Общество
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ СИНДРОМ
18 января
Нобелевскую премию дают по совокупности заслуг перед просвещенным и передовым человечеством, а потому книга, оказавшаяся поводом для увенчания славой и вручения чека, может быть написана и даже опубликована за десятилетия до назначенной церемонии. Томас Манн получил Нобелевскую премию за "Будденброков", но сам же отметил, что, не будь следующих романов, Шведская академия не заметила бы и первого.
И тем не менее: неужели ни одно англоязычное издательство не удосужилось издать в этом году хотя бы один роман Орхана Памука? Один том "Избранного" последнего лауреата? И неужели обозреватели Economist не увидели этой книги на книжных полках?..
Думаю, дело в другом: просто специалисты из Economist не сочли работы турецкого литератора достойными своего списка. Кто-то, вероятно, возразит: "книгой года" должна оказаться лишь совершенно новая публикация, которую серьезный романист не готовит ежегодно к первым числам января или апреля. И все же, все же, все же...
Боюсь, главным поводом для присуждения высшей литературной премии оказалось известное политическое высказывание уважаемого Орхан-бея.
Во всякой политике есть примесь театральности и даже - иногда - клоунады. Стороннему наблюдателю слышнее эффектная напыщенность монолога, чем публике, в чью сторону он обращен. Но не показалось ли вам, друзья, что стокгольмские академики только и ждали подобного шага и жеста?!
Орхан Памук - писатель профессиональный и любопытный. Я читал его книги, разговаривал с ним в радиостудии "Эхо Москвы", остался доволен и текстами, и беседой. Но у меня сложилось впечатление, что он страшно хочет быть творцом европейского уровня. Мирового! Не только и не столько написать книгу, достойную стать рядом с теми, у кого, по собственному признанию, учился, но и при жизни оказаться в среде великих. Быть равным не только по делам, но и по литературным чинам.
К сожалению, сейчас и в литературной жизни больше значения придают стратегии и тактике внелитературного выживания. Несколько лет назад об этом написал любопытную работу петербуржец Михаил Берг. Называется книга "Литературократия", а подзаголовок разъясняет название: "Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе". Читать текст тяжело не только из-за его излишней академичности, но еще и потому, что литература всегда была для меня чем-то большим, чем тиражи, чины, должности, звания и доходы.
Однако что поделаешь! И книги, и мысли сделались нынче таким же товаром, как, скажем, эклеры или булочки с маком. А потому проблемы их производства и распределения должны решаться с помощью известных правил маркетинга, чем, собственно, и занимаются современные нам издатели и писатели.
С другой стороны, если литераторы хотят уподобиться пекарям и пирожникам, то продукт их профессионального творчества ожидает та же стезя неизбежного превращения. Вчера оно волновало глаз стройностью замысла и мастерством исполнения; сегодня от него отворачиваются, зажимая с отвращением нос.
Да, но россиянам, так же как и туркам, хочется быть прочитанными на языках Европы, а может быть, даже мира. Хотя - что такое литературный мир без Европы? И что он без России?!
Орхан Памук своим романом о стамбульских художниках заслужил славу "турецкого Умберто Эко". Но вот вопрос, который я постеснялся ему задать: неужели вам никогда не хотелось, чтобы Эко называли "итальянским Памуком"?
Впрочем, что нам до них - турок, французов, голландцев и прочих шведов? Однако вспомним, сколько российских писателей выбрали своим постоянным местом жительства Западную Европу? И добро бы им жить-поживать да тиражи свои соблюдать, но ведь тексты, что приходят в наши редакции из зарубежного далека, словно переведены, скалькированы на русский со среднего европейского.
Увеличиваем последовательно разрешение, фокусируем четче глаз и наблюдаем противостояние двух столиц: северной и, соответственно, южной. Не секрет, что в Петербурге все косятся на Москву с завистью особого рода. Объявив себя "культурной столицей", жители Питера тут же кинулись искать отхожие промыслы в столице, стало быть, не культурной.
А между прочим, когда формально главный город России находился у берегов Балтики, обитатели Первопрестольной не спешили переселяться поближе к Зимнему. Москва старалась себя блюсти, не стеснялась быть нечопорной и домашней.
"Российских провинций столица", - так назвал Петербург - тогда еще Ленинград - Александр Городницкий. Я люблю эту песню, чувствую в ней боль за потускневшее величие когда-то блистательного центра империи дома Романовых. Но мне кажется, что настоящая провинция, в том самом уничижительном смысле, находится только в наших искривленных душах. Провинция не там, где не хватает чего-то, имеющегося в столице. Захолустье интеллектуальное там, где хотят только того, что уже есть в столице. Давайте посмотрим, что есть у нас здесь и сейчас. И пускай они нам потом позавидуют.
Владимир СОБОЛЬ, писатель, лауреат Государственной премии России
И тем не менее: неужели ни одно англоязычное издательство не удосужилось издать в этом году хотя бы один роман Орхана Памука? Один том "Избранного" последнего лауреата? И неужели обозреватели Economist не увидели этой книги на книжных полках?..
Думаю, дело в другом: просто специалисты из Economist не сочли работы турецкого литератора достойными своего списка. Кто-то, вероятно, возразит: "книгой года" должна оказаться лишь совершенно новая публикация, которую серьезный романист не готовит ежегодно к первым числам января или апреля. И все же, все же, все же...
Боюсь, главным поводом для присуждения высшей литературной премии оказалось известное политическое высказывание уважаемого Орхан-бея.
Во всякой политике есть примесь театральности и даже - иногда - клоунады. Стороннему наблюдателю слышнее эффектная напыщенность монолога, чем публике, в чью сторону он обращен. Но не показалось ли вам, друзья, что стокгольмские академики только и ждали подобного шага и жеста?!
Орхан Памук - писатель профессиональный и любопытный. Я читал его книги, разговаривал с ним в радиостудии "Эхо Москвы", остался доволен и текстами, и беседой. Но у меня сложилось впечатление, что он страшно хочет быть творцом европейского уровня. Мирового! Не только и не столько написать книгу, достойную стать рядом с теми, у кого, по собственному признанию, учился, но и при жизни оказаться в среде великих. Быть равным не только по делам, но и по литературным чинам.
К сожалению, сейчас и в литературной жизни больше значения придают стратегии и тактике внелитературного выживания. Несколько лет назад об этом написал любопытную работу петербуржец Михаил Берг. Называется книга "Литературократия", а подзаголовок разъясняет название: "Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе". Читать текст тяжело не только из-за его излишней академичности, но еще и потому, что литература всегда была для меня чем-то большим, чем тиражи, чины, должности, звания и доходы.
Однако что поделаешь! И книги, и мысли сделались нынче таким же товаром, как, скажем, эклеры или булочки с маком. А потому проблемы их производства и распределения должны решаться с помощью известных правил маркетинга, чем, собственно, и занимаются современные нам издатели и писатели.
С другой стороны, если литераторы хотят уподобиться пекарям и пирожникам, то продукт их профессионального творчества ожидает та же стезя неизбежного превращения. Вчера оно волновало глаз стройностью замысла и мастерством исполнения; сегодня от него отворачиваются, зажимая с отвращением нос.
Да, но россиянам, так же как и туркам, хочется быть прочитанными на языках Европы, а может быть, даже мира. Хотя - что такое литературный мир без Европы? И что он без России?!
Орхан Памук своим романом о стамбульских художниках заслужил славу "турецкого Умберто Эко". Но вот вопрос, который я постеснялся ему задать: неужели вам никогда не хотелось, чтобы Эко называли "итальянским Памуком"?
Впрочем, что нам до них - турок, французов, голландцев и прочих шведов? Однако вспомним, сколько российских писателей выбрали своим постоянным местом жительства Западную Европу? И добро бы им жить-поживать да тиражи свои соблюдать, но ведь тексты, что приходят в наши редакции из зарубежного далека, словно переведены, скалькированы на русский со среднего европейского.
Увеличиваем последовательно разрешение, фокусируем четче глаз и наблюдаем противостояние двух столиц: северной и, соответственно, южной. Не секрет, что в Петербурге все косятся на Москву с завистью особого рода. Объявив себя "культурной столицей", жители Питера тут же кинулись искать отхожие промыслы в столице, стало быть, не культурной.
А между прочим, когда формально главный город России находился у берегов Балтики, обитатели Первопрестольной не спешили переселяться поближе к Зимнему. Москва старалась себя блюсти, не стеснялась быть нечопорной и домашней.
"Российских провинций столица", - так назвал Петербург - тогда еще Ленинград - Александр Городницкий. Я люблю эту песню, чувствую в ней боль за потускневшее величие когда-то блистательного центра империи дома Романовых. Но мне кажется, что настоящая провинция, в том самом уничижительном смысле, находится только в наших искривленных душах. Провинция не там, где не хватает чего-то, имеющегося в столице. Захолустье интеллектуальное там, где хотят только того, что уже есть в столице. Давайте посмотрим, что есть у нас здесь и сейчас. И пускай они нам потом позавидуют.
Владимир СОБОЛЬ, писатель, лауреат Государственной премии России