Общество
НЕТ, ОН НЕ ЦАРСКИЙ, ОН ДРУГОЙ...
27 февраля
Имперская столица
По меткому замечанию французского маркиза Астольфа де Кюстина, побывавшего на невских берегах в 1839 году, Петербург - не то "военный лагерь, превращенный в город", не то "штаб-квартира армии". И верно, с самого основания доминантными здесь всегда являлись постройки, так или иначе связанные с войной или предназначенные для военного ведомства: Петропавловская крепость, Адмиралтейство, Преображенский, Измайловский и прочие полковые соборы, казармы, занимающие по несколько кварталов, манежи для конной выездки, огромный и величественный Главный штаб, военные учебные заведения... Под стать им были и памятники: Александровская колонна на Дворцовой площади, триумфальные Нарвские и Московские ворота, Румянцевский обелиск, памятники Суворову, Кутузову, Барклаю-де-Толли...
И основу городской промышленности изначально составляли, выражаясь современным языком, предприятия ВПК: кораблестроительные верфи, Смольный двор, на котором хранилась корабельная смола и вываривался деготь, Литейный пушечный двор, пороховые заводы.
Если мысленно убрать с улиц, набережных и площадей Петербурга все здания, сооружения и монументы, так или иначе связанные с военным делом, город превратится в полупустыню.
В иные времена военные составляли до четверти всех жителей столицы. А те, кто не носил военный мундир, носили чиновничий. Введенная Петром I Табель о рангах не только установила 14-ступенчатую властную вертикаль, но и придала ей военизированный характер: отныне гражданский чин каждого класса четко соответствовал чину военному. При Петре число чиновников возросло вчетверо, ко временам Екатерины II оно увеличилось еще втрое, а к концу правления Николая I - еще в шесть раз (при этом в первом случае население страны сократилось, а во втором и в третьем вырастало лишь вдвое). Как писал Владимир Соллогуб, "жить в Петербурге и не служить - все равно что быть в воде и не плавать".
Разжаловать в рядовые!
Когда в марте 1918 года большевики перенесли столицу из Петрограда в Москву, все в России восприняли это решение положительно. Даже эмигранты и белогвардейцы не сказали ни слова против. И только сам Питер проявил резкое недовольство.
Конечно, обитатели любого города, который вдруг лишился столичного статуса, испытывают горечь. Но в данном случае проблема была гораздо острей и глубже. Еще в 1764 году в речи на открытии Императорской Санкт-Петербургской академии художеств Александр Сумароков предрекал: "Узрят тебя, Петрополь, в ином виде потомки наши: будешь ты северный Рим. Исполнится мое предречение, ежели престол монархов не перенесется из тебя..." О том же в 1797 году предостерегал Гавриил Державин: "Удалится же двор, исчезнет его (Петербурга. - С. А.) великолепие". Оба поэта знали, о чем говорили: в построенном Петром I строго иерархическом государстве, где все всегда тянется к столице и зависит от нее, каменно-надменный Петербург, лишившись высшей власти, сразу должен был стать никому не нужным.
Теперь, с приходом советской власти, предостережение сбывалось.
Однако в итоге, как мы знаем, так и не сбылось - ни тогда, ни после. Массовый голод и расстрелы заложников в годы военного коммунизма, сталинские репрессии и чистки, 900-дневная блокада, широкий наплыв демобилизованных и жителей деревень после Гражданской и Великой Отечественной войн, усиленная индустриализация и завоз лимитчиков уже в 1970-е годы - ничто не смогло превратить Петроград-Ленинград в обычный областной центр. Как ни пытались разжаловать его в рядовые, город в течение всего ХХ столетия упорно сохранял свое былое величие. Пусть временами он выглядел нищим, обшарпанным и грязным, но в нем неизменно жил особый дух внутреннего аристократизма и осознания собственной уникальной значимости.
Сталин, Хрущев, Брежнев не жаловали Ленинград и, судя по всему, его побаивались. Не случайно каждый из троих не любил сюда приезжать. Здесь всегда явственно ощущалась независимость, даже своего рода фронда.
На протяжении XVIII, XIX и начала ХХ веков Москва, лишенная своего статуса, питалась духом всей России, ибо народ по-прежнему считал столицей страны именно ее, а Петербург - лишь столицей государства. Но откуда было взяться этому неистребимому духу особой неповторимости в Петрограде-Ленинграде? И почему весь народ впервые именно теперь, с наступлением советской власти, вдруг так полюбил этот город?
Двоевластие
В начале 1860-х годов в Петербурге произошло неслыханное событие. Имперская столица была потрясена волнениями студентов университета, которые требовали для своей альма-матер прав автономии. Дошло до того, что университет пришлось закрыть на неопределенное время. Но самое удивительное: студентов поддержали многие профессора, а также либерально настроенные столичные деятели культуры и даже часть чиновников. Не помогли ни полиция, ни жандармы. В итоге власть вынуждена была пойти на частичные уступки. Так едва народившаяся интеллигенция впервые подала свой голос.
Казалось бы, царский Петербург был не просто столицей Российской империи. Он был ее сутью, ее квинтэссенцией. И новому социокультурному феномену, интеллигенции, в этом городе не было места. Однако она все же нашла свою нишу. Тогда как государственные институты продолжали управлять административно, интеллигенция все активней - морально и нравственно. Понемногу в Петербурге начало устанавливаться своеобразное двоевластие.
К примеру, когда в последней четверти XIX века столицу охватила строительная лихорадка (если в конце 1880-х каждый год в городе появлялось в среднем 500 новых домов, то в 1897-м - свыше 1000), тогдашние нувориши - как и теперь - мало задумывались о принципах традиционного петербургского зодчества, а потому принялись уродовать город кто во что горазд. В ходе беспорядочной застройки рядом со старыми шедеврами начали подниматься строения так называемого венского барокко, псевдорусского "петушиного стиля", самой причудливой эклектики. Ни государственная, ни столичная официальные власти не выступили на защиту столицы. Вместо них это сделала интеллигенция. Причем ее энергичные протесты - прежде всего Александра Бенуа и других "мирискусников" - оказались настолько действенны, что нашли широкий отклик среди петербуржцев, и вакханалия безвкусицы в итоге была прекращена.
Уже в 1908-1910 годах, когда городская Дума обсуждала вопросы развития Петербурга - застройки новых районов, прокладки новых проспектов (в частности, проспектов Николая Второго на месте предназначаемого к засыпке Крюкова канала и Романовского, который должен был дублировать Невский), строительства метро, - основным экспертом выступала Академия художеств. В своих рекомендациях академия неизменно подчеркивала, что все преобразования должны проводиться при обязательном сохранении архитектурных достопримечательностей. В связи с начавшейся вскоре Первой мировой войной крупные замыслы так и остались на бумаге, но примечательно: мнения членов академии и других деятелей культуры в проектах были учтены.
СТАНДАРТЫ ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТИ
Едва ли не первым грядущую трансформацию Петербурга из имперской, военно-бюрократической столицы в столицу интеллигентскую ощутил пушкинский гений. Помните, как главный герой "Медного всадника" крикнул бронзовой фигуре императора: "Ужо тебе!"? По сути, тот крик был не что иное, как угроза всемогущему царю-истукану, исходящая от образованного, но бедного разночинца, одного из тех, кому спустя два-три десятка лет и суждено было образовать особый социокультурный феномен, названный интеллигенцией.
Именно интеллигенция уже к началу ХХ столетия стала главным и общепризнанным носителем культурных ценностей и поведенческих стандартов петербуржцев. Эталоном истинного петербуржца считались качества, характерные для интеллигента: с одной стороны, приветливость, деликатность, доброжелательность (что всегда так подкупало приезжих), а с другой - известная доля снобизма, ощущение собственной избранности по сравнению с обитателями других городов. Кроме того, среди жителей северной столицы ценились высокий профессионализм, дух европеизма, а также особый, питерский, рационализм, развившийся во многом благодаря протестантско-католической общине города, которая долго время оставалась весьма многочисленной и значимой.
Это были те устои, которые и помогли городу устоять во времена революций, войн, репрессий, сохранив свою значимость и для себя, и для всей России. Те устои, которые теперь могут служить основанием для возрождения Петербурга. Но только не имперского, а интеллигентского.
Сергей АЧИЛЬДИЕВ
По меткому замечанию французского маркиза Астольфа де Кюстина, побывавшего на невских берегах в 1839 году, Петербург - не то "военный лагерь, превращенный в город", не то "штаб-квартира армии". И верно, с самого основания доминантными здесь всегда являлись постройки, так или иначе связанные с войной или предназначенные для военного ведомства: Петропавловская крепость, Адмиралтейство, Преображенский, Измайловский и прочие полковые соборы, казармы, занимающие по несколько кварталов, манежи для конной выездки, огромный и величественный Главный штаб, военные учебные заведения... Под стать им были и памятники: Александровская колонна на Дворцовой площади, триумфальные Нарвские и Московские ворота, Румянцевский обелиск, памятники Суворову, Кутузову, Барклаю-де-Толли...
И основу городской промышленности изначально составляли, выражаясь современным языком, предприятия ВПК: кораблестроительные верфи, Смольный двор, на котором хранилась корабельная смола и вываривался деготь, Литейный пушечный двор, пороховые заводы.
Если мысленно убрать с улиц, набережных и площадей Петербурга все здания, сооружения и монументы, так или иначе связанные с военным делом, город превратится в полупустыню.
В иные времена военные составляли до четверти всех жителей столицы. А те, кто не носил военный мундир, носили чиновничий. Введенная Петром I Табель о рангах не только установила 14-ступенчатую властную вертикаль, но и придала ей военизированный характер: отныне гражданский чин каждого класса четко соответствовал чину военному. При Петре число чиновников возросло вчетверо, ко временам Екатерины II оно увеличилось еще втрое, а к концу правления Николая I - еще в шесть раз (при этом в первом случае население страны сократилось, а во втором и в третьем вырастало лишь вдвое). Как писал Владимир Соллогуб, "жить в Петербурге и не служить - все равно что быть в воде и не плавать".
Разжаловать в рядовые!
Когда в марте 1918 года большевики перенесли столицу из Петрограда в Москву, все в России восприняли это решение положительно. Даже эмигранты и белогвардейцы не сказали ни слова против. И только сам Питер проявил резкое недовольство.
Конечно, обитатели любого города, который вдруг лишился столичного статуса, испытывают горечь. Но в данном случае проблема была гораздо острей и глубже. Еще в 1764 году в речи на открытии Императорской Санкт-Петербургской академии художеств Александр Сумароков предрекал: "Узрят тебя, Петрополь, в ином виде потомки наши: будешь ты северный Рим. Исполнится мое предречение, ежели престол монархов не перенесется из тебя..." О том же в 1797 году предостерегал Гавриил Державин: "Удалится же двор, исчезнет его (Петербурга. - С. А.) великолепие". Оба поэта знали, о чем говорили: в построенном Петром I строго иерархическом государстве, где все всегда тянется к столице и зависит от нее, каменно-надменный Петербург, лишившись высшей власти, сразу должен был стать никому не нужным.
Теперь, с приходом советской власти, предостережение сбывалось.
Однако в итоге, как мы знаем, так и не сбылось - ни тогда, ни после. Массовый голод и расстрелы заложников в годы военного коммунизма, сталинские репрессии и чистки, 900-дневная блокада, широкий наплыв демобилизованных и жителей деревень после Гражданской и Великой Отечественной войн, усиленная индустриализация и завоз лимитчиков уже в 1970-е годы - ничто не смогло превратить Петроград-Ленинград в обычный областной центр. Как ни пытались разжаловать его в рядовые, город в течение всего ХХ столетия упорно сохранял свое былое величие. Пусть временами он выглядел нищим, обшарпанным и грязным, но в нем неизменно жил особый дух внутреннего аристократизма и осознания собственной уникальной значимости.
Сталин, Хрущев, Брежнев не жаловали Ленинград и, судя по всему, его побаивались. Не случайно каждый из троих не любил сюда приезжать. Здесь всегда явственно ощущалась независимость, даже своего рода фронда.
На протяжении XVIII, XIX и начала ХХ веков Москва, лишенная своего статуса, питалась духом всей России, ибо народ по-прежнему считал столицей страны именно ее, а Петербург - лишь столицей государства. Но откуда было взяться этому неистребимому духу особой неповторимости в Петрограде-Ленинграде? И почему весь народ впервые именно теперь, с наступлением советской власти, вдруг так полюбил этот город?
Двоевластие
В начале 1860-х годов в Петербурге произошло неслыханное событие. Имперская столица была потрясена волнениями студентов университета, которые требовали для своей альма-матер прав автономии. Дошло до того, что университет пришлось закрыть на неопределенное время. Но самое удивительное: студентов поддержали многие профессора, а также либерально настроенные столичные деятели культуры и даже часть чиновников. Не помогли ни полиция, ни жандармы. В итоге власть вынуждена была пойти на частичные уступки. Так едва народившаяся интеллигенция впервые подала свой голос.
Казалось бы, царский Петербург был не просто столицей Российской империи. Он был ее сутью, ее квинтэссенцией. И новому социокультурному феномену, интеллигенции, в этом городе не было места. Однако она все же нашла свою нишу. Тогда как государственные институты продолжали управлять административно, интеллигенция все активней - морально и нравственно. Понемногу в Петербурге начало устанавливаться своеобразное двоевластие.
К примеру, когда в последней четверти XIX века столицу охватила строительная лихорадка (если в конце 1880-х каждый год в городе появлялось в среднем 500 новых домов, то в 1897-м - свыше 1000), тогдашние нувориши - как и теперь - мало задумывались о принципах традиционного петербургского зодчества, а потому принялись уродовать город кто во что горазд. В ходе беспорядочной застройки рядом со старыми шедеврами начали подниматься строения так называемого венского барокко, псевдорусского "петушиного стиля", самой причудливой эклектики. Ни государственная, ни столичная официальные власти не выступили на защиту столицы. Вместо них это сделала интеллигенция. Причем ее энергичные протесты - прежде всего Александра Бенуа и других "мирискусников" - оказались настолько действенны, что нашли широкий отклик среди петербуржцев, и вакханалия безвкусицы в итоге была прекращена.
Уже в 1908-1910 годах, когда городская Дума обсуждала вопросы развития Петербурга - застройки новых районов, прокладки новых проспектов (в частности, проспектов Николая Второго на месте предназначаемого к засыпке Крюкова канала и Романовского, который должен был дублировать Невский), строительства метро, - основным экспертом выступала Академия художеств. В своих рекомендациях академия неизменно подчеркивала, что все преобразования должны проводиться при обязательном сохранении архитектурных достопримечательностей. В связи с начавшейся вскоре Первой мировой войной крупные замыслы так и остались на бумаге, но примечательно: мнения членов академии и других деятелей культуры в проектах были учтены.
СТАНДАРТЫ ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТИ
Едва ли не первым грядущую трансформацию Петербурга из имперской, военно-бюрократической столицы в столицу интеллигентскую ощутил пушкинский гений. Помните, как главный герой "Медного всадника" крикнул бронзовой фигуре императора: "Ужо тебе!"? По сути, тот крик был не что иное, как угроза всемогущему царю-истукану, исходящая от образованного, но бедного разночинца, одного из тех, кому спустя два-три десятка лет и суждено было образовать особый социокультурный феномен, названный интеллигенцией.
Именно интеллигенция уже к началу ХХ столетия стала главным и общепризнанным носителем культурных ценностей и поведенческих стандартов петербуржцев. Эталоном истинного петербуржца считались качества, характерные для интеллигента: с одной стороны, приветливость, деликатность, доброжелательность (что всегда так подкупало приезжих), а с другой - известная доля снобизма, ощущение собственной избранности по сравнению с обитателями других городов. Кроме того, среди жителей северной столицы ценились высокий профессионализм, дух европеизма, а также особый, питерский, рационализм, развившийся во многом благодаря протестантско-католической общине города, которая долго время оставалась весьма многочисленной и значимой.
Это были те устои, которые и помогли городу устоять во времена революций, войн, репрессий, сохранив свою значимость и для себя, и для всей России. Те устои, которые теперь могут служить основанием для возрождения Петербурга. Но только не имперского, а интеллигентского.
Сергей АЧИЛЬДИЕВ
