Общество
"НАМ ВНУШАЛИ, ЧТО СЛАВЯНЕ - ЗВЕРИ"
08 май
Наш разговор с гражданином Германии, живущим в городке Морицбург близ Дрездена, 82-летним Клаусом Фритцше, состоялся в феврале 2007 года. Познакомились мы на выставке в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме - впервые в северной столице была показана выставка картин и графики бывших немецких солдат и офицеров, побывавших в советском плену. А Клаус издал книгу на русском языке "Вынужденная посадка" - записки немецкого военнопленного. Клаус говорит о России с ностальгией, его неизменно тянет сюда, где он провел шесть лет в плену. Более того, он признателен за этот плен.
- Значит, в плену вам не было так уж плохо? У вас были щадящие условия?
- Когда как, и невыносимо было, и вполне терпимо. Но благодаря годам, которые я провел в лагерях для военнопленных в Поволжье, я пересмотрел свое отношение к Гитлеру, к фашизму, к коммунизму, к Сталину. Я сумел, как мне кажется, отойти от узкого мышления, которое ограничивалось когда-то лишь интересами моей страны.
- Когда-то вы были убежденным гитлеровцем?
- Да. Гитлерюгенд - это ведь была наша ежедневная жизнь. И она захватывала молодых людей по мере прихода Гитлера к власти. Тех, кто был против него, он к тому времени посадил. Нейтральные массы и правые подключились к нему, потому что успехи были огромные. У нас в
33-м году было 6 миллионов безработных. Через два года их осталось 700 тысяч. Эта рабочая сила ушла в вооружение, в военную промышленность, в постройку автострад, которые имели стратегическое значение.
- А вам было невдомек, что за этим всем стоит?
- Друг моей матери, профессор экономики, мне говорил в 39-м, что у Гитлера нет другого выхода, кроме как начать войну. Но я тогда это пропустил мимо ушей.
- Ваш отец тоже был сторонником Гитлера?
- Мой отец Эрнст Фритцше был единственным преподавателем одноклассной школы в маленькой деревушке под Галле, где я родился и жил с родителями и братом. Отец был правого направления, входил в Германскую национальную партию помещиков, крупных предпринимателей. У них была идея вернуть кайзера. Отец, как сын горняка, стал офицером в Первую мировую войну и за героизм был возведен в степень лейтенанта. Он был очень благодарен кайзеру за то, что тот поднял его на столь высокий общественный уровень. Отец встретил приход Гитлера к власти отрицательно, считал его выскочкой, человеком без серьезных знаний.
- Когда началась война, вам было шестнадцать. Вы хотели идти на войну?
- Не было никакой боязни. Начался новый период с новыми событиями, о которых мы еще не знали. Наше вооружение находилось в таком превосходном состоянии, что мы были абсолютно уверены в том, что нас никто не сдержит и за считаные месяцы мы завоюем славянские народы...
- ...Которые можно уничтожать?
- Нам внушали, что славяне почти звери, дикие, невежественные, и их не зазорно уничтожать. Немецкий народ был разделен на две части: на гуманистов и на тех, кто не имел моральных ограничений. Кстати, о зверствах фашистов мы ничего не слышали, в прессе ничего не писалось. Да, ходили какие-то слухи, которым мы не верили.
- Но вы сами наверняка были причастны к уничтожению противника. Вы же воевали?
- Очень мало. Закончив школу летчиков, я отправился на фронт. Служил в люфтваффе - вы поймите, летчик видит войну совсем в другой перспективе, нежели те, кто на земле, кто смотрит противнику в глаза. Нагрузка на совесть намного меньше. 2 июня 1943 года я прибыл в часть. Была неделя боевых вылетов. 19 июня мой самолет был подбит... Сегодня есть такие товарищества ветеранов в Западной Германии, они регулярно собираются, вспоминают сражения, в которых участвовали. Многие твердо убеждены, что они не проиграли войну. Эти ветераны говорят: "Мы честно выполняли свой долг". Мой брат такой же. Он был профессиональным офицером, капитаном, и до самой смерти, а это случилось два года тому назад, он считал Гитлера самым великим немецким гением. И до конца жизни мы спорили с ним, но никогда во мнениях не сходились.
- Я так понимаю, когда вас сбили, вы и попали в плен? Вы очень были напуганы?
- Да, мы боялись. Пропаганда твердила: русские не берут немцев в плен - подвергают допросам и расстреливают. Перед тем как быть подбитыми, мы потопили рыбоперерабатывающую базу. Нам удалось выпрыгнуть с парашютами, мы сидели в резиновой лодке на воде - два молодых летчика и командир майор Росхе. К нам подплыл катер, в котором сидело человек 30-40. Мы спокойно вынули пистолеты и приготовились покончить с собой. Вдруг Росхе сказал нам: "Бросьте пистолеты, я знаю, что русские обращаются с пленными по закону Женевской конвенции". Это был шок! Штабной офицер знает то, что нам, унтер-офицерам, не рассказывали! Для начала нас раздели донага - веревками связали руки и посадили в небольшую каюту. Потом появились два человека с палками и начали нас избивать. На груди у нашего командира был рыцарский крест - он настолько верил тому, что советская сторона придерживается Женевской конвенции, что даже этот орден не снял. И поплатился - ударов ему досталось гораздо больше, чем нам. Истекающий кровью, он решил больше не жить, поднялся - и тогда в него выстрелили. Русские не перевязали ему ран, Росхе умирал под нашими ногами. Его выбросили за борт. Нам связали руки и ноги. Никто не мог пошевелиться и согнать комаров, которые полчищами слетелись на открытые раны. Это была страшная ночь.
- С вами потом так же жестоко обращались?
- Потом с нами уже не вели себя так бесконтрольно. Мы поняли, что на нас вылился эмоциональный выплеск, и он естественный - мы же враги, убийцы, кто же еще в глазах этих рыбаков? В полуобморочном состоянии нас передали военным, и капитана потом наказали, потому что наш офицер был очень-очень важный "язык". Дело в том, что немецкая эскадра имела карту расположения магнитных мин под водой. Несколько раз корабль или катер мог проплыть спокойно, а в какой-то момент подорваться. Вычислить эти мины было очень трудно, но наш командир мог раскрыть многие секреты. Так вот, офицер, который нас принял, был очень вежлив. Он приказал солдатам снять веревки и раздал нам сигареты. И вообще обращение при допросах было очень человеческое. Потом приехал новый допросчик, майор из Москвы, он великолепно говорил по-немецки, по-английски. Никогда не забуду, как он заметил мне: "Вы как будто бы человек интеллигентный, но почему вы считаете, что мы, русские, идиоты?" Нас спросили, есть ли у нас какие-то желания. Мой товарищ попросил вернуть наручные часы. А я спросил, могу ли я посмотреть Астрахань. Мне позволили. Да, кормили нас очень неплохо, сил хватало, чтобы трудиться в поле. А самое главное, там был политрук лейтенант Мейер, еврей. Он вырос в Германии, и это был весьма образованный человек, он-то и заложил основу моей идеологической перековки.
- Честно говоря, сегодня слышать это удивительно. Про столь человеческое отношение к немецким военнопленным мы не очень-то догадывались. Неужели и дальше было также?
- Нет, идиллией был только этот первый лагерь. Потом нас перевели в другое место, под Сталинградом. Мы дошли более-менее нормально. Но здесь были остатки военнопленных. Из двух тысяч человек, которых по этапу отправили сюда, живыми добрались около 200. По дороге их не кормили совсем, и выжили только те, кто не боялся есть человечину. При 30-градусном морозе, пешком, практически в одних обмотках пройти огромное расстояние без укрытия и без пищи практически невозможно.
- А что было самым невыносимым во втором лагере?
- Голод. Голод. И болезни. Диарея. Я за две недели похудел на 24 килограмма: весил 70, а дошел до 46. Меня не лечили и гнали на работу. Это была верная погибель. Но меня спас случай, что именно в этот момент из Москвы прибыла комиссия во главе с генералом, который из-за слишком большой смертности в лагере должен был проверить условия содержания пленных. Весь прежний персонал был послан на фронт, и в руководстве лагеря поставили инвалидов. Издевательства прекратились. Мне повезло. И везло всю жизнь. Мне же гадалка нагадала сто лет жизни.
- Какая гадалка, где?
- Это было на берегу реки Клязьма, в городке Южа - я туда был направлен в антифашистскую школу. Пленные передвигались там совершенно свободно в радиусе 200 метров. Вечерком сижу на берегу, любуюсь закатом. Идет женщина средних лет, цыганка. Спросила, есть ли что продать? Я уже довольно неплохо по-русски и понимал, и говорил. Я ей продал бумажник кожаный за 2 кг картофеля. Вдруг она говорит: "Давайте руку". Посмотрела и сказала: "Ты человек очень счастливый, все преодолеешь, Только счастье тебе всегда будет после того, как тебе потонуть в грязи".
- Цыганка вас запрограммировала на успех?
- Очень приятно жить, когда знаешь, что впереди еще 17 лет. Ничего не боюсь. А из-за этого оптимизм мой не теряется. И можно сказать, самый неудачный путь мой в жизни - это женщины. Первая любовь была Галина. Но я же пленный. Что могло у нас получиться? Был единственный поцелуй... Вторая любовь - Жанна. Это были платонические отношения. Оказалось, что я не смог забыть ее в течение всей жизни. Вот вернулся я домой в 49-м году после плена. Что делать в своей родной деревне? В Галле хоть техническим переводчиком можно было устроиться. Жил одиноко в каморке. Женился на авось, чтобы только иметь человека.
- И что же здесь неудачного?
- Прожили с женой 33 года, дочь родили. А любви не было. Развод. И еще 20 лет с другой женщиной, но и этот союз был ошибкой. И вот представьте себе, два года назад я встретил женщину, ее зовут Маргот Ковалева. Она немка, но была замужем за русским военным, жила в России несколько лет. Господи, как же цыганка была права - после стольких неудач мне такое счастье! Прежние жены не понимали моей любви ко всему русскому: слышать русскую речь, читать русские газеты, иметь друзей из России. А Маргот это поняла! Вот так в 80 лет я встретил свою судьбу. Но я и Жанну не забываю. Разыскали мы Жанну с моей племянницей в Нижнем Новгороде, и теперь она самая известная женщина в своем микрорайоне. Ну потому что из Германии ей весточки идут - каждый месяц высылаю я ей деньги и посылки.
...А у Маргот две дочери, пять внуков, и все они меня приняли в свою семью, в которой говорят по-русски! Знаете, я цепляюсь абсолютно за все, что связано с Россией. Три года назад я выставил в интернете первое издание моей книги "Искусство войны". Очень скоро читателей моей книги уже было 10 тысяч. У меня собралась добрая сотня отзывов, которые я получил по электронной почте. Я отвечаю всем лично. Я нашел друзей в Москве, Астрахани, Самаре, Екатеринбурге, Иркутске, теперь и в Санкт-Петербурге. Использую любую возможность, чтобы приехать в Россию. И думаю о том, что моя жизнь только сейчас обрела истинный смысл.
Беседовала Елена ДОБРЯКОВА
- Значит, в плену вам не было так уж плохо? У вас были щадящие условия?
- Когда как, и невыносимо было, и вполне терпимо. Но благодаря годам, которые я провел в лагерях для военнопленных в Поволжье, я пересмотрел свое отношение к Гитлеру, к фашизму, к коммунизму, к Сталину. Я сумел, как мне кажется, отойти от узкого мышления, которое ограничивалось когда-то лишь интересами моей страны.
- Когда-то вы были убежденным гитлеровцем?
- Да. Гитлерюгенд - это ведь была наша ежедневная жизнь. И она захватывала молодых людей по мере прихода Гитлера к власти. Тех, кто был против него, он к тому времени посадил. Нейтральные массы и правые подключились к нему, потому что успехи были огромные. У нас в
33-м году было 6 миллионов безработных. Через два года их осталось 700 тысяч. Эта рабочая сила ушла в вооружение, в военную промышленность, в постройку автострад, которые имели стратегическое значение.
- А вам было невдомек, что за этим всем стоит?
- Друг моей матери, профессор экономики, мне говорил в 39-м, что у Гитлера нет другого выхода, кроме как начать войну. Но я тогда это пропустил мимо ушей.
- Ваш отец тоже был сторонником Гитлера?
- Мой отец Эрнст Фритцше был единственным преподавателем одноклассной школы в маленькой деревушке под Галле, где я родился и жил с родителями и братом. Отец был правого направления, входил в Германскую национальную партию помещиков, крупных предпринимателей. У них была идея вернуть кайзера. Отец, как сын горняка, стал офицером в Первую мировую войну и за героизм был возведен в степень лейтенанта. Он был очень благодарен кайзеру за то, что тот поднял его на столь высокий общественный уровень. Отец встретил приход Гитлера к власти отрицательно, считал его выскочкой, человеком без серьезных знаний.
- Когда началась война, вам было шестнадцать. Вы хотели идти на войну?
- Не было никакой боязни. Начался новый период с новыми событиями, о которых мы еще не знали. Наше вооружение находилось в таком превосходном состоянии, что мы были абсолютно уверены в том, что нас никто не сдержит и за считаные месяцы мы завоюем славянские народы...
- ...Которые можно уничтожать?
- Нам внушали, что славяне почти звери, дикие, невежественные, и их не зазорно уничтожать. Немецкий народ был разделен на две части: на гуманистов и на тех, кто не имел моральных ограничений. Кстати, о зверствах фашистов мы ничего не слышали, в прессе ничего не писалось. Да, ходили какие-то слухи, которым мы не верили.
- Но вы сами наверняка были причастны к уничтожению противника. Вы же воевали?
- Очень мало. Закончив школу летчиков, я отправился на фронт. Служил в люфтваффе - вы поймите, летчик видит войну совсем в другой перспективе, нежели те, кто на земле, кто смотрит противнику в глаза. Нагрузка на совесть намного меньше. 2 июня 1943 года я прибыл в часть. Была неделя боевых вылетов. 19 июня мой самолет был подбит... Сегодня есть такие товарищества ветеранов в Западной Германии, они регулярно собираются, вспоминают сражения, в которых участвовали. Многие твердо убеждены, что они не проиграли войну. Эти ветераны говорят: "Мы честно выполняли свой долг". Мой брат такой же. Он был профессиональным офицером, капитаном, и до самой смерти, а это случилось два года тому назад, он считал Гитлера самым великим немецким гением. И до конца жизни мы спорили с ним, но никогда во мнениях не сходились.
- Я так понимаю, когда вас сбили, вы и попали в плен? Вы очень были напуганы?
- Да, мы боялись. Пропаганда твердила: русские не берут немцев в плен - подвергают допросам и расстреливают. Перед тем как быть подбитыми, мы потопили рыбоперерабатывающую базу. Нам удалось выпрыгнуть с парашютами, мы сидели в резиновой лодке на воде - два молодых летчика и командир майор Росхе. К нам подплыл катер, в котором сидело человек 30-40. Мы спокойно вынули пистолеты и приготовились покончить с собой. Вдруг Росхе сказал нам: "Бросьте пистолеты, я знаю, что русские обращаются с пленными по закону Женевской конвенции". Это был шок! Штабной офицер знает то, что нам, унтер-офицерам, не рассказывали! Для начала нас раздели донага - веревками связали руки и посадили в небольшую каюту. Потом появились два человека с палками и начали нас избивать. На груди у нашего командира был рыцарский крест - он настолько верил тому, что советская сторона придерживается Женевской конвенции, что даже этот орден не снял. И поплатился - ударов ему досталось гораздо больше, чем нам. Истекающий кровью, он решил больше не жить, поднялся - и тогда в него выстрелили. Русские не перевязали ему ран, Росхе умирал под нашими ногами. Его выбросили за борт. Нам связали руки и ноги. Никто не мог пошевелиться и согнать комаров, которые полчищами слетелись на открытые раны. Это была страшная ночь.
- С вами потом так же жестоко обращались?
- Потом с нами уже не вели себя так бесконтрольно. Мы поняли, что на нас вылился эмоциональный выплеск, и он естественный - мы же враги, убийцы, кто же еще в глазах этих рыбаков? В полуобморочном состоянии нас передали военным, и капитана потом наказали, потому что наш офицер был очень-очень важный "язык". Дело в том, что немецкая эскадра имела карту расположения магнитных мин под водой. Несколько раз корабль или катер мог проплыть спокойно, а в какой-то момент подорваться. Вычислить эти мины было очень трудно, но наш командир мог раскрыть многие секреты. Так вот, офицер, который нас принял, был очень вежлив. Он приказал солдатам снять веревки и раздал нам сигареты. И вообще обращение при допросах было очень человеческое. Потом приехал новый допросчик, майор из Москвы, он великолепно говорил по-немецки, по-английски. Никогда не забуду, как он заметил мне: "Вы как будто бы человек интеллигентный, но почему вы считаете, что мы, русские, идиоты?" Нас спросили, есть ли у нас какие-то желания. Мой товарищ попросил вернуть наручные часы. А я спросил, могу ли я посмотреть Астрахань. Мне позволили. Да, кормили нас очень неплохо, сил хватало, чтобы трудиться в поле. А самое главное, там был политрук лейтенант Мейер, еврей. Он вырос в Германии, и это был весьма образованный человек, он-то и заложил основу моей идеологической перековки.
- Честно говоря, сегодня слышать это удивительно. Про столь человеческое отношение к немецким военнопленным мы не очень-то догадывались. Неужели и дальше было также?
- Нет, идиллией был только этот первый лагерь. Потом нас перевели в другое место, под Сталинградом. Мы дошли более-менее нормально. Но здесь были остатки военнопленных. Из двух тысяч человек, которых по этапу отправили сюда, живыми добрались около 200. По дороге их не кормили совсем, и выжили только те, кто не боялся есть человечину. При 30-градусном морозе, пешком, практически в одних обмотках пройти огромное расстояние без укрытия и без пищи практически невозможно.
- А что было самым невыносимым во втором лагере?
- Голод. Голод. И болезни. Диарея. Я за две недели похудел на 24 килограмма: весил 70, а дошел до 46. Меня не лечили и гнали на работу. Это была верная погибель. Но меня спас случай, что именно в этот момент из Москвы прибыла комиссия во главе с генералом, который из-за слишком большой смертности в лагере должен был проверить условия содержания пленных. Весь прежний персонал был послан на фронт, и в руководстве лагеря поставили инвалидов. Издевательства прекратились. Мне повезло. И везло всю жизнь. Мне же гадалка нагадала сто лет жизни.
- Какая гадалка, где?
- Это было на берегу реки Клязьма, в городке Южа - я туда был направлен в антифашистскую школу. Пленные передвигались там совершенно свободно в радиусе 200 метров. Вечерком сижу на берегу, любуюсь закатом. Идет женщина средних лет, цыганка. Спросила, есть ли что продать? Я уже довольно неплохо по-русски и понимал, и говорил. Я ей продал бумажник кожаный за 2 кг картофеля. Вдруг она говорит: "Давайте руку". Посмотрела и сказала: "Ты человек очень счастливый, все преодолеешь, Только счастье тебе всегда будет после того, как тебе потонуть в грязи".
- Цыганка вас запрограммировала на успех?
- Очень приятно жить, когда знаешь, что впереди еще 17 лет. Ничего не боюсь. А из-за этого оптимизм мой не теряется. И можно сказать, самый неудачный путь мой в жизни - это женщины. Первая любовь была Галина. Но я же пленный. Что могло у нас получиться? Был единственный поцелуй... Вторая любовь - Жанна. Это были платонические отношения. Оказалось, что я не смог забыть ее в течение всей жизни. Вот вернулся я домой в 49-м году после плена. Что делать в своей родной деревне? В Галле хоть техническим переводчиком можно было устроиться. Жил одиноко в каморке. Женился на авось, чтобы только иметь человека.
- И что же здесь неудачного?
- Прожили с женой 33 года, дочь родили. А любви не было. Развод. И еще 20 лет с другой женщиной, но и этот союз был ошибкой. И вот представьте себе, два года назад я встретил женщину, ее зовут Маргот Ковалева. Она немка, но была замужем за русским военным, жила в России несколько лет. Господи, как же цыганка была права - после стольких неудач мне такое счастье! Прежние жены не понимали моей любви ко всему русскому: слышать русскую речь, читать русские газеты, иметь друзей из России. А Маргот это поняла! Вот так в 80 лет я встретил свою судьбу. Но я и Жанну не забываю. Разыскали мы Жанну с моей племянницей в Нижнем Новгороде, и теперь она самая известная женщина в своем микрорайоне. Ну потому что из Германии ей весточки идут - каждый месяц высылаю я ей деньги и посылки.
...А у Маргот две дочери, пять внуков, и все они меня приняли в свою семью, в которой говорят по-русски! Знаете, я цепляюсь абсолютно за все, что связано с Россией. Три года назад я выставил в интернете первое издание моей книги "Искусство войны". Очень скоро читателей моей книги уже было 10 тысяч. У меня собралась добрая сотня отзывов, которые я получил по электронной почте. Я отвечаю всем лично. Я нашел друзей в Москве, Астрахани, Самаре, Екатеринбурге, Иркутске, теперь и в Санкт-Петербурге. Использую любую возможность, чтобы приехать в Россию. И думаю о том, что моя жизнь только сейчас обрела истинный смысл.
Беседовала Елена ДОБРЯКОВА
