Культура
ХИТРЕЦ, МУДРЕЦ...
05 сентября
Иван Андреевич слыл человеком серьезным и всеми уважаемым. Статский советник, один из видных сотрудников Императорской публичной библиотеки, наконец, академик. Сам царь к нему благоволил, а царица частенько приглашала на обеды и ужины. Еще бы, известней писателя на всю Россию не сыщешь, даже безграмотные мужики и бабы нередко вворачивали в разговор цитаты из его басен, словно народные присловья.
АВТОРА! АВТОРА!
Как же случилось, что почтенный Иван Андреевич оброс множеством анекдотов настолько, что собери их вместе, и книга получится поувесистей всех его сочинений? А очень просто: похоже, добрую половину анекдотов баснописец сам про себя и выдумал.
Вот, скажем, история про то, как у Крылова однажды разболелся живот, и решил он, по своему обыкновению, лечиться едой. Вошел в полутемную кухню, нашарил тарелку с пирожками. Съел один - никак горчит, проверил вторым - точно, горечь! Зажег свечу и видит: пирожки-то аж зеленые от плесени. Что делать? Обидно, решил, помирать от пары пирожков. Зажмурился да и доел всю тарелку. Лег на диван и ждет смерти. Через час-другой вдруг чует: вроде полегчало. Обрадовался, оделся и поехал в Английский клуб ужинать. ...Обратите внимание: один был, никто его не видал. Следовательно, и узнать о том ниоткуда не могли, а только от самого же Крылова.
Или другой случай. Однажды баснописец, не отличавшийся, как известно, чистотой сюртука и аккуратностью буйной шевелюры, стал собираться на придворный маскарад. Что бы такое, думает, мне надеть? И тут Алексей Оленин, случившийся рядом, говорит: "А ты умойся, вели одежу постирать, отгладить, причешись хорошенько - никто тебя и не узнает!" Конечно, сказать такое Алексей Николаевич мог запросто, потому как не в бровь, а в глаз, и никто б на его месте не удержался от подобной шутки, но чтобы потом он, крыловский ангел-хранитель, всюду похвалялся, как ущучил лучшего друга, - это уж, извините, никак не возможно.
И главное, было бы в большинстве этих анекдотов хоть что-то поучительное, уроки нравственности, так сказать. Так нет же, сплошное зубоскальство - над крыловской внешностью, чревоугодием, пренебрежением к быту...
РАДИ ОСТРОГО СЛОВЦА...
Впрочем, ерничать на собственный счет Крылов стал уже потом. А начинал-то с того, что острую свою сатиру обращал против других. Сын провинциального офицеришки, беден, как церковная крыса, прикатил безусым юнцом из Твери и за десять лет умудрился перессориться с самыми почтенными людьми северной столицы.
Известный писатель и драматург Яков Борисович Княжнин, а также его супруга Екатерина Александровна, дочь великого Сумарокова и сама не чуждая высокой поэзии, принимали этого Крылова почти как ровню, а он их - в комедию: такую карикатуру изобразил - в свете сгоришь со стыда. Член Театрального комитета Петр Александрович Соймонов, который к тому же заведовал Горной экспедицией, устроил начинающего литератора к себе в учреждение на службу, дал бесплатный пропуск в театры, даже заказал перевод одной модной французской оперы, а Крылов в отместку изготовил про своего благодетеля пасквильное письмо и разослал по всему Петербургу.
Все, видите ли, не давали ему покоя язвы общества. То писал пьески крамольного содержания, то издавал журнальчики с душком. Где какую страницу ни откроешь, обязательно наткнешься на рассказы о притеснении простого народа, алчности да корыстолюбии власть имущих богатеев и прочие страсти.
Ведь до чего дошло: очередное свое сочинение, "Мои горячки", Крылов и опубликовать не успел, только давал читать нескольким своим друзьям, но этого хватило, чтоб оригинал изъяли в типографии во время обыска и представили самой императрице. Екатерина II, прочитав, была страшно разгневана, но, помня о доброте своей, милостиво велела арестовать не автора, а только рукопись.
Однако спустя два года, когда Крылов со своим товарищем Клушиным затеяли еще один журнал, тут уж и матушка-государыня не выдержала. Вызвала обоих к себе на правеж. Клушин покаялся и получил полторы тысячи рублей на учение за границей, а Крылов, надо думать, и здесь не изменил себе, потому что получил приказ покинуть Петербург.
СМЕНА ЖАНРА
Перед Екатериной Великой не дрогнул, но писать зарекся. Забросил и поэзию, и драматургию. Уехал из столицы и ударился в картежную игру. В незнакомых гостиных, а то и в дешевых придорожных трактирах спускал все до копейки, потом выигрывал и снова оставался на бобах, и так год за годом. Пока не опустился вовсе до непотребства: в подмосковном имении Татищева, который приютил недавнего смутьяна на лето, Крылова видели разгуливающим в чем мать родила.
Иные думали, что господин литератор просто напугался. Тем более было отчего: Радищев сослан, Новиков сидит, неблагонадежные издания закрыты, цензура свирепствует. Но на самом деле это власти после революции во Франции перепугались, а Крылов - ничуть. На самом деле он выдумал такой протест, своего рода голодовку: ах, вы так, тогда пускай я лучше совсем пропаду, но под вашу дудку плясать не стану!
Скажете: глупость? Вполне возможно, да только в итоге обернулось-то все по-крыловски. Екатерина, в своей просвещенности задушившая всякое вольное слово, вознеслась на небеси, вскоре туда же отправился сумасбродный Павел, и наступили новые, александровские, времена - с мечтами о конституции и прочих либеральных реформах. Все эти прожекты писал Михайло Сперанский, сочинитель с таким богатым воображением, что трех Радищевых заткнет за пояс.
Казалось бы, вот они, желанные денечки: скажи, что хотел, в полный голос! Но не тот стал уже Крылов: остепенился, помудрел, юную горячность сменила в нем зрелая мудрость, а политическую сатиру - сатира нравов. Однажды он даже написал, что
Как ни приманчива свобода,
Но для народа
Не меньше гибельна она,
Когда разумная ей мера не дана.
И комедии Иван Андреевич перестал сочинять, перешел на басни, жанр настолько хитрый, что даже самый свирепый цензор не прицепится. К примеру, дает господин Крылов басню "Квартет" - про зверушек, которые задумали стать музыкантами, да у них, само собой, ничего не вышло. И тут же вполне благообразная мораль: "А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь". То есть поставили тебя хлеб растить - расти, поручили бумаги переписывать - переписывай, но в дела начальства не суйся, только людей насмешишь. Куда как славно!
Правда, люди сведущие скажут, что речь тут совсем о другом: едкая сатира на первое заседание Государственного совета, где долго решали, кому вслед за кем сидеть. Больше того, в персонажах басни нетрудно угадать отдельных членов этого самого совета. Может, оно и так, однако с подобным подходом пришлось бы запретить всю мировую литературу, ведь современных государственных мужей при желании нетрудно узреть в самом неприглядном виде у любого автора, от Гомера до Байрона.
МАСКА ЛИЦЕДЕЯ
И внешне Иван Андреевич заметно переменился. Взял себе манеру не вмешиваться ни в какие споры, тем паче политические. Дружбу водил и с либералами, и с консерваторами, но ни там ни тут душой общества не был. Светские порядки не признавал в открытую: куда угодно являлся одетым с явной небрежностью, съедал чуть не полстола, а при перемене блюд вдруг задремывал, словно вокруг никого нет.
Однако вот что удивительно: какой бы он ни был, а всюду Ивана Андреевича принимали с радостью. Одни, конечно, лишь потому, что Крылов - это модно, но другие - поскольку прекрасно понимали: весь крыловский эпатаж, в том числе и анекдоты, многие из которых он сам про себя придумывал, не более чем актерство, призванное подчеркнуть свою абсолютную независимость от кого бы то ни было. Ибо куда как легко блюсти собственную суверенность при большом состоянии и высоких должностях, а что делать, если все твои богатства - только ум да талант?..
Сергей АЧИЛЬДИЕВ
АВТОРА! АВТОРА!
Как же случилось, что почтенный Иван Андреевич оброс множеством анекдотов настолько, что собери их вместе, и книга получится поувесистей всех его сочинений? А очень просто: похоже, добрую половину анекдотов баснописец сам про себя и выдумал.
Вот, скажем, история про то, как у Крылова однажды разболелся живот, и решил он, по своему обыкновению, лечиться едой. Вошел в полутемную кухню, нашарил тарелку с пирожками. Съел один - никак горчит, проверил вторым - точно, горечь! Зажег свечу и видит: пирожки-то аж зеленые от плесени. Что делать? Обидно, решил, помирать от пары пирожков. Зажмурился да и доел всю тарелку. Лег на диван и ждет смерти. Через час-другой вдруг чует: вроде полегчало. Обрадовался, оделся и поехал в Английский клуб ужинать. ...Обратите внимание: один был, никто его не видал. Следовательно, и узнать о том ниоткуда не могли, а только от самого же Крылова.
Или другой случай. Однажды баснописец, не отличавшийся, как известно, чистотой сюртука и аккуратностью буйной шевелюры, стал собираться на придворный маскарад. Что бы такое, думает, мне надеть? И тут Алексей Оленин, случившийся рядом, говорит: "А ты умойся, вели одежу постирать, отгладить, причешись хорошенько - никто тебя и не узнает!" Конечно, сказать такое Алексей Николаевич мог запросто, потому как не в бровь, а в глаз, и никто б на его месте не удержался от подобной шутки, но чтобы потом он, крыловский ангел-хранитель, всюду похвалялся, как ущучил лучшего друга, - это уж, извините, никак не возможно.
И главное, было бы в большинстве этих анекдотов хоть что-то поучительное, уроки нравственности, так сказать. Так нет же, сплошное зубоскальство - над крыловской внешностью, чревоугодием, пренебрежением к быту...
РАДИ ОСТРОГО СЛОВЦА...
Впрочем, ерничать на собственный счет Крылов стал уже потом. А начинал-то с того, что острую свою сатиру обращал против других. Сын провинциального офицеришки, беден, как церковная крыса, прикатил безусым юнцом из Твери и за десять лет умудрился перессориться с самыми почтенными людьми северной столицы.
Известный писатель и драматург Яков Борисович Княжнин, а также его супруга Екатерина Александровна, дочь великого Сумарокова и сама не чуждая высокой поэзии, принимали этого Крылова почти как ровню, а он их - в комедию: такую карикатуру изобразил - в свете сгоришь со стыда. Член Театрального комитета Петр Александрович Соймонов, который к тому же заведовал Горной экспедицией, устроил начинающего литератора к себе в учреждение на службу, дал бесплатный пропуск в театры, даже заказал перевод одной модной французской оперы, а Крылов в отместку изготовил про своего благодетеля пасквильное письмо и разослал по всему Петербургу.
Все, видите ли, не давали ему покоя язвы общества. То писал пьески крамольного содержания, то издавал журнальчики с душком. Где какую страницу ни откроешь, обязательно наткнешься на рассказы о притеснении простого народа, алчности да корыстолюбии власть имущих богатеев и прочие страсти.
Ведь до чего дошло: очередное свое сочинение, "Мои горячки", Крылов и опубликовать не успел, только давал читать нескольким своим друзьям, но этого хватило, чтоб оригинал изъяли в типографии во время обыска и представили самой императрице. Екатерина II, прочитав, была страшно разгневана, но, помня о доброте своей, милостиво велела арестовать не автора, а только рукопись.
Однако спустя два года, когда Крылов со своим товарищем Клушиным затеяли еще один журнал, тут уж и матушка-государыня не выдержала. Вызвала обоих к себе на правеж. Клушин покаялся и получил полторы тысячи рублей на учение за границей, а Крылов, надо думать, и здесь не изменил себе, потому что получил приказ покинуть Петербург.
СМЕНА ЖАНРА
Перед Екатериной Великой не дрогнул, но писать зарекся. Забросил и поэзию, и драматургию. Уехал из столицы и ударился в картежную игру. В незнакомых гостиных, а то и в дешевых придорожных трактирах спускал все до копейки, потом выигрывал и снова оставался на бобах, и так год за годом. Пока не опустился вовсе до непотребства: в подмосковном имении Татищева, который приютил недавнего смутьяна на лето, Крылова видели разгуливающим в чем мать родила.
Иные думали, что господин литератор просто напугался. Тем более было отчего: Радищев сослан, Новиков сидит, неблагонадежные издания закрыты, цензура свирепствует. Но на самом деле это власти после революции во Франции перепугались, а Крылов - ничуть. На самом деле он выдумал такой протест, своего рода голодовку: ах, вы так, тогда пускай я лучше совсем пропаду, но под вашу дудку плясать не стану!
Скажете: глупость? Вполне возможно, да только в итоге обернулось-то все по-крыловски. Екатерина, в своей просвещенности задушившая всякое вольное слово, вознеслась на небеси, вскоре туда же отправился сумасбродный Павел, и наступили новые, александровские, времена - с мечтами о конституции и прочих либеральных реформах. Все эти прожекты писал Михайло Сперанский, сочинитель с таким богатым воображением, что трех Радищевых заткнет за пояс.
Казалось бы, вот они, желанные денечки: скажи, что хотел, в полный голос! Но не тот стал уже Крылов: остепенился, помудрел, юную горячность сменила в нем зрелая мудрость, а политическую сатиру - сатира нравов. Однажды он даже написал, что
Как ни приманчива свобода,
Но для народа
Не меньше гибельна она,
Когда разумная ей мера не дана.
И комедии Иван Андреевич перестал сочинять, перешел на басни, жанр настолько хитрый, что даже самый свирепый цензор не прицепится. К примеру, дает господин Крылов басню "Квартет" - про зверушек, которые задумали стать музыкантами, да у них, само собой, ничего не вышло. И тут же вполне благообразная мораль: "А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь". То есть поставили тебя хлеб растить - расти, поручили бумаги переписывать - переписывай, но в дела начальства не суйся, только людей насмешишь. Куда как славно!
Правда, люди сведущие скажут, что речь тут совсем о другом: едкая сатира на первое заседание Государственного совета, где долго решали, кому вслед за кем сидеть. Больше того, в персонажах басни нетрудно угадать отдельных членов этого самого совета. Может, оно и так, однако с подобным подходом пришлось бы запретить всю мировую литературу, ведь современных государственных мужей при желании нетрудно узреть в самом неприглядном виде у любого автора, от Гомера до Байрона.
МАСКА ЛИЦЕДЕЯ
И внешне Иван Андреевич заметно переменился. Взял себе манеру не вмешиваться ни в какие споры, тем паче политические. Дружбу водил и с либералами, и с консерваторами, но ни там ни тут душой общества не был. Светские порядки не признавал в открытую: куда угодно являлся одетым с явной небрежностью, съедал чуть не полстола, а при перемене блюд вдруг задремывал, словно вокруг никого нет.
Однако вот что удивительно: какой бы он ни был, а всюду Ивана Андреевича принимали с радостью. Одни, конечно, лишь потому, что Крылов - это модно, но другие - поскольку прекрасно понимали: весь крыловский эпатаж, в том числе и анекдоты, многие из которых он сам про себя придумывал, не более чем актерство, призванное подчеркнуть свою абсолютную независимость от кого бы то ни было. Ибо куда как легко блюсти собственную суверенность при большом состоянии и высоких должностях, а что делать, если все твои богатства - только ум да талант?..
Сергей АЧИЛЬДИЕВ
