Общество
ГЕНЕРАЛ ОБОЛЕНСКИЙ, НАДЕТЬ ОРДЕНА!
02 мартa
Июль 1914 года принес имперской столице очередную кадровую рокировку: вместо уволенного по болезни генерал-майора Даниила Драчевского бразды власти подхватил генерал-майор Александр Оболенский, приехавший в Петербург из древней Рязани.
Фамилия Оболенских не нуждается (а в ту пору не нуждалась вдвойне) в каких-то излишних рекомендациях. Славный род происходил от самого святого князя Михаила Черноговского, геройски погибшего в Орде из-за отказа пройти между двумя очистительными огнями, что заставило бы его, православного христианина, подчиниться презренным языческим обрядам. "Хану поклонюсь, а идолам нет!" - бросил он подбежавшим батыевым стражникам...
Внук Михаила, Константин Юрьевич, получил в удел город Оболенск и стал прародителем блестящей знатной ветви. Потомки Константина сражались на Куликовом поле, участвовали в последующей борьбе вокруг престола, были воеводами, боярами, окольничими. Андрей Никифорович Оболенский при Петре I губернаторствовал в Великом Новгороде, а его родственники володели и княжили в Арзамасе, Архангельске, Смоленске. Князь Василий Елисеевич в 1762-м возглавил Эконом-коллегию, а князь Алексей Васильевич век спустя - как раз в период отмены крепостного права - "надзирал" за Первопрестольной - Москвой. Случались и досадные недоразумения: так, гвардеец Евгений Петрович Оболенский угодил в декабристский заговор и - как преступник первого разряда - "стяжал" смертный приговор, замененный позднее долгой Нерчинской каторгой. Словом, Александру Николаевичу Оболенскому, родившемуся в 1872 году, достаточно было ощутить даже небольшой административный порыв, как в нем начинали пробуждаться все "высокие" гены гордых и владетельных предков.
Выбирайте себе из князей и бояр...
Храброму офицеру (как, впрочем, и его преемнику генералу Балку) не пришлось повоевать с османами: подвел возраст - к моменту брани ему исполнилось пять лет. Но неистребимая тяга к армии, службе, строю пронизывала все существо молодого аристократа. Привычный путь проторили целые поколения русских дворян. По окончании Пажеского корпуса 19-летний Александр был записан подпоручиком в лейб-гвардии Преображенский полк. Спустя четыре года - поручик. Еще через четыре - штабс-капитан. С 1903-го - капитан, командир батальона и флигель-адъютант Его императорского Величества. В печальный день 9 января 1905 года вверенные ему роты открыли беглый огонь по толпе на Невском и у Александровского сада, в двух шагах от Зимнего дворца. Казалось бы, человек попал на свое место и в свое время. Однако...
Кривая внезапно повела вниз. В 1906-м в батальоне князя Оболенского вспыхнули беспорядки. На общем тревожном фоне это не выглядело, конечно, чем-то из ряда вон выходящим, тем более что волнения не переросли в мятеж и стрельбу. Но в придворных кругах к делу отнеслись иначе. Александра Николаевича отстранили от должности, лишили флигель-адъютантских полномочий, исключили из свиты, а батальон вывели из числа гвардейских подразделений. Какие же кошки скребли на душе капитана Оболенского, стойкого патриота и убежденного монархиста?
Пришлось начинать все сначала, буквально с нуля. Князь снимает милый сердцу мундир с погонами и облачается в партикулярное платье: переходит в штат МВД на гражданскую службу, "удостоиваясь" звания коллежского асессора, то есть VIII класса по петровской Табели о рангах. Прислушавшись к премьер-министру Столыпину, едет в глубинку - Тамбовскую губернию, которая недавно "подарила" северной столице злосчастного управленца фон Лауница. Там занимается делопроизводством, а на досуге штудирует законы и судебные бумаги. Старательность, умеренность, аккуратность и, само собой, громкий княжеский титул помогли вернуть благорасположение венценосца. Оболенского переводят в Кострому, затем повышают до рязанского губернатора. В 1912-м жалуют камергерским ключом, а чуть позже, когда Россия пышно праздновала 300-летие дома Романовых, присваивают чин действительного статского советника, возводя на четвертую "табельную" ступень. Не обижали его и женщины, причем порывистые и страстные: законная супруга, Саломея Николаевна светлейшая княгиня Дадиан-Мингрельская, владела (по словам историка Николая Голя) тремя тысячами десятин земли на Тамбовщине и выручала мужа во всех затруднительных ситуациях. Ну а 19 июля (1 августа) 1914 года князь вернулся на военную стезю, получив генеральские лампасы и став градоначальником Санкт-Петербурга. И в тот же день вспыхнула мировая война.
Школяр обойму вложил...
Гарью, как это часто случалось, потянуло с Балканского полуострова. За месяц до перемен в Петербурге гимназист-серб Гаврила Принцип застрелил на улице города Сараева, что в Боснии, австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию фон Хоэнберг. Официальная Вена обвинила в убийстве наемных агентов Белграда, предъявив Сербии тяжкий ультиматум и перейдя вскоре к боевым действиям. Царская Россия, считавшая себя покровительницей всесветного славянства, не могла оставить в беде дружественный народ. Император Николай II известил верноподданных об общей мобилизации, после чего кайзеровская Германия, союзница Австрии, через своего посла графа Пурталеса бросила железную перчатку России. Это произошло 19 июля (1 августа). Но поскольку основные германские силы были издавна развернуты на французской границе, то бравые немецкие генштабисты сочли целесообразным "разобраться" сперва с Парижем. 3 августа берлинские мальбруки вторглись в пределы нейтральной Бельгии и устремились на ненавистных галлов. А на другое утро английский кабинет, возмущенный нарушением признанного бельгийского статуса, объявил войну Германии. Страшная "сеча" обрела общеевропейский, а позднее и мировой характер: в нее втянулось 38 стран с населением свыше полутора миллиардов человек...
В Северной Пальмире, как и везде, начиналась новая, неведомая дотоле жизнь. Жизнь, где градоначальнику и полицейским структурам приходилось круглосуточно быть начеку. 20 июля (2 августа) около четырех часов дня в Николаевском зале Зимнего дворца в присутствии пяти тысяч гостей состоялся молебен о ниспослании русскому оружию победы над врагом. Государь произнес клятву, повторившую ту, что летом 1812 года дал его царственный предок Александр I: "Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли Нашей". Звучная фраза заставляла задуматься: в июле 1914-го на территории России не было еще ни одного кайзеровского ратника, и едва ли властелин настраивал свою армию на оборонительный лад. Скорее всего, имелись в виду обширные украинско-белорусские и польские земли, находившиеся тогда под австрийским и германским скипетрами. Все поняли: шутить никто не намерен. Впечатление многократно усилилось, когда императорская чета - мужчина в защитном френче и женщина в белом платье, взявшись за руки, - вышла на балкон. Людское море на Дворцовой площади приветствовало державного вождя, а монарх безмолвно плакал, глотая слезы радости. Председатель
Думы Михаил Родзянко (как повествует книга американского исследователя Роберта Масси) искренне изумлялся: "Я узнавал, что это те же самые рабочие, которые несколько дней тому назад за немецкие трешки ломали телеграфные столбы, переворачивали трамваи и строили баррикады. На мой вопрос, чем объясняется перемена настроения, я получил ответ: "Сегодня дело касается всей России. Мы придем к царю, как к нашему знамени, и мы пойдем за Ним во имя победы над немцами..."
Между тем события нарастали с быстротой снежного кома. 23 июля (5 августа) в половине десятого вечера разогретая патриотическими кличами и винными парами толпа направилась к Исаакиевской площади, где располагалось германское посольство (а теперь находится управление юстиции). Конная стража оттеснила забияк, и они, как свидетельствуют очевидцы, двинулись по Большой Морской к Невскому, но, воодушевившись попутным разгромом венской булочной в Кирпичном переулке, вернулись к розоватому гранитному зданию, размахивая трехцветными флагами и распевая "Боже, Царя храни". Охрана уже не справилась с натиском. Ухари выбили стекла, выломали ворота и проникли во двор. Отыскали и дорогу на крышу: оттуда сбросили знамя и штандарт с "кондором", тотчас растерзанные на тротуаре, и водрузили вместо них русский флаг. В тронном зале на втором этаже сожгли портрет Вильгельма, разломали трон и украшения, вспороли шелковую обивку. Из окон третьего этажа вниз летели бумаги, белье, картины, статуи, в столовой топтали хрусталь и стекло, в погребе уничтожали и пили дорогое шампанское. Под ликующий рев с крыши рухнула бронзовая фигура тевтона, а вторая повисла, зацепившись за карниз. Переколотив все что можно, толпа с царскими портретами и пением гимна пошла по улице Гоголя. Заводилы хотели было разобрать по кирпичику модный в среде столичной богемы ресторан "Вена", но почему-то отказались от своей затеи и обрушились на торговую фирму "Шухард и Шютте" (Невский, 11) и магазин венской мебели "Братья Тонет" (Невский, 16/7). Сорвали вывеску с редакции St.-Petersburger
Zeitung (Невский, 20), расколошматили витрину в кафе "Рейтер" (хотя владел им чех, женатый на дворянке Васильевой) и завершили славный поход у растерзанного магазина "Венский шик" (Невский, 80).
В принципе, ничего сверхъестественного не стряслось. Примерно в те же дни берлинские молодчики вдоволь порезвились у стен посольства Великобритании. Но в Петербурге сразу же охладили горячие головы. Канцелярия градоначальника сообщила, что задержаны более ста погромщиков, преимущественно из простонародья. Все шествия были строжайше запрещены. По личному предписанию князя Оболенского полиция оцепила дом на Исаакиевской площади, внутри коего уцелели только ковры да буфетное серебро. На всякий случай жандармы сняли с крыши величавые изваяния коней...
Сочинил ли нас царский указ?
Каждый день приносил нескончаемые заботы. Спустя месяц после объявления войны Петербург стал Петроградом, и столичного управителя именовали уже не на европейский, голландский или немецкий, а на чисто русский манер: петроградским градоначальником. Такое название невского парадиза сохранялось почти десять лет вплоть до 26 января 1924 года, когда город "искупали" в революционно-топонимической купели, окрестив в честь умершего вождя мирового пролетариата Ленинградом. Свое исконное, родное, имя Северная Пальмира вернула лишь в сентябре
1991-го, вслед за подавлением ГКЧП...
Однако это произойдет потом. Пока же... Война войной, но в тылу продолжали жить цивильной жизнью. А она нуждалась в чиновном пригляде и грамотном
руководстве. Александр Николаевич Оболенский старался не ударить в грязь лицом. Возможны трудности с продовольствием? Вырастают деревянные складские "емкости" для хранения пищевых продуктов. Неизбежно использование дополнительной рабочей силы? Распахивает двери Городская биржа труда. Усиливается опасность массовых заболеваний? На полном обороте принимает пациентов заложенная еще при Данииле Драчевском больница имени Петра Великого на Пискаревском проспекте (нареченная в советскую эпоху Мечниковской клиникой). Нельзя забывать о науке? В декабре 1915-го на Песочную улицу, 2 (сейчас улица Профессора Попова), съезжаются представители ботанических учреждений всей России. И создают Русское ботаническое общество, занятое проблемами зеленого мира. Следует беречь историческую память? Недалеко от Балтийского вокзала, на Лермонтовском проспекте, перед фасадом Николаевского кавалерийского училища, скульптор Борис Микешин возводит памятник Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Черни помимо хлеба потребны зрелища? Доводятся до ума такие синематографы, как "Пикадилли" (с 1932-го - "Аврора") и "Паризиана" (впоследствии - "Октябрь") на 800 мест каждый. Любопытно: добрых два десятка кинотеатров, возникших накануне революции, показывают фильмы и поныне.
Делалось много, но высокому начальству, как известно, угодить очень сложно. С осени 1916-го у магазинов и лавок стали вытягиваться длинные очереди за продовольствием - "хвосты", превратившиеся затем в своеобразную заставку столичной панорамы и сыгравшие самую зловещую роль в разгар февральской смуты. В верхах озаботились неспокойной обстановкой. Сам "святой старец" Григорий Распутин говаривал, что "хвостов" быть не должно, а посему надлежит устроить в лавках сквозные проходы (дабы людишки не скапливались попусту) и заранее взвешивать и раскладывать съестное. Министр внутренних дел Александр Протопопов согласился с этим, отметив, что подобные обязанности лежат на градоначальнике, но князь Оболенский, увы, не распорядителен. Григорий Ефимович мрачно кивнул.
Были и иные неприятные эпизоды. В ноябре Александра Николаевича отрешили от должности, отправив на передовую командовать пехотной бригадой. Императорская армия как раз готовилась к атаке на Рижском фронте - последнему наступлению в истории царских войск... Князь благополучно пережил все окаянные дни, проскочив между Сциллой кровавой революции и Харибдой долгой гражданской усобицы. Он уехал на Запад и умер в Париже в 1924-м - в один год с Лениным...
Как это было
Верхи могут, а низы хотят
"Государь Император и Государыня Императрица изволили выйти на балкон Зимнего дворца, где единодушно были приветствуемы собравшимся на площади стотысячным народом. Когда Их Величества вышли на балкон, весь народ опустился на колени, национальные флаги склонились, и пение гимна "Боже, Царя храни" и громовое "ура!" огласили площадь. Государь Император и Государыня Императрица изволили милостиво отвечать на приветствия народа наклонением головы..."
"Государь Император 18-го сего августа Высочайше повелеть соизволил именовать впредь город Санкт-Петербург ПЕТРОГРАДОМ".
"Правительственный вестник",
21 июля (3 августа) и 19 августа (1 сентября) 1914 г.
Яков ЕВГЛЕВСКИЙ
Фамилия Оболенских не нуждается (а в ту пору не нуждалась вдвойне) в каких-то излишних рекомендациях. Славный род происходил от самого святого князя Михаила Черноговского, геройски погибшего в Орде из-за отказа пройти между двумя очистительными огнями, что заставило бы его, православного христианина, подчиниться презренным языческим обрядам. "Хану поклонюсь, а идолам нет!" - бросил он подбежавшим батыевым стражникам...
Внук Михаила, Константин Юрьевич, получил в удел город Оболенск и стал прародителем блестящей знатной ветви. Потомки Константина сражались на Куликовом поле, участвовали в последующей борьбе вокруг престола, были воеводами, боярами, окольничими. Андрей Никифорович Оболенский при Петре I губернаторствовал в Великом Новгороде, а его родственники володели и княжили в Арзамасе, Архангельске, Смоленске. Князь Василий Елисеевич в 1762-м возглавил Эконом-коллегию, а князь Алексей Васильевич век спустя - как раз в период отмены крепостного права - "надзирал" за Первопрестольной - Москвой. Случались и досадные недоразумения: так, гвардеец Евгений Петрович Оболенский угодил в декабристский заговор и - как преступник первого разряда - "стяжал" смертный приговор, замененный позднее долгой Нерчинской каторгой. Словом, Александру Николаевичу Оболенскому, родившемуся в 1872 году, достаточно было ощутить даже небольшой административный порыв, как в нем начинали пробуждаться все "высокие" гены гордых и владетельных предков.
Выбирайте себе из князей и бояр...
Храброму офицеру (как, впрочем, и его преемнику генералу Балку) не пришлось повоевать с османами: подвел возраст - к моменту брани ему исполнилось пять лет. Но неистребимая тяга к армии, службе, строю пронизывала все существо молодого аристократа. Привычный путь проторили целые поколения русских дворян. По окончании Пажеского корпуса 19-летний Александр был записан подпоручиком в лейб-гвардии Преображенский полк. Спустя четыре года - поручик. Еще через четыре - штабс-капитан. С 1903-го - капитан, командир батальона и флигель-адъютант Его императорского Величества. В печальный день 9 января 1905 года вверенные ему роты открыли беглый огонь по толпе на Невском и у Александровского сада, в двух шагах от Зимнего дворца. Казалось бы, человек попал на свое место и в свое время. Однако...
Кривая внезапно повела вниз. В 1906-м в батальоне князя Оболенского вспыхнули беспорядки. На общем тревожном фоне это не выглядело, конечно, чем-то из ряда вон выходящим, тем более что волнения не переросли в мятеж и стрельбу. Но в придворных кругах к делу отнеслись иначе. Александра Николаевича отстранили от должности, лишили флигель-адъютантских полномочий, исключили из свиты, а батальон вывели из числа гвардейских подразделений. Какие же кошки скребли на душе капитана Оболенского, стойкого патриота и убежденного монархиста?
Пришлось начинать все сначала, буквально с нуля. Князь снимает милый сердцу мундир с погонами и облачается в партикулярное платье: переходит в штат МВД на гражданскую службу, "удостоиваясь" звания коллежского асессора, то есть VIII класса по петровской Табели о рангах. Прислушавшись к премьер-министру Столыпину, едет в глубинку - Тамбовскую губернию, которая недавно "подарила" северной столице злосчастного управленца фон Лауница. Там занимается делопроизводством, а на досуге штудирует законы и судебные бумаги. Старательность, умеренность, аккуратность и, само собой, громкий княжеский титул помогли вернуть благорасположение венценосца. Оболенского переводят в Кострому, затем повышают до рязанского губернатора. В 1912-м жалуют камергерским ключом, а чуть позже, когда Россия пышно праздновала 300-летие дома Романовых, присваивают чин действительного статского советника, возводя на четвертую "табельную" ступень. Не обижали его и женщины, причем порывистые и страстные: законная супруга, Саломея Николаевна светлейшая княгиня Дадиан-Мингрельская, владела (по словам историка Николая Голя) тремя тысячами десятин земли на Тамбовщине и выручала мужа во всех затруднительных ситуациях. Ну а 19 июля (1 августа) 1914 года князь вернулся на военную стезю, получив генеральские лампасы и став градоначальником Санкт-Петербурга. И в тот же день вспыхнула мировая война.
Школяр обойму вложил...
Гарью, как это часто случалось, потянуло с Балканского полуострова. За месяц до перемен в Петербурге гимназист-серб Гаврила Принцип застрелил на улице города Сараева, что в Боснии, австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию фон Хоэнберг. Официальная Вена обвинила в убийстве наемных агентов Белграда, предъявив Сербии тяжкий ультиматум и перейдя вскоре к боевым действиям. Царская Россия, считавшая себя покровительницей всесветного славянства, не могла оставить в беде дружественный народ. Император Николай II известил верноподданных об общей мобилизации, после чего кайзеровская Германия, союзница Австрии, через своего посла графа Пурталеса бросила железную перчатку России. Это произошло 19 июля (1 августа). Но поскольку основные германские силы были издавна развернуты на французской границе, то бравые немецкие генштабисты сочли целесообразным "разобраться" сперва с Парижем. 3 августа берлинские мальбруки вторглись в пределы нейтральной Бельгии и устремились на ненавистных галлов. А на другое утро английский кабинет, возмущенный нарушением признанного бельгийского статуса, объявил войну Германии. Страшная "сеча" обрела общеевропейский, а позднее и мировой характер: в нее втянулось 38 стран с населением свыше полутора миллиардов человек...
В Северной Пальмире, как и везде, начиналась новая, неведомая дотоле жизнь. Жизнь, где градоначальнику и полицейским структурам приходилось круглосуточно быть начеку. 20 июля (2 августа) около четырех часов дня в Николаевском зале Зимнего дворца в присутствии пяти тысяч гостей состоялся молебен о ниспослании русскому оружию победы над врагом. Государь произнес клятву, повторившую ту, что летом 1812 года дал его царственный предок Александр I: "Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли Нашей". Звучная фраза заставляла задуматься: в июле 1914-го на территории России не было еще ни одного кайзеровского ратника, и едва ли властелин настраивал свою армию на оборонительный лад. Скорее всего, имелись в виду обширные украинско-белорусские и польские земли, находившиеся тогда под австрийским и германским скипетрами. Все поняли: шутить никто не намерен. Впечатление многократно усилилось, когда императорская чета - мужчина в защитном френче и женщина в белом платье, взявшись за руки, - вышла на балкон. Людское море на Дворцовой площади приветствовало державного вождя, а монарх безмолвно плакал, глотая слезы радости. Председатель
Думы Михаил Родзянко (как повествует книга американского исследователя Роберта Масси) искренне изумлялся: "Я узнавал, что это те же самые рабочие, которые несколько дней тому назад за немецкие трешки ломали телеграфные столбы, переворачивали трамваи и строили баррикады. На мой вопрос, чем объясняется перемена настроения, я получил ответ: "Сегодня дело касается всей России. Мы придем к царю, как к нашему знамени, и мы пойдем за Ним во имя победы над немцами..."
Между тем события нарастали с быстротой снежного кома. 23 июля (5 августа) в половине десятого вечера разогретая патриотическими кличами и винными парами толпа направилась к Исаакиевской площади, где располагалось германское посольство (а теперь находится управление юстиции). Конная стража оттеснила забияк, и они, как свидетельствуют очевидцы, двинулись по Большой Морской к Невскому, но, воодушевившись попутным разгромом венской булочной в Кирпичном переулке, вернулись к розоватому гранитному зданию, размахивая трехцветными флагами и распевая "Боже, Царя храни". Охрана уже не справилась с натиском. Ухари выбили стекла, выломали ворота и проникли во двор. Отыскали и дорогу на крышу: оттуда сбросили знамя и штандарт с "кондором", тотчас растерзанные на тротуаре, и водрузили вместо них русский флаг. В тронном зале на втором этаже сожгли портрет Вильгельма, разломали трон и украшения, вспороли шелковую обивку. Из окон третьего этажа вниз летели бумаги, белье, картины, статуи, в столовой топтали хрусталь и стекло, в погребе уничтожали и пили дорогое шампанское. Под ликующий рев с крыши рухнула бронзовая фигура тевтона, а вторая повисла, зацепившись за карниз. Переколотив все что можно, толпа с царскими портретами и пением гимна пошла по улице Гоголя. Заводилы хотели было разобрать по кирпичику модный в среде столичной богемы ресторан "Вена", но почему-то отказались от своей затеи и обрушились на торговую фирму "Шухард и Шютте" (Невский, 11) и магазин венской мебели "Братья Тонет" (Невский, 16/7). Сорвали вывеску с редакции St.-Petersburger
Zeitung (Невский, 20), расколошматили витрину в кафе "Рейтер" (хотя владел им чех, женатый на дворянке Васильевой) и завершили славный поход у растерзанного магазина "Венский шик" (Невский, 80).
В принципе, ничего сверхъестественного не стряслось. Примерно в те же дни берлинские молодчики вдоволь порезвились у стен посольства Великобритании. Но в Петербурге сразу же охладили горячие головы. Канцелярия градоначальника сообщила, что задержаны более ста погромщиков, преимущественно из простонародья. Все шествия были строжайше запрещены. По личному предписанию князя Оболенского полиция оцепила дом на Исаакиевской площади, внутри коего уцелели только ковры да буфетное серебро. На всякий случай жандармы сняли с крыши величавые изваяния коней...
Сочинил ли нас царский указ?
Каждый день приносил нескончаемые заботы. Спустя месяц после объявления войны Петербург стал Петроградом, и столичного управителя именовали уже не на европейский, голландский или немецкий, а на чисто русский манер: петроградским градоначальником. Такое название невского парадиза сохранялось почти десять лет вплоть до 26 января 1924 года, когда город "искупали" в революционно-топонимической купели, окрестив в честь умершего вождя мирового пролетариата Ленинградом. Свое исконное, родное, имя Северная Пальмира вернула лишь в сентябре
1991-го, вслед за подавлением ГКЧП...
Однако это произойдет потом. Пока же... Война войной, но в тылу продолжали жить цивильной жизнью. А она нуждалась в чиновном пригляде и грамотном
руководстве. Александр Николаевич Оболенский старался не ударить в грязь лицом. Возможны трудности с продовольствием? Вырастают деревянные складские "емкости" для хранения пищевых продуктов. Неизбежно использование дополнительной рабочей силы? Распахивает двери Городская биржа труда. Усиливается опасность массовых заболеваний? На полном обороте принимает пациентов заложенная еще при Данииле Драчевском больница имени Петра Великого на Пискаревском проспекте (нареченная в советскую эпоху Мечниковской клиникой). Нельзя забывать о науке? В декабре 1915-го на Песочную улицу, 2 (сейчас улица Профессора Попова), съезжаются представители ботанических учреждений всей России. И создают Русское ботаническое общество, занятое проблемами зеленого мира. Следует беречь историческую память? Недалеко от Балтийского вокзала, на Лермонтовском проспекте, перед фасадом Николаевского кавалерийского училища, скульптор Борис Микешин возводит памятник Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Черни помимо хлеба потребны зрелища? Доводятся до ума такие синематографы, как "Пикадилли" (с 1932-го - "Аврора") и "Паризиана" (впоследствии - "Октябрь") на 800 мест каждый. Любопытно: добрых два десятка кинотеатров, возникших накануне революции, показывают фильмы и поныне.
Делалось много, но высокому начальству, как известно, угодить очень сложно. С осени 1916-го у магазинов и лавок стали вытягиваться длинные очереди за продовольствием - "хвосты", превратившиеся затем в своеобразную заставку столичной панорамы и сыгравшие самую зловещую роль в разгар февральской смуты. В верхах озаботились неспокойной обстановкой. Сам "святой старец" Григорий Распутин говаривал, что "хвостов" быть не должно, а посему надлежит устроить в лавках сквозные проходы (дабы людишки не скапливались попусту) и заранее взвешивать и раскладывать съестное. Министр внутренних дел Александр Протопопов согласился с этим, отметив, что подобные обязанности лежат на градоначальнике, но князь Оболенский, увы, не распорядителен. Григорий Ефимович мрачно кивнул.
Были и иные неприятные эпизоды. В ноябре Александра Николаевича отрешили от должности, отправив на передовую командовать пехотной бригадой. Императорская армия как раз готовилась к атаке на Рижском фронте - последнему наступлению в истории царских войск... Князь благополучно пережил все окаянные дни, проскочив между Сциллой кровавой революции и Харибдой долгой гражданской усобицы. Он уехал на Запад и умер в Париже в 1924-м - в один год с Лениным...
Как это было
Верхи могут, а низы хотят
"Государь Император и Государыня Императрица изволили выйти на балкон Зимнего дворца, где единодушно были приветствуемы собравшимся на площади стотысячным народом. Когда Их Величества вышли на балкон, весь народ опустился на колени, национальные флаги склонились, и пение гимна "Боже, Царя храни" и громовое "ура!" огласили площадь. Государь Император и Государыня Императрица изволили милостиво отвечать на приветствия народа наклонением головы..."
"Государь Император 18-го сего августа Высочайше повелеть соизволил именовать впредь город Санкт-Петербург ПЕТРОГРАДОМ".
"Правительственный вестник",
21 июля (3 августа) и 19 августа (1 сентября) 1914 г.
Яков ЕВГЛЕВСКИЙ
