Экономика
Не все в Канны ездить
06 сентября
В социально-культурной сфере заведующий кафедрой социально-культурных технологий Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов, доктор культурологии, профессор Григорий БИРЖЕНЮК в Петербурге считается специалистом № 1. Познакомившись с его биографией, можно сказать, что это закономерно. Потому что всю свою сознательную жизнь Бирженюк так или иначе был связан с культурно-просветительной работой. Начинал инструктором турбазы, затем работал во дворцах культуры имени С.М. Кирова и имени Ленсовета и только потом занялся педагогической деятельностью параллельно с научной, исследовательской.
– Григорий Михайлович, с культурой у нас в России сейчас далеко не все благополучно. Не могли бы вы, как ученый-культуролог, ответить на два извечно русских вопроса: кто виноват и что делать?
– «Не все благополучно»? Думаю, нет такой страны, нет такого периода в истории любого государства, когда бы в области культуры все было благополучно. Это, видимо, объективная особенность культуры. Культура – гигантское, невероятно сложное, многослойное явление. Оно включает в себя производство культурных ценностей, их сохранение, распространение, потребление, управление отраслью «культура» и так далее.
Деформации в этой системе начались давно, едва ли не в 1979 году, когда был внедрен так называемый «Новый механизм хозяйствования в культуре». На культуру распространили такие категории, как прибыль, рентабельность… Тогда многие, и я в том числе, говорили, что это конец культуры. Потому что культура, по определению, является внерыночным сектором экономики. Она живет в рынке, но она вне рынка, так же как экология, как фундаментальные науки. Это было начало беды. Разрешили, например, вместо пяти библиотекарей иметь трех, а фонд заработной платы оставили прежним: делите! Но три библиотекаря не смогут обслужить читателей так, как пять. Более того, когда работник культуры обнаружил, что его зарплата зависит от прибыли, он невольно стал делать то, что дает прибыль, и не делать того, что не приносит прибыли. Мы потеряли детские клубы, много чего потеряли. Потому что нерентабельно! Конечно, случилось это не в один день, но бомба была заложена.
В советское время была сильна коммунистическая идеология – она сдерживала процесс развала. А в смутные перестроечные и не менее смутные постперестроечные годы производство культурных ценностей встало на псевдорыночный путь. Производитель начал развращаться. И потребитель тоже. А те, кто должен эту культуру сохранять, часто ее же и разворовывали: музеи, библиотеки.
В нелинейных, сложных социальных системах, к которым принадлежат культура или образование, исключительно сложно просчитать все последствия любого, даже самого малого шага. Это системы, чувствительные к начальным изменениям, но «медлительные». Отсюда произошел термин «эффект баттерфляй», то есть бабочки. Взмах крыла бабочки в Китае может закончиться ураганом в Америке. И поэтому, когда мы что-то собираемся делать, надо хорошо обдумать последствия. Предположим, сегодня мы можем убрать Лермонтова из школьной программы. И назавтра ничего не случится. А может быть, из-за этого через сто лет будем жить в другой стране, в дикой.
Культура как поезд, она инерционна, моментально нельзя остановить ни один процесс. Совершим ошибку – и десять лет будем жить с этой ошибкой.
– Относится ли это и к управлению культурой, которое ко всему этому оказалось не готовым? У нас же есть и Министерство культуры, и Роскультура, и комитеты по культуре.
– Все это есть, но чем управляют в культуре? Во-первых, материальными объектами: строительство, содержание, ремонт… В какой-то мере кадрами. И все. А на самом деле нужно прежде всего управлять условиями ее развития. Но и тут проблема! В годы перестройки увеличилось количество субъектов культуры, причем практически все они оказались неподведомственными государству. Появились негосударственные видеосалоны, частные библиотеки, театры, фотогалереи, ночные клубы. Все это существует как бы вне государственной ответственности.
– Появилась альтернативная культура?
– С управленческой точки зрения – нет. Но в постперестроечные годы много наломали дров. Поначалу в депутатские комиссии по культуре люди культуры не шли, они были воспитаны по принципу трамвая – не высовывайся. Вся система культуры оказалась не готова к радикальным изменениям. Надо было искать выход из создавшегося положения. Мы с моим коллегой Александром Петровичем Марковым придумали технологию социально-культурного проектирования. Мы же ее и внедрили в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов. Много ездили по стране и учили практиков работе в новых условиях – политических, экономических, культурных. И она, технология, заработала. Половина регионов России работала по нашей схеме.
– В чем суть технологии?
– Умение из того, что есть, спроектировать более-менее жизнеспособные вещи.
– Но, как мы выяснили, часть субъектов – сами по себе. Стихия! Вольница! Что можно сделать?
– Все очень просто. Во-первых, мы предложили отказаться от известного тезиса, по которому работали тогда учреждения культуры: не выстраивать деятельность по предполагаемым интересам населения. А перейти на работу по проблемно-целевому принципу.
У людей есть всего два ресурса: время и энергия. Деньги – это фактически то же са-мое: человек тратит время и энергию, получает деньги и их тратит. Но человек склонен тратить свои ресурсы только в том случае, если у него есть проблемы, а мы предлагаем их решение. Помните вечера «Кому за 30…»? Там демонстрировали моды, устраивали конкурсы и проводили викторины. Зачем люди шли – смотреть моды и участвовать в викторинах?
Решать проблемы! Почему не стало этих вечеров? Потому что появились разделы в газетах, сайты, брачные агентства, индивидуальные свахи. У человека есть проблема – он начинает ее решать.
Я помню, при Хрущеве с работы можно было вылететь, если ты не участвовал в художественной самодеятельности. А недавно в городе проводили фестиваль городских хоров, так в 3 дня еле уложились, хотя думали – за день. Оказывается, сейчас хоров в Петербурге больше, чем было во времена Советского Союза.
– Хоров? Притом что раньше секции, кружки – бесплатно. А сейчас за все надо платить!
– Да, да! Значит, у людей есть потребность собираться вместе, и не только петь, а жить коллективной жизнью. А раз человек платит, значит, решает свои проблемы. Мы в свое время изучали с тем же Александром Петровичем самодеятельные объединения и поняли, что это объединения не по интересам, а по проблемам. Хор поет песню о Ленине. Но один в хор ходит, чтобы можно было вечерами куда-то податься из дому. Другая – чтобы найти спутника на всю жизнь или как получится. Третий – потому что на работе он номер 16, а в хоре – солист.
Действительно, потребление культуры за последние годы упало в разы. Сегодня некоторые показатели начали улучшаться, хотя и медленно и в основном в городах. Но мы не одним днем живем. Кинотеатры были закрыты, а сегодня народ вернулся в кинотеатры, но уже в другие кинотеатры, где хорошо. Может быть, народ вернется к книге. Когда-то. Но сегодня народ, особенно молодежь, тотально неначитан. Тотально.
– Однако в том же метро очень многие по-прежнему читают.
– Начиная с 1980-х годов, во всем мире прошел очень мощный процесс одомашнивания культуры. Во-первых, человечество достигло достаточно высокого уровня производства культурных консервов. Книга – это вид культурных консервов, такой же, как грампластинка, видеокассета, диск, который, как и пищевые консервы, стоит на полке или в холодильнике и может быть употреблен, когда возникает необходимость. Это объективный процесс. Еще один фактор одомашнивания культуры – телевизор. Но при домашнем потреблении культуры обязательно имеет место совмещение видов деятельности. Редко кто сидит и смотрит телевизор. Обычно обедает и смотрит. Гладит белье и смотрит. Казалось бы, ну и хорошо. Но при совмещении видов деятельности всегда лидирует предметная деятельность. То есть я ем на фоне телевизора, но не смотрю телевизор на фоне еды. Почему? Еда требует определенных усилий. Оказалось, что появился феномен фоновой культуры. Социологи чтения нашли хороший термин: «чтение в ситуации нечтения». Смотрение в ситуации несмотрения, слушание в ситуации неслушания и так далее.
– И все же ваш прогноз на ближайшее будущее нашей культуры? Надеюсь, оно светлое.
– Прогноз в целом позитивный. Культура обладает очень мощными регенерирующими функциями.
У Дмитрия Сергеевича Лихачева есть замечательная мысль о том, что культуру можно уподобить стреле, воткнутой в землю. То, что в земле, это прошлое. А то, что на поверхности, – будущее. И та часть российской культуры, которая в прошлом, настолько мощнее того, что сегодня, что ее и не вытянуть, и не сломать.
Алексей Миронов
– Григорий Михайлович, с культурой у нас в России сейчас далеко не все благополучно. Не могли бы вы, как ученый-культуролог, ответить на два извечно русских вопроса: кто виноват и что делать?
– «Не все благополучно»? Думаю, нет такой страны, нет такого периода в истории любого государства, когда бы в области культуры все было благополучно. Это, видимо, объективная особенность культуры. Культура – гигантское, невероятно сложное, многослойное явление. Оно включает в себя производство культурных ценностей, их сохранение, распространение, потребление, управление отраслью «культура» и так далее.
Деформации в этой системе начались давно, едва ли не в 1979 году, когда был внедрен так называемый «Новый механизм хозяйствования в культуре». На культуру распространили такие категории, как прибыль, рентабельность… Тогда многие, и я в том числе, говорили, что это конец культуры. Потому что культура, по определению, является внерыночным сектором экономики. Она живет в рынке, но она вне рынка, так же как экология, как фундаментальные науки. Это было начало беды. Разрешили, например, вместо пяти библиотекарей иметь трех, а фонд заработной платы оставили прежним: делите! Но три библиотекаря не смогут обслужить читателей так, как пять. Более того, когда работник культуры обнаружил, что его зарплата зависит от прибыли, он невольно стал делать то, что дает прибыль, и не делать того, что не приносит прибыли. Мы потеряли детские клубы, много чего потеряли. Потому что нерентабельно! Конечно, случилось это не в один день, но бомба была заложена.
В советское время была сильна коммунистическая идеология – она сдерживала процесс развала. А в смутные перестроечные и не менее смутные постперестроечные годы производство культурных ценностей встало на псевдорыночный путь. Производитель начал развращаться. И потребитель тоже. А те, кто должен эту культуру сохранять, часто ее же и разворовывали: музеи, библиотеки.
В нелинейных, сложных социальных системах, к которым принадлежат культура или образование, исключительно сложно просчитать все последствия любого, даже самого малого шага. Это системы, чувствительные к начальным изменениям, но «медлительные». Отсюда произошел термин «эффект баттерфляй», то есть бабочки. Взмах крыла бабочки в Китае может закончиться ураганом в Америке. И поэтому, когда мы что-то собираемся делать, надо хорошо обдумать последствия. Предположим, сегодня мы можем убрать Лермонтова из школьной программы. И назавтра ничего не случится. А может быть, из-за этого через сто лет будем жить в другой стране, в дикой.
Культура как поезд, она инерционна, моментально нельзя остановить ни один процесс. Совершим ошибку – и десять лет будем жить с этой ошибкой.
– Относится ли это и к управлению культурой, которое ко всему этому оказалось не готовым? У нас же есть и Министерство культуры, и Роскультура, и комитеты по культуре.
– Все это есть, но чем управляют в культуре? Во-первых, материальными объектами: строительство, содержание, ремонт… В какой-то мере кадрами. И все. А на самом деле нужно прежде всего управлять условиями ее развития. Но и тут проблема! В годы перестройки увеличилось количество субъектов культуры, причем практически все они оказались неподведомственными государству. Появились негосударственные видеосалоны, частные библиотеки, театры, фотогалереи, ночные клубы. Все это существует как бы вне государственной ответственности.
– Появилась альтернативная культура?
– С управленческой точки зрения – нет. Но в постперестроечные годы много наломали дров. Поначалу в депутатские комиссии по культуре люди культуры не шли, они были воспитаны по принципу трамвая – не высовывайся. Вся система культуры оказалась не готова к радикальным изменениям. Надо было искать выход из создавшегося положения. Мы с моим коллегой Александром Петровичем Марковым придумали технологию социально-культурного проектирования. Мы же ее и внедрили в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов. Много ездили по стране и учили практиков работе в новых условиях – политических, экономических, культурных. И она, технология, заработала. Половина регионов России работала по нашей схеме.
– В чем суть технологии?
– Умение из того, что есть, спроектировать более-менее жизнеспособные вещи.
– Но, как мы выяснили, часть субъектов – сами по себе. Стихия! Вольница! Что можно сделать?
– Все очень просто. Во-первых, мы предложили отказаться от известного тезиса, по которому работали тогда учреждения культуры: не выстраивать деятельность по предполагаемым интересам населения. А перейти на работу по проблемно-целевому принципу.
У людей есть всего два ресурса: время и энергия. Деньги – это фактически то же са-мое: человек тратит время и энергию, получает деньги и их тратит. Но человек склонен тратить свои ресурсы только в том случае, если у него есть проблемы, а мы предлагаем их решение. Помните вечера «Кому за 30…»? Там демонстрировали моды, устраивали конкурсы и проводили викторины. Зачем люди шли – смотреть моды и участвовать в викторинах?
Решать проблемы! Почему не стало этих вечеров? Потому что появились разделы в газетах, сайты, брачные агентства, индивидуальные свахи. У человека есть проблема – он начинает ее решать.
Я помню, при Хрущеве с работы можно было вылететь, если ты не участвовал в художественной самодеятельности. А недавно в городе проводили фестиваль городских хоров, так в 3 дня еле уложились, хотя думали – за день. Оказывается, сейчас хоров в Петербурге больше, чем было во времена Советского Союза.
– Хоров? Притом что раньше секции, кружки – бесплатно. А сейчас за все надо платить!
– Да, да! Значит, у людей есть потребность собираться вместе, и не только петь, а жить коллективной жизнью. А раз человек платит, значит, решает свои проблемы. Мы в свое время изучали с тем же Александром Петровичем самодеятельные объединения и поняли, что это объединения не по интересам, а по проблемам. Хор поет песню о Ленине. Но один в хор ходит, чтобы можно было вечерами куда-то податься из дому. Другая – чтобы найти спутника на всю жизнь или как получится. Третий – потому что на работе он номер 16, а в хоре – солист.
Действительно, потребление культуры за последние годы упало в разы. Сегодня некоторые показатели начали улучшаться, хотя и медленно и в основном в городах. Но мы не одним днем живем. Кинотеатры были закрыты, а сегодня народ вернулся в кинотеатры, но уже в другие кинотеатры, где хорошо. Может быть, народ вернется к книге. Когда-то. Но сегодня народ, особенно молодежь, тотально неначитан. Тотально.
– Однако в том же метро очень многие по-прежнему читают.
– Начиная с 1980-х годов, во всем мире прошел очень мощный процесс одомашнивания культуры. Во-первых, человечество достигло достаточно высокого уровня производства культурных консервов. Книга – это вид культурных консервов, такой же, как грампластинка, видеокассета, диск, который, как и пищевые консервы, стоит на полке или в холодильнике и может быть употреблен, когда возникает необходимость. Это объективный процесс. Еще один фактор одомашнивания культуры – телевизор. Но при домашнем потреблении культуры обязательно имеет место совмещение видов деятельности. Редко кто сидит и смотрит телевизор. Обычно обедает и смотрит. Гладит белье и смотрит. Казалось бы, ну и хорошо. Но при совмещении видов деятельности всегда лидирует предметная деятельность. То есть я ем на фоне телевизора, но не смотрю телевизор на фоне еды. Почему? Еда требует определенных усилий. Оказалось, что появился феномен фоновой культуры. Социологи чтения нашли хороший термин: «чтение в ситуации нечтения». Смотрение в ситуации несмотрения, слушание в ситуации неслушания и так далее.
– И все же ваш прогноз на ближайшее будущее нашей культуры? Надеюсь, оно светлое.
– Прогноз в целом позитивный. Культура обладает очень мощными регенерирующими функциями.
У Дмитрия Сергеевича Лихачева есть замечательная мысль о том, что культуру можно уподобить стреле, воткнутой в землю. То, что в земле, это прошлое. А то, что на поверхности, – будущее. И та часть российской культуры, которая в прошлом, настолько мощнее того, что сегодня, что ее и не вытянуть, и не сломать.
Алексей Миронов
