Общество
"ВДОЛЬ КНИГАМИ ВЫЛОЖЕННЫХ СТЕН"
11 июля
Дом № 47 по Большой Морской... "Я там родился в последней (если считать по направлению к площади, против нумерного течения) комнате на втором этаже, там, где был тайничок с материнскими драгоценностями". Это написал великий русский писатель Владимир Владимирович Набоков в своем автобиографическом романе "Другие берега", уже находясь за много-много километров и стран от своего родного дома.
Но семья Набоковых появилась на Большой Морской, разумеется, не первой -
район этот начал застраиваться еще в начале XVIII века, и за 200 лет здесь перебывало множество народа. Сразу следует сказать, что непростого: после первого зарегистрированного "постояльца", члена Соляной комиссии Якова Маслова, который сам в доме не жил, а сдавал его внаем, зданием владели, скажем, директор Царскосельского лицея Антон Васильевич фон Энгельгарт; племянница князя Григория Потемкина Татьяна Васильевна Юсупова, внук именитого полководца Александр Аркадьевич Суворов-Рымникский. И если в XVIII веке дом был одноэтажным и деревянным, то при Суворове его надстроили и поставили портик с четырьмя колоннами. Когда же здание перешло к коллежскому регистратору Михаилу Николаевичу Рогову, то оно украсилось пристройкой с парадной дверью и проездом во двор, над которым засияли два полуциркульных окна.
Но все эти переделки можно считать незначительными, так как основное архитектурно-строительное действо началось в 1898 году, после того как 47-й попал в руки Елены Ивановны Рукавишниковой, дочери знаменитого золотопромышленника. Она собиралась выходить замуж за сына министра юстиции, юриста и камергера Владимира Дмитриевича Набокова и присматривала, так сказать, родовое гнездышко. Понравился этот самый дом на Большой Морской, который в то время принадлежал Надежде Половцовой, приемной дочери банкира императорского двора барона Штиглица. Сумму госпожа Половцова запросила несусветную - 300 тысяч золотых рублей. Мол, центр города, близко к Исаакию и все такое... Но Елена Ивановна торговаться не собиралась - уж если она бралась что-либо покупать, то из рук у нее это уже не уходило.
После подписания купчей она вместе с женихом стала думать, как переделать дом, чтобы "избежать ложных форм, не вызываемых конструктивной необходимостью". Именно под такой формулировкой получили архитекторы Михаил Гейслер и Владимир Гуслистый основную задачу по строительству. И тогда было решено основной, выходящий на улицу дом сделать хозяйским, а пятиэтажный флигель во дворе сдавать внаем.
Елена Ивановна во что бы то ни стало хотела "отбить" затраченные деньги. И работа закипела. Чтобы не испортить ценные интерьеры, оставшиеся в доме от прежних хозяев, перестройку начали таким образом: сначала возвели новые внешние стены и настелили крышу, а уже затем разобрали все старое. Разнообразные колонны, сандрики и тому подобное убрали и заменили их "мотивами из царства растительного мира". Нижний этаж лицевого строения облицевали красным песчаником, которым отделали также наличники окон второго этажа. Основную стену поставили из
тесаного серого песчаника. Кстати, Владимир Владимирович в эмиграции, по всей видимости запамятовав о том, каким именно был парадный вид его родного дома, писал: "...трехэтажный розового гранита особняк с цветистой полоской мозаики над верхними окнами".
Кстати, о мозаике. Так как особняк получался роскошным, в стиле венского модерна, с уникальными интерьерами под барокко и ренессанс, то и майоликовый фриз заказали не абы кому, а самому Владимиру Фролову, у которого была лучшая в столице мастерская.
"Стилизованные тюльпаны и лилии сплетаются в густой и сочный плавно текущий кругами орнамент на бирюзовом фоне с золотой каймой. Кусочки смальты, как разноцветные мазки с мягкими переходами полутонов, "лепят" форму, оконтуренную полосками из темных мелких кубиков" - так написал о фризе Набоковых знаток питерского модерна Борис Кириков. За майолику заплатили сумму по тем временам убойную: 3195 рублей 75 копеек!
Самым же любимым местом в доме маленький Володя считал отцовскую библиотеку. Собрание книг камергера Набокова насчитывало более 10 тысяч томов на пяти языках и постоянно пополнялось. Книги находились в 24 дубовых книжных шкафах, тянущихся вдоль стен в комнате, выполненной в стиле Генриха II. Вот как описывает библиотеку Владимир Владимирович в "Других берегах": "Глубокие клубные кресла с толстыми сиденьями стояли там и сям вдоль книгами выложенных стен..."
Именно в библиотеке состоялась незабываемая встреча молодого Владимира Владимировича с именитым в ту пору Гербертом Уэллсом, приехавшим в Петербург в 1914 году и остановившимся у Набоковых. Библиотека являлась одновременно и спортивным залом.
Набоков-младший обожал свой дом, в котором собирались самые интересные люди начала прошлого века: пел Шаляпин, пианист и дирижер Сергей Кусевицкий давал концерты, Мстислав Добужинский был приглашен как учитель рисования к юному Владимиру и Александр Бенуа частенько "заглядывал на огонек". В 1916 году Володя выпустил первую книгу своих стихов, и ее торжественно прочитали, а затем присовокупили к отцовской библиотеке...
Но все волшебство и очарование старого времени закончилось с приходом к власти большевиков: в 1918 году дом Набоковых реквизировали за неуплату хозяевами городских сборов, и в 1919-м семья эмигрировала из России.
Но дом с остатками былой роскоши - например, с майоликовым фризом, расписными стеклами и резными стенами из ореха и красного дерева - пережил все невзгоды, и первый его этаж превратился в Музей Владимира Набокова.
Оконные витражи, сделанные в Риге Эрнстом Тоде, Михаил Гейслер назвал "живописными стеклами в свинцовой спайке", потому что рисунок выполнен красками по стеклу.
Пигменты "прожили" более ста лет, но написанные Тоде цветы до сих пор поражают свежестью и яркостью.
Александр ХОХРЕВ
Но семья Набоковых появилась на Большой Морской, разумеется, не первой -
район этот начал застраиваться еще в начале XVIII века, и за 200 лет здесь перебывало множество народа. Сразу следует сказать, что непростого: после первого зарегистрированного "постояльца", члена Соляной комиссии Якова Маслова, который сам в доме не жил, а сдавал его внаем, зданием владели, скажем, директор Царскосельского лицея Антон Васильевич фон Энгельгарт; племянница князя Григория Потемкина Татьяна Васильевна Юсупова, внук именитого полководца Александр Аркадьевич Суворов-Рымникский. И если в XVIII веке дом был одноэтажным и деревянным, то при Суворове его надстроили и поставили портик с четырьмя колоннами. Когда же здание перешло к коллежскому регистратору Михаилу Николаевичу Рогову, то оно украсилось пристройкой с парадной дверью и проездом во двор, над которым засияли два полуциркульных окна.
Но все эти переделки можно считать незначительными, так как основное архитектурно-строительное действо началось в 1898 году, после того как 47-й попал в руки Елены Ивановны Рукавишниковой, дочери знаменитого золотопромышленника. Она собиралась выходить замуж за сына министра юстиции, юриста и камергера Владимира Дмитриевича Набокова и присматривала, так сказать, родовое гнездышко. Понравился этот самый дом на Большой Морской, который в то время принадлежал Надежде Половцовой, приемной дочери банкира императорского двора барона Штиглица. Сумму госпожа Половцова запросила несусветную - 300 тысяч золотых рублей. Мол, центр города, близко к Исаакию и все такое... Но Елена Ивановна торговаться не собиралась - уж если она бралась что-либо покупать, то из рук у нее это уже не уходило.
После подписания купчей она вместе с женихом стала думать, как переделать дом, чтобы "избежать ложных форм, не вызываемых конструктивной необходимостью". Именно под такой формулировкой получили архитекторы Михаил Гейслер и Владимир Гуслистый основную задачу по строительству. И тогда было решено основной, выходящий на улицу дом сделать хозяйским, а пятиэтажный флигель во дворе сдавать внаем.
Елена Ивановна во что бы то ни стало хотела "отбить" затраченные деньги. И работа закипела. Чтобы не испортить ценные интерьеры, оставшиеся в доме от прежних хозяев, перестройку начали таким образом: сначала возвели новые внешние стены и настелили крышу, а уже затем разобрали все старое. Разнообразные колонны, сандрики и тому подобное убрали и заменили их "мотивами из царства растительного мира". Нижний этаж лицевого строения облицевали красным песчаником, которым отделали также наличники окон второго этажа. Основную стену поставили из
тесаного серого песчаника. Кстати, Владимир Владимирович в эмиграции, по всей видимости запамятовав о том, каким именно был парадный вид его родного дома, писал: "...трехэтажный розового гранита особняк с цветистой полоской мозаики над верхними окнами".
Кстати, о мозаике. Так как особняк получался роскошным, в стиле венского модерна, с уникальными интерьерами под барокко и ренессанс, то и майоликовый фриз заказали не абы кому, а самому Владимиру Фролову, у которого была лучшая в столице мастерская.
"Стилизованные тюльпаны и лилии сплетаются в густой и сочный плавно текущий кругами орнамент на бирюзовом фоне с золотой каймой. Кусочки смальты, как разноцветные мазки с мягкими переходами полутонов, "лепят" форму, оконтуренную полосками из темных мелких кубиков" - так написал о фризе Набоковых знаток питерского модерна Борис Кириков. За майолику заплатили сумму по тем временам убойную: 3195 рублей 75 копеек!
Самым же любимым местом в доме маленький Володя считал отцовскую библиотеку. Собрание книг камергера Набокова насчитывало более 10 тысяч томов на пяти языках и постоянно пополнялось. Книги находились в 24 дубовых книжных шкафах, тянущихся вдоль стен в комнате, выполненной в стиле Генриха II. Вот как описывает библиотеку Владимир Владимирович в "Других берегах": "Глубокие клубные кресла с толстыми сиденьями стояли там и сям вдоль книгами выложенных стен..."
Именно в библиотеке состоялась незабываемая встреча молодого Владимира Владимировича с именитым в ту пору Гербертом Уэллсом, приехавшим в Петербург в 1914 году и остановившимся у Набоковых. Библиотека являлась одновременно и спортивным залом.
Набоков-младший обожал свой дом, в котором собирались самые интересные люди начала прошлого века: пел Шаляпин, пианист и дирижер Сергей Кусевицкий давал концерты, Мстислав Добужинский был приглашен как учитель рисования к юному Владимиру и Александр Бенуа частенько "заглядывал на огонек". В 1916 году Володя выпустил первую книгу своих стихов, и ее торжественно прочитали, а затем присовокупили к отцовской библиотеке...
Но все волшебство и очарование старого времени закончилось с приходом к власти большевиков: в 1918 году дом Набоковых реквизировали за неуплату хозяевами городских сборов, и в 1919-м семья эмигрировала из России.
Но дом с остатками былой роскоши - например, с майоликовым фризом, расписными стеклами и резными стенами из ореха и красного дерева - пережил все невзгоды, и первый его этаж превратился в Музей Владимира Набокова.
Оконные витражи, сделанные в Риге Эрнстом Тоде, Михаил Гейслер назвал "живописными стеклами в свинцовой спайке", потому что рисунок выполнен красками по стеклу.
Пигменты "прожили" более ста лет, но написанные Тоде цветы до сих пор поражают свежестью и яркостью.
Александр ХОХРЕВ
