Культура
НУ ОЧЕНЬ "ЖИВОЙ ТРУП"
17 января
Пьеса "Живой труп" дошла до русской публики в качестве посмертного послания Льва Толстого. Найденная в бумагах великого писателя после его смерти, она произвела сенсацию и почти одновременно была поставлена в МХТ и в Александринском театре. Валерий Фокин поставил в Александринке свою версию пьесы.
Федя Протасов фокинского спектакля, мающийся герой андеграунда. Он вынесен за "скобки" действия, развернутого по горизонтали на повисших над сценой ажурных лестницах и галереях, а по вертикали пронзенного лифтом с движущейся светящейся кабиной.
Сергей Паршин, играющий Федю, лишен романтических мизансцен. Нет ни "благородных" манер, ни импозантных лохмотьев. Валяющийся на полу скрюченный человек похож на крупного, загнанного в ловушку зверя.
Цыганская тема выброшена из пьесы, потому что для нее нет места в современной жизни, из которой взят герой новой постановки. А Маша, потянувшаяся к Феде, вовсе не цыганка. В исполнении Юлии Марченко она просто романтическая девушка с манерами топ-модели, сбежавшая от гламурных бутиков в бездну настоящих чувств и забот. Фокин показал, однако, как цыганская природная "воля" адаптируется в разнузданность замкнутого корпоративного разврата. Оргия судейских чиновников с девицами в движущемся лифте идет под разухабистый кабацкий перепляс ("Невечерняя" - перл цыганской песни - разработана композитором Леонидом Десятниковым в гротескный музыкальный дивертисмент).
Какая там "воля" - здесь для Феди нет даже свободы передвижений. За пределами клетки ему грозит беда: разговорился перед случайным собутыльником да и попал на крючок. А что кроме слов-воспоминаний о благородном поступке еще осталось у сломленного бомжа в затрапезном пальто и вязаной шапочке? Но и слова уже не для него, потому что могут быть поводом к шантажу. Так захлопывается последний капкан - судейский. И монолог перед следователем у Паршина звучит не обличительно, а горестно-обреченно. Ведь "по двугривенному за пакость" уже давно никому не стыдно получать. И достоинство, которое хранит только этот опустившийся человек, здесь никого не проймет. Он потому и труп, что утратил инстинкт самосохранения и приспособляемость - ко всему.
Марина Игнатова в роли Лизы создает драматический объем невыигрышной роли. Ее героиня мечется между стихийной любовью к Феде и логикой выживания, которая замыкается на Каренине. Ее мать (Мария Кузнецова) олицетворяет эту логику. Одна из лучших сцен спектакля - воркование матери и дочери о том, как вырос в их душах самоубившийся Федя.
Протасов изначально отсечен от жизни, но ему одному принадлежит крупный план спектакля. Поднявшаяся в последний раз пустая клетка обнаружит страшную брешь в действии. Оказывается, его главная составляющая - тихие стоны прозябания и крик человеческой тоски, которые отсюда раздавались. Чужак, сбежавший из клетки и неприкаянный в чужом загоне, должен исчезнуть - взметнуться в лифте и, наконец, выстрелить в себя. Но тут-то в вышине и погаснет свет - на сцене и в жизни.
Александра ТУЧИНСКАЯ
Федя Протасов фокинского спектакля, мающийся герой андеграунда. Он вынесен за "скобки" действия, развернутого по горизонтали на повисших над сценой ажурных лестницах и галереях, а по вертикали пронзенного лифтом с движущейся светящейся кабиной.
Сергей Паршин, играющий Федю, лишен романтических мизансцен. Нет ни "благородных" манер, ни импозантных лохмотьев. Валяющийся на полу скрюченный человек похож на крупного, загнанного в ловушку зверя.
Цыганская тема выброшена из пьесы, потому что для нее нет места в современной жизни, из которой взят герой новой постановки. А Маша, потянувшаяся к Феде, вовсе не цыганка. В исполнении Юлии Марченко она просто романтическая девушка с манерами топ-модели, сбежавшая от гламурных бутиков в бездну настоящих чувств и забот. Фокин показал, однако, как цыганская природная "воля" адаптируется в разнузданность замкнутого корпоративного разврата. Оргия судейских чиновников с девицами в движущемся лифте идет под разухабистый кабацкий перепляс ("Невечерняя" - перл цыганской песни - разработана композитором Леонидом Десятниковым в гротескный музыкальный дивертисмент).
Какая там "воля" - здесь для Феди нет даже свободы передвижений. За пределами клетки ему грозит беда: разговорился перед случайным собутыльником да и попал на крючок. А что кроме слов-воспоминаний о благородном поступке еще осталось у сломленного бомжа в затрапезном пальто и вязаной шапочке? Но и слова уже не для него, потому что могут быть поводом к шантажу. Так захлопывается последний капкан - судейский. И монолог перед следователем у Паршина звучит не обличительно, а горестно-обреченно. Ведь "по двугривенному за пакость" уже давно никому не стыдно получать. И достоинство, которое хранит только этот опустившийся человек, здесь никого не проймет. Он потому и труп, что утратил инстинкт самосохранения и приспособляемость - ко всему.
Марина Игнатова в роли Лизы создает драматический объем невыигрышной роли. Ее героиня мечется между стихийной любовью к Феде и логикой выживания, которая замыкается на Каренине. Ее мать (Мария Кузнецова) олицетворяет эту логику. Одна из лучших сцен спектакля - воркование матери и дочери о том, как вырос в их душах самоубившийся Федя.
Протасов изначально отсечен от жизни, но ему одному принадлежит крупный план спектакля. Поднявшаяся в последний раз пустая клетка обнаружит страшную брешь в действии. Оказывается, его главная составляющая - тихие стоны прозябания и крик человеческой тоски, которые отсюда раздавались. Чужак, сбежавший из клетки и неприкаянный в чужом загоне, должен исчезнуть - взметнуться в лифте и, наконец, выстрелить в себя. Но тут-то в вышине и погаснет свет - на сцене и в жизни.
Александра ТУЧИНСКАЯ
