Культура
ДАЛЬШЕ О ТОМ ЖЕ, НО В РИФМУ
29 июля
Много времени утекло с тех пор. Другой стала страна и ее обитатели. Другими стали СМИ - цветными и электронными. Вот только слово...
Казалось бы, наконец-то говори-печатай что хочешь, давай в эфир любую "картинку". Ан нет - не то слово. Не трогает, не "зовет", не говоря уже о доверии. В лучшем случае развлечет светской или политической сплетней. Девальвировало слово. Хотя, всего вернее, не в "слове" дело. Дело, похоже, в нас. Вот только что с нами? Душой измельчали? Свобод переели? А может, это и вовсе на генетическом уровне?..
Впрочем, дальше я попытаюсь о том же, но в рифму. Ибо, как мне наивно кажется, бывают еще случаи, когда слово поэтическое умеет быть и острее, и трогательнее...
Александр КОВАЛЕВ, редактор проекта, член Союза писателей СССР, лауреат премии
Ленинского комсомола
ВОЛЧЬЯ БАЛЛАДА
Это только у вольного воля:
высь у птицы,
леса у зверя
и у житного колоса поле.
Но у каждого доля своя.
Ах, как пахла та воля с откосов,
то полынью, а то чабрецом,
но летел зоопарк на колесах -
только пыль завивалась кольцом.
Только тело привычно и четко
напружинивалось при толчках,
и, расчерченная решеткой,
стыла степь в узких волчьих зрачках.
Сколько было шоссе и проселков,
сколько глаз у чужих площадей...
Воля - вольному,
волково - волку -
он давно это знал от людей.
Но однажды в лихом перепутье
отказали в ночи тормоза,
и распались железные прутья,
и полынью плеснуло в глаза.
Как он мчал сквозь спрессованный воздух,
грудью рвал непроглядную тьму.
И высокие синие звезды
путь к свободе чертили ему.
А когда он упал, обессилев,
этим бешенным счастьем гоним,
вековечные травы России
тихо-тихо сомкнулись над ним.
Звезды белые блекли на синем,
ветер рвал горизонта края:
- Ты, рожденный в неволе, отныне
стал свободен.
Свободен, как я!
О, как сладко мгновения эти
разрывали рычанием грудь:
- Я свободен!
Свободен, как ветер.
Но услышьте же хоть кто-нибудь...
Но качался ковыль, словно море,
а вокруг - ни друзей, ни врагов
в обступившем безмолвном просторе
без решеток и без берегов.
И тогда с нестерпимою болью
понял он: как ее ни лови,
это только у вольного воля,
если воля с рожденья в крови.
Понял с мукой, неведомой зверю,
что той черте, где в бензиновой гари
громыхало родное шоссе.
Вот сейчас тормознут под уклоном,
сеть накинут, и дело с концом.
Но катился фургон за фургоном,
только пыль завивалась кольцом.
И вертелись, вертелись колеса
Равнодушно, размеренно так...
И тогда он метнулся с откоса
в раздирающий скрежет и мрак.
...День родился шумлив, озабочен.
Солнце плавило росную стынь.
С окровавленных, пыльных обочин
горько-горько дышала полынь.
Александр КОВАЛЕВ
Казалось бы, наконец-то говори-печатай что хочешь, давай в эфир любую "картинку". Ан нет - не то слово. Не трогает, не "зовет", не говоря уже о доверии. В лучшем случае развлечет светской или политической сплетней. Девальвировало слово. Хотя, всего вернее, не в "слове" дело. Дело, похоже, в нас. Вот только что с нами? Душой измельчали? Свобод переели? А может, это и вовсе на генетическом уровне?..
Впрочем, дальше я попытаюсь о том же, но в рифму. Ибо, как мне наивно кажется, бывают еще случаи, когда слово поэтическое умеет быть и острее, и трогательнее...
Александр КОВАЛЕВ, редактор проекта, член Союза писателей СССР, лауреат премии
Ленинского комсомола
ВОЛЧЬЯ БАЛЛАДА
Это только у вольного воля:
высь у птицы,
леса у зверя
и у житного колоса поле.
Но у каждого доля своя.
Ах, как пахла та воля с откосов,
то полынью, а то чабрецом,
но летел зоопарк на колесах -
только пыль завивалась кольцом.
Только тело привычно и четко
напружинивалось при толчках,
и, расчерченная решеткой,
стыла степь в узких волчьих зрачках.
Сколько было шоссе и проселков,
сколько глаз у чужих площадей...
Воля - вольному,
волково - волку -
он давно это знал от людей.
Но однажды в лихом перепутье
отказали в ночи тормоза,
и распались железные прутья,
и полынью плеснуло в глаза.
Как он мчал сквозь спрессованный воздух,
грудью рвал непроглядную тьму.
И высокие синие звезды
путь к свободе чертили ему.
А когда он упал, обессилев,
этим бешенным счастьем гоним,
вековечные травы России
тихо-тихо сомкнулись над ним.
Звезды белые блекли на синем,
ветер рвал горизонта края:
- Ты, рожденный в неволе, отныне
стал свободен.
Свободен, как я!
О, как сладко мгновения эти
разрывали рычанием грудь:
- Я свободен!
Свободен, как ветер.
Но услышьте же хоть кто-нибудь...
Но качался ковыль, словно море,
а вокруг - ни друзей, ни врагов
в обступившем безмолвном просторе
без решеток и без берегов.
И тогда с нестерпимою болью
понял он: как ее ни лови,
это только у вольного воля,
если воля с рожденья в крови.
Понял с мукой, неведомой зверю,
что той черте, где в бензиновой гари
громыхало родное шоссе.
Вот сейчас тормознут под уклоном,
сеть накинут, и дело с концом.
Но катился фургон за фургоном,
только пыль завивалась кольцом.
И вертелись, вертелись колеса
Равнодушно, размеренно так...
И тогда он метнулся с откоса
в раздирающий скрежет и мрак.
...День родился шумлив, озабочен.
Солнце плавило росную стынь.
С окровавленных, пыльных обочин
горько-горько дышала полынь.
Александр КОВАЛЕВ
