Культура
ОН БЫЛ СОВЕСТЬЮ БДТ
14 апреля
Мне повезло: Копелян жил по соседству. И частенько приглашал меня утром Ефим Захарович в свой красный "Москвич", чтоб подбросить до работы: ведь БДТ и Дом прессы, как известно, расположены тоже рядом, а репетиции у них, в театре, и планерки у нас, в редакции, начинались как раз в одно время, в одиннадцать... И вот эту дорогу от Бассейной до Фонтанки всякий раз старался я использовать, как говорится, "на все сто", чтобы еще больше выведать о любимом актере.
Другого театра, кроме Большого драматического, в его жизни не было. Сорок лет играл он здесь в своей особой, копеляновской, манере - очень сдержанной, по принципу "скорей недодать, чем переиграть", когда в любой ситуации, пусть даже полной трагической безысходности, - твердая мужественность; когда и юмор нисколько не размягченный, а именно - мужской; когда скептическая усмешка вмещает в себя и радость; когда вместо жалобы - самоирония; когда в интонациях - жестокое самоограничение. Но вместе с тем и при ограничениях - огромная внутренняя свобода, а в скованности - мощная динамика... А вспомните его голос, который мы сразу, по первой же фразе, узнавали - и в радиопередаче, и за кадром (например, в "Семнадцати мгновениях весны"; после этого фильма коллеги даже стали шутливо величать Ефима Захаровича "Ефимом Закадровичем"): в нем не было ни вкрадчивости, ни бархатистости, наоборот - как бы легкая хрипотца, какая-то резковатая сдержанность, но при этом - какая же силища!
А как потрясающе он умел держать паузу, "молчать" - и когда играл, например, Вершинина в "Трех сестрах", и когда Савву Морозова - в спектакле и фильме о Баумане. Но особенно пронзительно ощутил я это, пожалуй, на "Пяти вечерах", самом любимом моем спектакле, где тот, кого играл Копелян, - загадочный, очень неразговорчивый человек по фамилии Ильин, чем-то напоминающий героев Джека Лондона, - заставлял зрительный зал буквально цепенеть. И мы напряженно вслушивались в его нелегкую думу, в его такую немудреную, но все равно рвущую сердца песенку: "Миленький ты мой, возьми меня с собою..."
В последний раз я видел его на генеральной репетиции с трудом отбитого у обкома спектакля "Три мешка сорной пшеницы". Назавтра состоялась премьера. Его последняя премьера. И вообще его последний выход на сцену. После премьеры очень заболело сердце...
Каждый день иду я мимо мемориальной доски: "В этом доме с 1962 по 1975 год жил народный артист СССР Ефим Захарович Копелян". Официальные "звания" ныне не в моде, но Копелян действительно был "народный" - народ его знал, любил, да и ополчение, в которое артист вступил в сорок первом, называлось народным тоже...
И бережно хранит о нем память Людмила Иосифовна Макарова - они прожили вместе тридцать четыре счастливых года. И не вянут в театре у его портрета цветы. И помнят здесь слова Товстоногова о том, что "Копелян своим высочайшим авторитетом осуществлял в театре особую духовную миссию - был его совестью"...
Лев СИДОРОВСКИЙ
Другого театра, кроме Большого драматического, в его жизни не было. Сорок лет играл он здесь в своей особой, копеляновской, манере - очень сдержанной, по принципу "скорей недодать, чем переиграть", когда в любой ситуации, пусть даже полной трагической безысходности, - твердая мужественность; когда и юмор нисколько не размягченный, а именно - мужской; когда скептическая усмешка вмещает в себя и радость; когда вместо жалобы - самоирония; когда в интонациях - жестокое самоограничение. Но вместе с тем и при ограничениях - огромная внутренняя свобода, а в скованности - мощная динамика... А вспомните его голос, который мы сразу, по первой же фразе, узнавали - и в радиопередаче, и за кадром (например, в "Семнадцати мгновениях весны"; после этого фильма коллеги даже стали шутливо величать Ефима Захаровича "Ефимом Закадровичем"): в нем не было ни вкрадчивости, ни бархатистости, наоборот - как бы легкая хрипотца, какая-то резковатая сдержанность, но при этом - какая же силища!
А как потрясающе он умел держать паузу, "молчать" - и когда играл, например, Вершинина в "Трех сестрах", и когда Савву Морозова - в спектакле и фильме о Баумане. Но особенно пронзительно ощутил я это, пожалуй, на "Пяти вечерах", самом любимом моем спектакле, где тот, кого играл Копелян, - загадочный, очень неразговорчивый человек по фамилии Ильин, чем-то напоминающий героев Джека Лондона, - заставлял зрительный зал буквально цепенеть. И мы напряженно вслушивались в его нелегкую думу, в его такую немудреную, но все равно рвущую сердца песенку: "Миленький ты мой, возьми меня с собою..."
В последний раз я видел его на генеральной репетиции с трудом отбитого у обкома спектакля "Три мешка сорной пшеницы". Назавтра состоялась премьера. Его последняя премьера. И вообще его последний выход на сцену. После премьеры очень заболело сердце...
Каждый день иду я мимо мемориальной доски: "В этом доме с 1962 по 1975 год жил народный артист СССР Ефим Захарович Копелян". Официальные "звания" ныне не в моде, но Копелян действительно был "народный" - народ его знал, любил, да и ополчение, в которое артист вступил в сорок первом, называлось народным тоже...
И бережно хранит о нем память Людмила Иосифовна Макарова - они прожили вместе тридцать четыре счастливых года. И не вянут в театре у его портрета цветы. И помнят здесь слова Товстоногова о том, что "Копелян своим высочайшим авторитетом осуществлял в театре особую духовную миссию - был его совестью"...
Лев СИДОРОВСКИЙ
