Общество
ЛИМИТА. ЧАСТЬ ВТОРАЯ
01 мартa
При советской власти большинство приезжих (в первую очередь люди с высшим образованием) раньше или позже, в той или иной степени, но все же перенимали ленинградскую культуру, стандарты поведения и речи. Это позволяло городу, несмотря на все тяжкие перипетии в его советской судьбе, сохранять свое лицо.
Однако с 1970-х годов былой облик ленинградцев начал меняться. В городе строились новые предприятия и расширялись старые, а нехватка рабочих рук восполнялась организованным завозом рабсилы. Для лимитчиков возводились многоэтажные корпуса общежитий, открывались ПТУ. Все это ложилось дополнительным бременем на бюджет Ленинграда, не оставляя средств на программы интеграции приезжих в среду горожан. Да, впрочем, таких программ и не существовало.
Лимитчиков привлекали в Ленинграде высокие заработки, широкий ассортимент товаров в магазинах, надежда на поступление в престижный вуз, мечта заключить брак с культурным, образованным ленинградцем... Реальность оказывалась иной: рабочее общежитие, тяжелая работа, временная прописка... Ситуация усугублялась еще и тем, что, так и не почувствовав себя настоящими жителями большого города, обитатели общаг теряли ощущение своей принадлежности к родному городку, поселку и очень быстро превращались в маргиналов.
Не вина этих людей в том, что они становились такими, а беда. Об их будущем никто не думал. Точнее, не хотел думать. Вся их жизнь умещалась в треугольнике "завод - общага - заводской дом культуры". И разорвать эти путы удавалось лишь единицам. Чтобы уйти с предприятия на другую работу, требовалась постоянная ленинградская прописка, а чтобы поступить в институт - такие же знания, как у ленинградской молодежи. Ни того, ни другого у лимитчиков не было. Даже брак с ленинградцем (ленинградкой), что автоматически превращало заводских рабов в полноправных горожан, для большинства оставался несбыточной мечтой. На ярмарке невест и женихов шансы лимитчиков всегда были мизерны. Большинство из них так и жили в общежитии до пенсии, а потом и до смерти.
Реакция этих париев на то положение, в котором они оказались, очень часто была однозначной - неприятие образа жизни ленинградцев, зависть, озлобленность, подчас полное равнодушие к собственной судьбе, выражающееся в постоянном пьянстве. В результате далеко не в последнюю очередь именно благодаря лимитчикам доброжелательность, предупредительность, приученность к порядку и чистоте на улицах, отличавшие ленинградцев вплоть до начала 1970-х годов, сменились все более широко распространяющимися грубостью, хамством, грязными, заплеванными тротуарами.
За неполных семь с половиной десятилетий советской власти Ленинград переварил и крестьян из доведенных до голода и полной нищеты деревень, и евреев из белорусско-украинских местечек, и демобилизованных после двух страшных войн солдат. А вот против романовской лимиты оказался бессилен. Потому что и деревенская, и местечковая, и армейская культуры при определенных усилиях способны трансформироваться в культуру большого города. Тогда как культура запертых в гетто рабов может превратиться только в культуру варваров.
Теперь история повторяется. Мигранты с Кавказа, из Закавказья и Средней Азии тоже живут обособленно, не смешиваясь с горожанами. Тоже большей частью трудятся на самых тяжелых работах - грузчиками, продавцами, водителями маршруток, строительными рабочими... Обитают, правда, не в общежитиях, а в квартирах, которые сами же снимают. Но тоже в условиях, далеких от быта петербуржцев, - в крайней скученности. У них тоже не появляется чувства сопричастности этому городу ни через год, ни через десять лет. Коренные горожане для них чужаки, а уж сами они им - тем более.
Но есть и существенные отличия, явно отягощающие ситуацию. Приезжая к нам, южане рассчитывают только на улучшение материального положения, ни на что больше. И очень скоро по прибытии на место добиваются желаемого. Так что в отличие от лимитчиков 1970-х их никак нельзя назвать людьми с разбитыми надеждами. Кроме того, нынешние мигранты крайне корпоративны, а потому обычно образуют замкнутые сообщества, в основном в силу собственных культурно-поведенческих предпочтений.
Наконец, самое главное: эти люди принадлежат принципиально иной культуре. У них иное мировосприятие, иные жизненные ценности, иные религиозные устои (хотя многие вовсе не религиозны). Они разговаривают на своих языках и русский знают откровенно плохо. Излишне напоминать, что их не интересуют ни архитектурные, ни музейные шедевры Петербурга, ни наши театры и вузы. Они не хотят быть хоть сколько-нибудь похожими на петербуржцев и даже своих детей зачастую предпочитают не отдавать в местные школы. Это субкультура с четко очерченными границами - сильная, динамичная, неустанно питаемая отношениями родства и дружбы, которые возведены в культ.
И опять-таки: эти люди не виноваты в том, что они такие. Виноваты мы. Город уже начал, хотя и с опозданием, контролировать миграционные потоки, но этого мало - нужна эффективная программа интеграции приезжих в наше общество.
Сергей АЧИЛЬДИЕВ, обозреватель "НВ"
Однако с 1970-х годов былой облик ленинградцев начал меняться. В городе строились новые предприятия и расширялись старые, а нехватка рабочих рук восполнялась организованным завозом рабсилы. Для лимитчиков возводились многоэтажные корпуса общежитий, открывались ПТУ. Все это ложилось дополнительным бременем на бюджет Ленинграда, не оставляя средств на программы интеграции приезжих в среду горожан. Да, впрочем, таких программ и не существовало.
Лимитчиков привлекали в Ленинграде высокие заработки, широкий ассортимент товаров в магазинах, надежда на поступление в престижный вуз, мечта заключить брак с культурным, образованным ленинградцем... Реальность оказывалась иной: рабочее общежитие, тяжелая работа, временная прописка... Ситуация усугублялась еще и тем, что, так и не почувствовав себя настоящими жителями большого города, обитатели общаг теряли ощущение своей принадлежности к родному городку, поселку и очень быстро превращались в маргиналов.
Не вина этих людей в том, что они становились такими, а беда. Об их будущем никто не думал. Точнее, не хотел думать. Вся их жизнь умещалась в треугольнике "завод - общага - заводской дом культуры". И разорвать эти путы удавалось лишь единицам. Чтобы уйти с предприятия на другую работу, требовалась постоянная ленинградская прописка, а чтобы поступить в институт - такие же знания, как у ленинградской молодежи. Ни того, ни другого у лимитчиков не было. Даже брак с ленинградцем (ленинградкой), что автоматически превращало заводских рабов в полноправных горожан, для большинства оставался несбыточной мечтой. На ярмарке невест и женихов шансы лимитчиков всегда были мизерны. Большинство из них так и жили в общежитии до пенсии, а потом и до смерти.
Реакция этих париев на то положение, в котором они оказались, очень часто была однозначной - неприятие образа жизни ленинградцев, зависть, озлобленность, подчас полное равнодушие к собственной судьбе, выражающееся в постоянном пьянстве. В результате далеко не в последнюю очередь именно благодаря лимитчикам доброжелательность, предупредительность, приученность к порядку и чистоте на улицах, отличавшие ленинградцев вплоть до начала 1970-х годов, сменились все более широко распространяющимися грубостью, хамством, грязными, заплеванными тротуарами.
За неполных семь с половиной десятилетий советской власти Ленинград переварил и крестьян из доведенных до голода и полной нищеты деревень, и евреев из белорусско-украинских местечек, и демобилизованных после двух страшных войн солдат. А вот против романовской лимиты оказался бессилен. Потому что и деревенская, и местечковая, и армейская культуры при определенных усилиях способны трансформироваться в культуру большого города. Тогда как культура запертых в гетто рабов может превратиться только в культуру варваров.
Теперь история повторяется. Мигранты с Кавказа, из Закавказья и Средней Азии тоже живут обособленно, не смешиваясь с горожанами. Тоже большей частью трудятся на самых тяжелых работах - грузчиками, продавцами, водителями маршруток, строительными рабочими... Обитают, правда, не в общежитиях, а в квартирах, которые сами же снимают. Но тоже в условиях, далеких от быта петербуржцев, - в крайней скученности. У них тоже не появляется чувства сопричастности этому городу ни через год, ни через десять лет. Коренные горожане для них чужаки, а уж сами они им - тем более.
Но есть и существенные отличия, явно отягощающие ситуацию. Приезжая к нам, южане рассчитывают только на улучшение материального положения, ни на что больше. И очень скоро по прибытии на место добиваются желаемого. Так что в отличие от лимитчиков 1970-х их никак нельзя назвать людьми с разбитыми надеждами. Кроме того, нынешние мигранты крайне корпоративны, а потому обычно образуют замкнутые сообщества, в основном в силу собственных культурно-поведенческих предпочтений.
Наконец, самое главное: эти люди принадлежат принципиально иной культуре. У них иное мировосприятие, иные жизненные ценности, иные религиозные устои (хотя многие вовсе не религиозны). Они разговаривают на своих языках и русский знают откровенно плохо. Излишне напоминать, что их не интересуют ни архитектурные, ни музейные шедевры Петербурга, ни наши театры и вузы. Они не хотят быть хоть сколько-нибудь похожими на петербуржцев и даже своих детей зачастую предпочитают не отдавать в местные школы. Это субкультура с четко очерченными границами - сильная, динамичная, неустанно питаемая отношениями родства и дружбы, которые возведены в культ.
И опять-таки: эти люди не виноваты в том, что они такие. Виноваты мы. Город уже начал, хотя и с опозданием, контролировать миграционные потоки, но этого мало - нужна эффективная программа интеграции приезжих в наше общество.
Сергей АЧИЛЬДИЕВ, обозреватель "НВ"
