этим, но принимают.
"Отец плакал, когда я пел "Журавлей"
- А бывают ситуации, в которых американцы кажутся вам "слишком американскими"?
- Бывают, к сожалению. В Лос-Анджелесе лет десять назад появился Клуб друзей Владимира Чернова. Один человек долго преследовал меня с предложением создать такое содружество. Я предварительно посоветовался со знающими коллегами. Американцы говорили: будь осторожен, смотри, чтобы все было юридически обосновано. Честно говоря, я не предполагал каких-то серьезных последствий этого контакта. Но когда члены клуба стали выходить за рамки приличия и вторгаться в мою личную жизнь, я понял, что клуб скорей нужен им, чем мне. И мы разминулись: клуб существует сам по себе, я - сам по себе.
- А есть ли у вас поклонники в селе Заря?
- Не думаю, что там кто-то остался из поколения моих родителей. Да и не был я на Кубани уже 22 года. Отец и мать, к сожалению, рано ушли из жизни, еще в начале 80-х. Они знали меня как сыночка любимого, который пел под гитару. И когда я пел "Журавлей" из репертуара Марка Бернеса, отец плакал, потому что прошел войну, вспоминал все пережитое. Был он сельским учителем, преподавал несколько предметов - от физкультуры до музыки. И с уроков пения он меня отпускал, потому что понимал, как я мучаюсь, когда кто-то фальшивит. От родителей я получил самое важное в детстве - их любовь. Ну а голос - это что-то необъяснимое. Душа выбирает пару, которая рождает тебя, и ты являешься носителем в своем теле этой души, этих способностей... И пение для меня не профессия, а жизнь.
- Ваши родители имели отношение к искусству?
- Как поклонники театра и музыки - да. Хотя мама была модисткой, и многие даже из других сел приезжали, чтобы "у Леночки" пошить платье. Отец возил школьников в Майкоп на драматические спектакли. Родители обожали оперетту. Ездили за 120 километров в Краснодар на машине или автобусе. Таким было село моего детства. Там жило немало истинных интеллигентов, поднимавших сельскую культуру.
Задор глупости
- Как вы, Владимир, ухаживаете за своим голосом?
- Гигиена прежде всего. И диета. Если не придерживаешься всего, что требует голос, расплата может быть очень жестокой. Голос - это наша слизистая, это наша ментальность, это наши почки и печень, наш сон и наша нервная система... Я не могу себе позволить выпить водки, если на следующий день надо петь. Потому что водка сжигает слизистую так, что люди порой говорить не могут после этого. Во-вторых, вокальный тренинг, физическая гимнастика. Но, преподавая 6-7 часов в университете, ты сжигаешь такое количество калорий и держишь свои мышцы в таком тонусе, что тебе не нужно ходить в гимнастический зал. Это приятное совпадение. Правда, когда ведешь себя соответственно, люди удивляются. Ты же такой счастливый. Ты поешь, это так легко. Почему ты игнорируешь общество, почему не выпьешь с нами?
- И вы всегда были таким разумным?
- Если бы... Сейчас я за сезон пою три-пять новых партий. А всего у меня в репертуаре полторы сотни опер. Первые шесть или семь я выучил в Ленинграде на русском языке. А вот с 1989 по 1995 год, уже за границей, я сделал 30 партий.
- Такой был период молодости и задора?
- Задора глупости... Это был очень опасный период. И если я не уничтожил себя, это такое везение!
- Неужели импресарио вас не предостерегали от такой гонки?
- Их это не интересует. Если ты согласился, это уже твои проблемы. Я, конечно, очень рисковал, но, к счастью, голос остался при мне. И сейчас я гуманно к нему отношусь. Даже уже известные партии все равно занимают многие недели репетиций. Такой цикл повторяется три-четыре раза в году. А между этими репетициями еще бывают сольные выступления или опера в концертном исполнении...
- Владимир, что испытывает певец, пережив звездный час на сцене?
- Не раз у меня возникал страх, что не смогу повторить успех. Так было однажды и после оперы "Симон Бокканегра" в Нью-Йорке. Когда я поделился своим опасением с главным дирижером "Метрополитен-опера" Джеймсом Ливайном, маэстро сказал: "Ничего!.. Ты это сделаешь иначе, и все равно это будет интересно. Помни, что если ты сделаешь даже на свои 80 процентов, то все равно для публики это будет опять так же".
Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ, обозреватель СПб. ТАСС - для "Невского времени"
