Общество
ГРОЗЯ АРТУРОМ И ЦУСИМОЙ, ГРОЗЯ ДЕВЯТЫМ ЯНВАРЯ...
09 декабря
В начале первой русской революции верхи лихорадочно искали сильную личность, способную в короткие сроки утихомирить массы, наведя твердый, незыблемый порядок.
Когда в январе 1905-го, сразу после Кровавого воскресенья, на властном олимпе заговорили о вручении доброй нагайки генерал-майору Дмитрию Федоровичу Трепову, в нем едва ли старались отыскать черты очередного железного канцлера наподобие немецкого Бисмарка. Таковой вырос позже в лице премьера Петра Столыпина. А пока хозяева Зимнего дворца, не представляя еще истинного размаха мятежей и смут, остановили ищущий взор на мини-Бисмарке столичного масштаба.
СТРЕЛЬБА БЫЛА НЕСНОСНА, СТОЯТЬ БЫЛО НЕ МОЖНО...
Дмитрий Трепов был единственным в ХХ веке генерал-губернатором Северной Пальмиры. По иронии судьбы, он являлся сыном Федора Трепова, первого в XIX столетии петербургского градоначальника, чья должность и сменила в рамках новой самоуправленческой модели генерал-губернаторский пост. Теперь же сыну суждено было возродить то, с чем, казалось, покончил отец. Впрочем, на сей раз верхи сохранили - для вящего системного равновесия - и привычные градоначальнические регалии. Их получил, параллельно треповским, генерал-губернаторским, начальник штаба Отдельного корпуса жандармов Владимир Дедюлин...
Дмитрий Федорович прославился большой личной отвагой. Выпускник Пажеского корпуса, он служил в лейб-гвардии Конном полку, а в 1877 году, с первых дней Русско-турецкой войны, двадцатидвухлетний Митя, не прячась за широкую отцовскую спину, устремился на фронт, в отряд генерала Иосифа Гурко. В сражении под Телишем был ранен: шальная пуля задела ногу, и пришлось поваляться в госпитале, походить с тростью.
Балканские уроки научили разному и полезному: молодой офицер ощутил генетическую административную жилку и по возвращении домой посвятил себя гражданской службе. С 1896-го Дмитрий Федорович - московский обер-полицмейстер. Для сорокалетнего чиновника - совсем неплохо. И он старается, как может: его крепкая, цельная натура не терпит никакого "прекословия", ни малейшей "крамолы". Аресты и обыски, налеты на квартиры и разгоны демонстраций становятся серыми буднями, не вызывая уже ни восхищения правых, ни осуждения левых. Вместе с тем Трепову-младшему не чужда и толика политического макиавеллизма: плечом к плечу с полицейским полковником Сергеем Зубатовым он пытается направить рабочее движение по угодному правительству руслу - организовывает профсоюзы, распространяет охранительные брошюры, устраивает крестные ходы и даже забастовки. Надежды были самыми радужными, но плоды креатива оказались плачевными: рабочие почувствовали свое значение, отточили способы борьбы и впоследствии легко перешли к стычкам с "проклятой буржуазией" под вполне революционными лозунгами. Зоркий Ильич, потирая от удовольствия руки, напишет: зубатовцы льют воду на нашу мельницу.
Однако все это обнаружится потом. А пока Дмитрию Федоровичу не сидится в душных кабинетах. 1 января 1905 года, вслед за падением Порт-Артура, его отряжают к генералу Алексею Куропаткину, командующему действующей армией на территории Китая. Но так далеко смельчаку уехать не удалось: задержали веские обстоятельства. Видный вельможа Александр Мосолов писал спустя тридцать лет в тихой болгарской эмиграции: "...Утром 11 января... я пешком пробрался через бурлящую толпу к дому градоначальника. Генерала Фуллона я нашел в кресле с воспаленными глазами, в расстегнутой тужурке. За креслом стояли два его помощника: один - Фриш (Владимир. - Я.Е.), сын члена Государственного совета, и другой, имя которого я не припомню. Оба были как в воду опущенные. Фуллон мне сказал: "Доложите министру двора (барону Владимиру Фредериксу. - Я.Е.), что полиция совершенно выбилась из сил и положительно справиться с подавлением беспорядков не может (а за пару дней до того Иван Александрович бодро сулил: если власти не тронут попа Гапона, на улицах будут мир и покой. - Я.Е.). Каждые полчаса получаются известия о том, что открылись новые очаги... Помощь войск настолько неумелая, что мне вовсе не помогает. Есть причина опасаться, что часть крамольников отправится в Царское Село. Этому я помешать не могу силами одной полиции..."
"Вернувшись в свой рабочий кабинет, - продолжает генерал-лейтенант Мосолов, - я начал обдумывать все, что видел и слышал... Узнав от дежурного скорохода, что граф Фредерикс (неточно: барон. - Я.Е.) не был еще у царя с докладом, а ждет приема, я попросил позвать его к телефону. На вопрос, что он решил, Фредерикс ответил: необходимо назначить генерал-губернатора в Петербург с особыми полномочиями, но ни на каком лице он, министр, еще не остановился. Тогда я сказал графу, что если государь захочет назначить лицо, мало знакомое с полицейским делом, то можно было бы придать ему как помощника
Д.Ф. Трепова, который уезжает лишь через два дня, а теперь еще в Петербурге. Мысль эта понравилась Фредериксу: "...Разыщите Трепова и прикажите немедленно явиться ко мне в парадной форме, так как от меня ему придется ехать в Царское Село. Подробности я вам сообщу на словах..." Так на русском политическом небосклоне зажглась яркая звезда Дмитрия Трепова.
ОН НЕНАВИСТНОЕ ЛЮБОВЬЮ ИСКАЛ ПОРОЮ ОКРУЖИТЬ
Нет, не случайно либеральный "зубр" Сергей Витте называл свежеиспеченного генерал-губернатора "вице-императором". Ведь могущественному временщику (вместе с женою, Софьей Сергеевной Блохиной) пришлось даже перебраться из меблированных комнат на Пушкинской улице в казенное жилье при Зимнем дворце. Многие, очень многие склонились перед выросшим из-под земли вождем всего умеренно правого и прагматично консервативного. Что там слабовольный столичный градоначальник Владимир Дедюлин! Сам министр внутренних дел, многоопытный камергер Александр Булыгин, внимательно и вежливо выслушивал мнение очередного спасителя Отечества. Мероприятия сыпались как из рога изобилия.
13 января Петербург "украсился" правительственным воззванием к рабочим. Мастеровых укоряли, что они позволили обманом увлечь себя на ложный путь, заявляя требования, "ничего общего с их нуждами не имеющие". Пролетариев просили побыстрее вернуться к станкам, поскольку чаяния их "близки сердцу императора так же, как и нужды всех его верных подданных". В обращении говорилось, что уже составляются бумаги по страхованию и намечено сократить продолжительность рабочего дня. Кроме того, продумываются законные способы, дающие рабочему люду право обсуждать свои потребности. "Правительство, - обещало воззвание, - оградит тех, кто желает трудиться, от преступного посягательства на свободу их труда злонамеренных людей, громко взывающих к свободе, но понимающих ее только как право не допускать путем насилия до работы своих же товарищей, готовых вернуться к мирному труду". Треповский призыв возымел действие. По свидетельству историка
И. Ксенофонтова, 13-го числа рабочие уже поспешили к себе в цеха, а в императорских театрах и на частных сценах спектакли ставились в самой спокойной обстановке. Царю докладывали, что "упорствуют лишь предприятия Выборгской стороны, откуда пошло развитие гапоновской организации".
Через пару дней на тумбах и стенах домов вывешивают еще одну поучительную декларацию. Там "разъясняется", что все прискорбные события - следствие подстрекательства англо-японских провокаторов, причем японцы передали русским подрывным элементам немалые деньги на разжигание беспорядков и мятежей. "Имелось в виду, - указывали власти, - уничтожить морские заводы; сделать невозможным отправку Балтийской и Черноморской эскадр; уморить голодом армию Куропаткина; заставить правительство заключить мир, необходимый для Японии накануне ее банкротства". Чуть раньше нечто похожее было напечатано в "Правительственном вестнике", где назвали даже сумму, выделенную смутьянам доброхотами из англо-японских кругов, - 18 миллионов рублей. Любопытно: британский посол заявил в МИДе резкий дипломатический протест...
На всем этом, однако, державная мысль господина Трепова не остановилась и не замедлилась. Монарху предложили обратиться к народу со словами сожаления и посетовать, будто ратники стреляли в толпу без царского ведома. Николай II возразил, что его войска не могут применять оружие самочинно, без высочайшей санкции, и он, государь, не желает переваливать вину на подчиненных.
Тогда верхи изменили тактику. 18 января 1905-го, около двух часов дня, генерал-губернатор пригласил к себе тех заводчиков, на чьих предприятиях числились свыше 1000 рабочих, и попросил вручить ему к семи вечера список фабричных, кои отправятся на аудиенцию к Николаю II. Бизнесмены исполнили сей строгий наказ. 19 января из "Зимнего Его императорского Величества дворца" выехали
34 рабочих. Они собрались на Царскосельском (Витебском) вокзале, откуда экстренным поездом были доставлены в Царское Село. Там, в Портретном зале Александровского дворца, и состоялась их встреча с венценосцем. Царя сопровождала пышная свита, где стояли Дмитрий Трепов и министр финансов Владимир Коковцов.
Властелин пожурил мастеровых за то, что они дали оторвать себя "от честного труда в такое время, когда все истинно русские люди должны дружно и не покладая рук работать на одоление нашего упорного внешнего врага". Правда, монарх тут же сменил гнев на милость: "Знаю, что не легка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливым и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности... В попечениях Моих о рабочих людях озабочусь, чтобы все возможное к улучшению быта их было сделано и чтобы обеспечить им впредь законные пути для выяснения назревших их нужд! Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их..." На такой мирной - с угощением гостей в здании Лицея - ноте и завершился этот прием. Одновременно царь пожертвовал 50 тысяч рублей на пособия всем пострадавшим...
КАКИЕ Ж СНЫ ТЕБЕ, РОССИЯ, КАКИЕ БУРИ СУЖДЕНЫ?
Некоторое затишье, последовавшее за январской бурей, продолжалось недолго. Война диктовала свои условия. 14 (27) мая русская эскадра адмирала Зиновия Рожественского столкнулась в Корейском (Цусимском) проливе с флотом адмирала Того. Превосходство японцев сказалось буквально с первых минут. На рассвете 15 мая от флота остались одни ошметки, причем миноносец "Бедовый", где находился раненый З. Рожественский, сдался в плен... Цусимская катастрофа произвела и в России, и в мире впечатление гораздо более сильное, чем капитуляция Порт-Артура. Это немедленно повлияло на всплеск революционных настроений. Забастовки, бунты, грабежи, поджоги, террористические акты, как шаги Командора, гремели на всем пространстве Российской империи.
Точку в боевых действиях поставила международная конференция в американском городе Портсмуте. 23 августа (5 сентября) 1905 года здесь был подписан мирный договор. Россия уступала врагу Порт-Артур, стальную магистраль до станции Чан-Чунь и южную часть острова Сахалин. Кроме того, сынам Страны восходящего солнца дозволялось ловить рыбу у нашего побережья в Японском, Охотском и Беринговом морях.
Внешнее поражение открыло все шлюзы внутренней смуте. С середины сентября вспыхнули забастовки в Москве. Они перекинулись на другие города, и
12 октября в Петербурге забастовал железнодорожный узел. К путейцам примкнули крупные заводы. С 15 октября беспорядки охватили всю империю - от Балтийского моря до Тихого океана. Началась Всероссийская Октябрьская политическая стачка, в которой активно участвовали свыше двух миллионов человек. Требовали 8-часового рабочего дня, демократических свобод и Учредительного собрания. Митингующие открыто скидывались на закупку оружия. Улицы кипели наэлектризованным народом. Именно тогда и вышел приказ Дмитрия Трепова по войскам Петербургского гарнизона с хрестоматийной фразой "патронов не жалеть и холостых залпов не давать".
Но... трусоватая придворная камарилья побоялась лобовой "сшибки". Верхи ухватились за идею конституционной монархии и нашли ее энергичного ходатая в лице графа Витте. В октябре 1905 года Николай II утвердил в Петергофе знаменитый манифест "Об усовершенствовании государственного порядка". Неприкосновенность личности. Гражданские права. Полномочная, с огромными законодательными функциями, Государственная дума. Сергей Витте производился в премьер-министры. Мы еще вспомним об этом манифесте, а пока добавим, что Дмитрий Трепов не согласился со столь радикальными пассажами. При обсуждении сего документа он написал своим размашистым почерком: "Нельзя обещать неисполнимое теперь же. Лучше сначала подготовить исполнение, а потом даровать. Такие акты нельзя делать спеша". Пообещали. Даровали. Поспешили. Доигрались. Интересная деталь: высочайший манифест 17 октября оказался первой бумагой такого рода, не переписанной рукой канцеляриста, а отпечатанной - для скорости - на машинке...
ЭПИЛОГ
Через девять дней, 26 октября, генерал Трепов потерял все свои "регалии" и был перемещен в дворцовые коменданты. Царь отнюдь не утратил к нему доверия и хотел подержать верного слугу в запасе. Но здоровье пятидесятилетнего бравого воина оставляло желать лучшего.
2 сентября 1906-го он внезапно скончался от сердечного недомогания. Медицинская экспертиза опровергла слухи о само-убийстве. А Николай II признавался в те дни своим вельможам: "Очень опечалила меня эта не-ожиданная смерть..."
Яков ЕВГЛЕВСКИЙ
Когда в январе 1905-го, сразу после Кровавого воскресенья, на властном олимпе заговорили о вручении доброй нагайки генерал-майору Дмитрию Федоровичу Трепову, в нем едва ли старались отыскать черты очередного железного канцлера наподобие немецкого Бисмарка. Таковой вырос позже в лице премьера Петра Столыпина. А пока хозяева Зимнего дворца, не представляя еще истинного размаха мятежей и смут, остановили ищущий взор на мини-Бисмарке столичного масштаба.
СТРЕЛЬБА БЫЛА НЕСНОСНА, СТОЯТЬ БЫЛО НЕ МОЖНО...
Дмитрий Трепов был единственным в ХХ веке генерал-губернатором Северной Пальмиры. По иронии судьбы, он являлся сыном Федора Трепова, первого в XIX столетии петербургского градоначальника, чья должность и сменила в рамках новой самоуправленческой модели генерал-губернаторский пост. Теперь же сыну суждено было возродить то, с чем, казалось, покончил отец. Впрочем, на сей раз верхи сохранили - для вящего системного равновесия - и привычные градоначальнические регалии. Их получил, параллельно треповским, генерал-губернаторским, начальник штаба Отдельного корпуса жандармов Владимир Дедюлин...
Дмитрий Федорович прославился большой личной отвагой. Выпускник Пажеского корпуса, он служил в лейб-гвардии Конном полку, а в 1877 году, с первых дней Русско-турецкой войны, двадцатидвухлетний Митя, не прячась за широкую отцовскую спину, устремился на фронт, в отряд генерала Иосифа Гурко. В сражении под Телишем был ранен: шальная пуля задела ногу, и пришлось поваляться в госпитале, походить с тростью.
Балканские уроки научили разному и полезному: молодой офицер ощутил генетическую административную жилку и по возвращении домой посвятил себя гражданской службе. С 1896-го Дмитрий Федорович - московский обер-полицмейстер. Для сорокалетнего чиновника - совсем неплохо. И он старается, как может: его крепкая, цельная натура не терпит никакого "прекословия", ни малейшей "крамолы". Аресты и обыски, налеты на квартиры и разгоны демонстраций становятся серыми буднями, не вызывая уже ни восхищения правых, ни осуждения левых. Вместе с тем Трепову-младшему не чужда и толика политического макиавеллизма: плечом к плечу с полицейским полковником Сергеем Зубатовым он пытается направить рабочее движение по угодному правительству руслу - организовывает профсоюзы, распространяет охранительные брошюры, устраивает крестные ходы и даже забастовки. Надежды были самыми радужными, но плоды креатива оказались плачевными: рабочие почувствовали свое значение, отточили способы борьбы и впоследствии легко перешли к стычкам с "проклятой буржуазией" под вполне революционными лозунгами. Зоркий Ильич, потирая от удовольствия руки, напишет: зубатовцы льют воду на нашу мельницу.
Однако все это обнаружится потом. А пока Дмитрию Федоровичу не сидится в душных кабинетах. 1 января 1905 года, вслед за падением Порт-Артура, его отряжают к генералу Алексею Куропаткину, командующему действующей армией на территории Китая. Но так далеко смельчаку уехать не удалось: задержали веские обстоятельства. Видный вельможа Александр Мосолов писал спустя тридцать лет в тихой болгарской эмиграции: "...Утром 11 января... я пешком пробрался через бурлящую толпу к дому градоначальника. Генерала Фуллона я нашел в кресле с воспаленными глазами, в расстегнутой тужурке. За креслом стояли два его помощника: один - Фриш (Владимир. - Я.Е.), сын члена Государственного совета, и другой, имя которого я не припомню. Оба были как в воду опущенные. Фуллон мне сказал: "Доложите министру двора (барону Владимиру Фредериксу. - Я.Е.), что полиция совершенно выбилась из сил и положительно справиться с подавлением беспорядков не может (а за пару дней до того Иван Александрович бодро сулил: если власти не тронут попа Гапона, на улицах будут мир и покой. - Я.Е.). Каждые полчаса получаются известия о том, что открылись новые очаги... Помощь войск настолько неумелая, что мне вовсе не помогает. Есть причина опасаться, что часть крамольников отправится в Царское Село. Этому я помешать не могу силами одной полиции..."
"Вернувшись в свой рабочий кабинет, - продолжает генерал-лейтенант Мосолов, - я начал обдумывать все, что видел и слышал... Узнав от дежурного скорохода, что граф Фредерикс (неточно: барон. - Я.Е.) не был еще у царя с докладом, а ждет приема, я попросил позвать его к телефону. На вопрос, что он решил, Фредерикс ответил: необходимо назначить генерал-губернатора в Петербург с особыми полномочиями, но ни на каком лице он, министр, еще не остановился. Тогда я сказал графу, что если государь захочет назначить лицо, мало знакомое с полицейским делом, то можно было бы придать ему как помощника
Д.Ф. Трепова, который уезжает лишь через два дня, а теперь еще в Петербурге. Мысль эта понравилась Фредериксу: "...Разыщите Трепова и прикажите немедленно явиться ко мне в парадной форме, так как от меня ему придется ехать в Царское Село. Подробности я вам сообщу на словах..." Так на русском политическом небосклоне зажглась яркая звезда Дмитрия Трепова.
ОН НЕНАВИСТНОЕ ЛЮБОВЬЮ ИСКАЛ ПОРОЮ ОКРУЖИТЬ
Нет, не случайно либеральный "зубр" Сергей Витте называл свежеиспеченного генерал-губернатора "вице-императором". Ведь могущественному временщику (вместе с женою, Софьей Сергеевной Блохиной) пришлось даже перебраться из меблированных комнат на Пушкинской улице в казенное жилье при Зимнем дворце. Многие, очень многие склонились перед выросшим из-под земли вождем всего умеренно правого и прагматично консервативного. Что там слабовольный столичный градоначальник Владимир Дедюлин! Сам министр внутренних дел, многоопытный камергер Александр Булыгин, внимательно и вежливо выслушивал мнение очередного спасителя Отечества. Мероприятия сыпались как из рога изобилия.
13 января Петербург "украсился" правительственным воззванием к рабочим. Мастеровых укоряли, что они позволили обманом увлечь себя на ложный путь, заявляя требования, "ничего общего с их нуждами не имеющие". Пролетариев просили побыстрее вернуться к станкам, поскольку чаяния их "близки сердцу императора так же, как и нужды всех его верных подданных". В обращении говорилось, что уже составляются бумаги по страхованию и намечено сократить продолжительность рабочего дня. Кроме того, продумываются законные способы, дающие рабочему люду право обсуждать свои потребности. "Правительство, - обещало воззвание, - оградит тех, кто желает трудиться, от преступного посягательства на свободу их труда злонамеренных людей, громко взывающих к свободе, но понимающих ее только как право не допускать путем насилия до работы своих же товарищей, готовых вернуться к мирному труду". Треповский призыв возымел действие. По свидетельству историка
И. Ксенофонтова, 13-го числа рабочие уже поспешили к себе в цеха, а в императорских театрах и на частных сценах спектакли ставились в самой спокойной обстановке. Царю докладывали, что "упорствуют лишь предприятия Выборгской стороны, откуда пошло развитие гапоновской организации".
Через пару дней на тумбах и стенах домов вывешивают еще одну поучительную декларацию. Там "разъясняется", что все прискорбные события - следствие подстрекательства англо-японских провокаторов, причем японцы передали русским подрывным элементам немалые деньги на разжигание беспорядков и мятежей. "Имелось в виду, - указывали власти, - уничтожить морские заводы; сделать невозможным отправку Балтийской и Черноморской эскадр; уморить голодом армию Куропаткина; заставить правительство заключить мир, необходимый для Японии накануне ее банкротства". Чуть раньше нечто похожее было напечатано в "Правительственном вестнике", где назвали даже сумму, выделенную смутьянам доброхотами из англо-японских кругов, - 18 миллионов рублей. Любопытно: британский посол заявил в МИДе резкий дипломатический протест...
На всем этом, однако, державная мысль господина Трепова не остановилась и не замедлилась. Монарху предложили обратиться к народу со словами сожаления и посетовать, будто ратники стреляли в толпу без царского ведома. Николай II возразил, что его войска не могут применять оружие самочинно, без высочайшей санкции, и он, государь, не желает переваливать вину на подчиненных.
Тогда верхи изменили тактику. 18 января 1905-го, около двух часов дня, генерал-губернатор пригласил к себе тех заводчиков, на чьих предприятиях числились свыше 1000 рабочих, и попросил вручить ему к семи вечера список фабричных, кои отправятся на аудиенцию к Николаю II. Бизнесмены исполнили сей строгий наказ. 19 января из "Зимнего Его императорского Величества дворца" выехали
34 рабочих. Они собрались на Царскосельском (Витебском) вокзале, откуда экстренным поездом были доставлены в Царское Село. Там, в Портретном зале Александровского дворца, и состоялась их встреча с венценосцем. Царя сопровождала пышная свита, где стояли Дмитрий Трепов и министр финансов Владимир Коковцов.
Властелин пожурил мастеровых за то, что они дали оторвать себя "от честного труда в такое время, когда все истинно русские люди должны дружно и не покладая рук работать на одоление нашего упорного внешнего врага". Правда, монарх тут же сменил гнев на милость: "Знаю, что не легка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливым и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности... В попечениях Моих о рабочих людях озабочусь, чтобы все возможное к улучшению быта их было сделано и чтобы обеспечить им впредь законные пути для выяснения назревших их нужд! Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их..." На такой мирной - с угощением гостей в здании Лицея - ноте и завершился этот прием. Одновременно царь пожертвовал 50 тысяч рублей на пособия всем пострадавшим...
КАКИЕ Ж СНЫ ТЕБЕ, РОССИЯ, КАКИЕ БУРИ СУЖДЕНЫ?
Некоторое затишье, последовавшее за январской бурей, продолжалось недолго. Война диктовала свои условия. 14 (27) мая русская эскадра адмирала Зиновия Рожественского столкнулась в Корейском (Цусимском) проливе с флотом адмирала Того. Превосходство японцев сказалось буквально с первых минут. На рассвете 15 мая от флота остались одни ошметки, причем миноносец "Бедовый", где находился раненый З. Рожественский, сдался в плен... Цусимская катастрофа произвела и в России, и в мире впечатление гораздо более сильное, чем капитуляция Порт-Артура. Это немедленно повлияло на всплеск революционных настроений. Забастовки, бунты, грабежи, поджоги, террористические акты, как шаги Командора, гремели на всем пространстве Российской империи.
Точку в боевых действиях поставила международная конференция в американском городе Портсмуте. 23 августа (5 сентября) 1905 года здесь был подписан мирный договор. Россия уступала врагу Порт-Артур, стальную магистраль до станции Чан-Чунь и южную часть острова Сахалин. Кроме того, сынам Страны восходящего солнца дозволялось ловить рыбу у нашего побережья в Японском, Охотском и Беринговом морях.
Внешнее поражение открыло все шлюзы внутренней смуте. С середины сентября вспыхнули забастовки в Москве. Они перекинулись на другие города, и
12 октября в Петербурге забастовал железнодорожный узел. К путейцам примкнули крупные заводы. С 15 октября беспорядки охватили всю империю - от Балтийского моря до Тихого океана. Началась Всероссийская Октябрьская политическая стачка, в которой активно участвовали свыше двух миллионов человек. Требовали 8-часового рабочего дня, демократических свобод и Учредительного собрания. Митингующие открыто скидывались на закупку оружия. Улицы кипели наэлектризованным народом. Именно тогда и вышел приказ Дмитрия Трепова по войскам Петербургского гарнизона с хрестоматийной фразой "патронов не жалеть и холостых залпов не давать".
Но... трусоватая придворная камарилья побоялась лобовой "сшибки". Верхи ухватились за идею конституционной монархии и нашли ее энергичного ходатая в лице графа Витте. В октябре 1905 года Николай II утвердил в Петергофе знаменитый манифест "Об усовершенствовании государственного порядка". Неприкосновенность личности. Гражданские права. Полномочная, с огромными законодательными функциями, Государственная дума. Сергей Витте производился в премьер-министры. Мы еще вспомним об этом манифесте, а пока добавим, что Дмитрий Трепов не согласился со столь радикальными пассажами. При обсуждении сего документа он написал своим размашистым почерком: "Нельзя обещать неисполнимое теперь же. Лучше сначала подготовить исполнение, а потом даровать. Такие акты нельзя делать спеша". Пообещали. Даровали. Поспешили. Доигрались. Интересная деталь: высочайший манифест 17 октября оказался первой бумагой такого рода, не переписанной рукой канцеляриста, а отпечатанной - для скорости - на машинке...
ЭПИЛОГ
Через девять дней, 26 октября, генерал Трепов потерял все свои "регалии" и был перемещен в дворцовые коменданты. Царь отнюдь не утратил к нему доверия и хотел подержать верного слугу в запасе. Но здоровье пятидесятилетнего бравого воина оставляло желать лучшего.
2 сентября 1906-го он внезапно скончался от сердечного недомогания. Медицинская экспертиза опровергла слухи о само-убийстве. А Николай II признавался в те дни своим вельможам: "Очень опечалила меня эта не-ожиданная смерть..."
Яков ЕВГЛЕВСКИЙ
