Культура
«Балет – язык будущего»
13 сентября
На этот раз в Стрельну на дачу Линдстрема мы пригласили хореографа Бориса Эйфмана, завоевавшего признание на самых престижных сценических площадках мира. Художественный руководитель Санкт-Петербургского государственного академического театра балета под руководством Бориса Эйфмана к 30-летию своего театра подошел в прекрасной творческой форме. Он поставил за эти годы около 50 балетных спектаклей. Премьеры последних лет: «Дон Кихот, или Фантазии безумца», «Карамазовы», «Красная Жизель», «Мой Иерусалим», «Русский Гамлет», «Дон Жуан, или Страсти по Мольеру», «Анна Каренина», «Чайка». За тридцать лет в театре Эйфмана не только создан новый репертуар, новый тип актера и новый тип психологического балетного театра, но и раздвинуты рамки возможностей этого искусства до самых фантастических высот. Принципиальная позиция театра остается все эти три десятка лет неизменной – углубление в мир человека. Кстати, в эти дни в ДК им. Ленсовета идут спектакли Бориса Эйфмана: сегодня зрители увидят «Анну Каренину» на музыку Чайковского, а завтра – балет «Дон Жуан, или Страсти по Мольеру» на музыку Моцарта и Берлиоза.
«Моя задача – сделать театр понятным миллионам»
– Борис Яковлевич, балет всегда считался элитарным искусством. Ставите ли вы, как художник, как творец, целью работать не только для избранной публики, но и для народа?
– Наш театр в 1977 году открыл свой первый сезон именно для широкой публики, мы стремились снять элитарность с балетного искусства. Мои первые программы были созданы на музыку полузапрещенную, но очень популярную – группы «Пинк Флойд» и Джона Маклафлина. Это была та рок-музыка, которая будоражила молодые сердца, которая притягивала в наш театр новое поколение. И люди, которые прежде никогда не ходили на балет, открывали для себя это искусство и становились нашими многолетними фанатами. Моя задача как художника – создание такого балетного театра, который был бы близок, понятен, доступен многомиллионной аудитории. И мы в течение 30 лет в нашем театре
этим и занимались. Во многом наша жизнь в искусстве зависела от зрителя, который приходил к нам на спектакли. Если бы зрителей не было, если бы мы не были востребованы – нас бы закрыли, ведь финансирование нашего театра изначально было ограничено: и в советские, и в перестроечные времена, да и сегодня средств недостаточно. Мы представляем балетное искусство России за рубежом, и представляем очень достойно. Наш театр конкурирует со многими известнейшими труппами мира, которые имеют дотации от государства в десятки раз большие, чем мы. Значит, единственная возможность пополнить дефицит бюджета – это востребованность, это полные залы.
– При таком непростом режиме выживания можно было скатиться и к кичу, но вы выбираете для своего репертуара классические произведения, серьезные, с философским смыслом: «Братья Карамазовы», «Анна Каренина», «Идиот», «Чайка»…
– Мое частое обращение к классике, особенно к русской, объясняется желанием открывать неизвестное в известном, то, что находится между строк литературного произведения. Балетный язык – абсолютно самодостаточный, и обращение к известной литературе – это стремление не к иллюстрации, а к созданию чего-то абсолютно самостоятельного. В этом один из творческих путей нашего театра. С помощью языка танца материализуются эмоциональные импульсы, которые присущи людям разной культуры, разной национальности. И гастролируя по миру, мы удивляемся одинаковой реакции зрителей в Азии, в Америке, в Европе. Балет – универсальный язык, и я уверен, это язык будущего…
«Сегодня ощущается тяготение к духовности»
– А может ли массовый зритель повернуться лицом к серьезному искусству?
– Это сложный вопрос. И это вопрос вкуса, который каждый решает индивидуально. Например, мой 12-летний сын очень любит «Комеди клаб», и я уважаю его пристрастия. И пока он с упоением потребляет то, что ему предоставляет ТВ, мои разовые «инъекции» недостаточны. Количественно телевидение забивает мозги и души потоком шоу-культуры, который льется со всех каналов. Сегодня осуждать эту ситуацию наивно. Но надо соблюсти баланс, пропорцию серьезного и несерьезного. В советское время существовала государственная политика, которая позволяла достигать баланса разного уровня ТВ передач. Думаю, что надо, не осуждая, предлагать нечто новое, не менее увлекательное. Уверен, яркие, интересные, адаптированные к сегодняшнему времени произведения искусства способны оттянуть часть зрителей от некачественной поп-культуры. Зачем нам плодить поколения, страдающие культурной ограниченностью, ущербностью?
– В советское время искусство было более гуманным. То, что мы видим сегодня на экранах, – драки, убийства, сомнительный юмор – можно обозначить с приставкой «анти». Вам хочется вернуться в старые времена, когда у искусства существовала воспитательная цель?
– Когда я смотрю прежние фильмы, я вижу, что они наполнены наивностью и чистотой, – это время моей молодости, это фильмы другой эпохи. Сегодня искусство не может проповедовать романтические идеалы, которые были присущи тому времени. Язык кинематографа, литературы сегодня – более жесткий, интенсивный. И это совсем неплохо. Другое дело, что прячется за этой формой? Когда наступила свобода самовыражения, многие режиссеры просто не смогли правильно распорядиться ею, приняв свободу за вседозволенность. За ней нередко пряталась художественная беспомощность и желание прозвучать, прогреметь за счет убойных сцен насилия, крови, жестокости. Это было веяние времени, которое, слава Богу, начинает уходить. Сегодня ощущается тяготение к духовности, к общечеловеческим ценностям. И я думаю, переоценка ценностей видна и в том, что искусство сегодня обращается к глубинным человеческим категориям и пытается открыть героя нашего времени – героя не с пистолетом в руке, а с гуманной философией в голове, с позитивными эмоциями души. Инстинкт самовыживания более силен, чем инстинкт насилия и агрессии. А самовыживание ведь происходит не за счет убийства конкурента или соседа, а за счет того, что люди начинают ощущать, что поодиночке они не выживут. Цель государства – поощрять истинных художников к обращению к темам, которые помогут выжить нации.
– Порой казалось, что в России десять заповедей будут забыты…
– Их никто не отменял. Наоборот, люди в нашей стране стали больше ходить в церковь, читать Библию. Надеюсь, читают не по диагонали, а постигают глубинно. Но чтобы эти заповеди работали на бытовом уровне, необходимо зарождение нового самосознания наших соотечественников.
«Творец не должен быть голодным»
– Борис Яковлевич, вы не только балетмейстер, но и общественный деятель. Задумали Академию танца, в которой хотите обучать детей из неблагополучных семей, воспитать из них творческую элиту…
– Об академии я думаю давно. Наверное, мною руководит желание реализовать тот творческий опыт, который я накопил. Хочу создать поколение последователей, способных продолжать мое дело, смысл которого в том, чтобы потомки могли гордиться не только достижениями балета XIX века, но и нашего времени. Для этого необходимо вырастить новое поколение лидеров отечественной хореографии. Но начать нужно с создания нового учебно-театрального комплекса, не имеющего аналогов в мире. И мы его построим! Я задумал собрать со всей России детей 6–7 лет (конечно, по физическим данным они должны соответствовать хореографическим требованиям) из детских домов и неблагополучных семей и определить их на обучение в Академию танца. Эта школа-интернат создаст новый прецедент в области культуры. Возможно, это станет примером и для деятелей спорта и науки, положит начало новому движению к интеллектуальному отбору и спасению детей, создаст новые условия для воспитания россиян.
– Вы уже говорили об этом конкретно с кем-то из влиятельных людей?
– Мы обсуждали этот вопрос с Валентиной Ивановной Матвиенко. Она загорелась идеей и обещала содействие во всем, и главное, в финансировании академии, которую мы собираемся открыть в 2009 году.
– Вы выросли как художник-экспериментатор в нелегкое время противодействия власти. А сегодня, когда появилась свобода, появляются ли настоящие художники?
– Поразительная вещь – в последнее время наблюдается полное отсутствие нового поколения хореографов, деятелей балета, которые бы творили на столь же высоком уровне, как когда-то во времена моей молодости Якобсон, Григорович, Бельский. Тогда в нашей стране кипела хореографическая жизнь, балетный мир был насыщен премьерами, звездами, новыми именами. Но удивительно, что не только в России резко упала планка качества – это мировой кризис! Когда меня однажды спросили в Италии, почему так происходит, я сказал, что, наверное, Бог разлюбил балет. Так что, наверное, свобода или несвобода в творчестве ни при чем. Думаю, что я стал хореографом вовсе не потому, что был гоним, а потому, что Бог дал мне этот дар и я должен был его в любых условиях реализовать. Вот этой потребности не наблюдается сегодня в людях: наоборот, есть превалирование мелких сиюминутных интересов над художественными. Надеюсь, что пройдет время и ситуация изменится. Создавая Академию танца, организовывая студию молодых хореографов во Дворце танца (даст Бог, я доживу до его открытия), я сделаю все возможное, чтобы на своем уровне, в своем кругу создать те условия, при которых артисты балета будут жить не меркантильными интересами, а интересами искусства.
– Бытует мнение, что творец должен быть голодным…
– …А еще бедным, гонимым! Неправда! Я сегодня не голодный, не гонимый, не бедный. Просто сегодня мне не приходится тратить силы на то, чтобы думать о хлебе насущном. Я считаю, что художник должен быть и сыт, и свободен, и обеспечен. Но в нем должен постоянно гореть особый огонь творческого неспокойствия. Если он ощущает, что в нем этот огонь погас, он должен резко уйти и заниматься садоводством или коммерцией. Но пока огонь горит, он должен следовать своему предназначению. Отмеченный Богом живет по законам, которые не он сам придумал. За каждой победой, за каждой удачной премьерой – титанический труд. И чтобы победы продолжались, нужно соблюдать определенную аскезу, отрешаясь от многих земных потребностей, и необходимо сохранить каналы, по которым ты общаешься с некой высшей силой, чистыми.
– Ну а как же быть с тщеславием – разве оно не присуще художнику? Неужели никогда не возникает желания почивать на лаврах?
– Не получается! Поверьте, даже после триумфальной премьеры «Анны Карениной» мне удалось лишь несколько дней порадоваться успеху. А потом снова меня стали бередить мысли, идеи, и я взялся за «Чайку». И тут уже не до звездности, не до эйфории. После премьеры «Чайки» все повторилось. И сейчас я в творческих муках созревания нового балета.
«Дать людям заряд энергии»
– Мастер творит, а в это время, возможно, ему неведомо, чем на самом деле живет народ. Может, народу не до искусства вовсе. Вы задавались когда-нибудь таким вопросом?
– Никогда не думал об этом, но постараюсь ответить. …Все-таки не моя задача – ходить по коммуналкам, баракам, где живут бедные, несчастные люди, и спрашивать, что вам важнее: отремонтировать квартиру, дотянуть до зарплаты или пойти в театр? Для решения социальных проблем есть специальные службы. Моя задача – создавать искусство. Может быть, кто-то из этих людей придет ко мне на спектакль – и это их утешит, даст им энергию, которая поможет выдержать нелегкую жизнь. Настоящее балетное искусство – это своего рода религия, которая помогает людям.
– Верите ли в то, что когда-нибудь культура станет приоритетна в нашей стране?
– Сегодня, увы, она не может быть приоритетом. В России много других приоритетов – вот когда с жизнеобеспечением населения вопросы решатся, тогда, как я надеюсь, возьмутся и за культуру. Но то, что она начинает играть более значительную роль в государстве, – уже видно.
– Вы на Западе проводите, наверное, большую часть своей жизни…
– Не большую. Я был невыездным десятилетиями. А сегодня я использую каждую возможность, чтобы не выезжать за границу, быть дома, общаться с семьей, с сыном, чтобы что-то важное делать для своего театра, пробивать проекты, о которых я говорил.
– Что бы вы хотели привнести из западной культуры в Россию?
– Буду говорить о моей профессии. Отечественному балету не хватает, как ни странно, профессионализма. За границей в мир искусства приходят в более зрелом возрасте. Это сознательный выбор детей, которые не могут не танцевать. Они знают изначально, что балетное искусство – не коммерческое занятие, что в другой сфере они могли бы заработать гораздо больше, не затрачивая таких сумасшедших усилий. При этом во многих странах, допустим в Германии, где система социального страхования развита сильнее, чем у нас, артисты балета не получают пенсии вовсе. Заканчивают они свою карьеру после 30 лет, и им дается полгода на адаптацию – за это время они должны поменять профессию. Не так просто заново начать жизнь, но они сознательно на это идут. У нас другая, существующая еще с советских времен психология, когда каждая мама, бабушка думали, что, если дочка, внучка будет танцевать в балете, ей светит заграница, она будет получать валюту и так далее. У нас процветает меркантилизм. И он меня очень расстраивает. При всем том я стараюсь, чтобы мои артисты не чувствовали, что они хуже западных коллег, чтобы они могли прилично заработать, чтобы у них не было зависти и желания подписать любой контракт и уехать за границу. Я мечтаю о том времени, когда бы в театре работали только те люди, которые бы понимали, что балет – это не профессия, а призвание.
«Бог уберег меня от соблазна покинуть Россию»
– Вам сегодня проще творить, чем 20 лет назад?
– 20 лет назад мне было значительно меньше лет. У меня была другая энергия жизни. Я много преодолевал, меня здесь не признавали, а на Западе ценили. Но сегодня я чувствую поддержку государства здесь, и с каждым годом все больше и больше. И считаю, что Бог меня уберег в свое время от соблазна покинуть Россию. Главные «соблазны» шли от государственных чиновников, которые меня выдавливали, провоцировали на отъезд. Я ощущал себя здесь ненужным.
– Как вы относитесь к мнению, что России уготована миссия спасения мира?
– Мне кажется, каждый россиянин должен думать не вообще о мире, а о себе, о своей семье, о своих детях, о своих близких, о том, что возможно сделать, чтобы его близким жилось в нашей стране хорошо, чтобы дети, которые подрастают, и те, которые еще не родились, получили возможность осуществления своих идей, своего творческого и гражданского потенциала. И нужно думать о глубинках – это настоящие черные пятна. Это будто вымершая земля: пьянство, бескультурье, разрушение исконных традиций уничтожили множество деревень и городков. И таких мест, увы, становится все больше.
– Согласитесь, у нас есть еще один большой недостаток – нетерпимость друг к другу, к разным вероисповеданиям, к разным национальностям. Толерантность пустит корни когда-нибудь в России, как считаете?
– Напомню, что я еврей, который прожил всю жизнь в России и испытал немало. Но меня Бог миловал, я своим искусством, своим отношением к людям, своим служением Отечеству делаю все возможное, чтобы слово «россиянин» стало понятием, объединяющим людей нашего государства. Я хочу, чтобы мой сын никогда не захотел покинуть Россию, и именно не интуитивно, как я в свое время, а по глубоким убеждениям: это его страна, и он хочет в ней жить. Я думаю, мы должны сделать все возможное, чтобы дети, которые учатся за границей, возвращались, чтобы та мировая цивилизация, которая существует вокруг нас, стала бы частью жизни людей здесь. Чтобы мы не думали о какой-то своей исключительности, чтобы мы развивали присущие нам нравственные духовные традиции, стали частью мирового пространства, не отгораживались от людей мира, а стали всем им желанными, как желанны и востребованы сегодня наши деятели искусства. Мне кажется, все это потихоньку становится реальностью.
– Значит, времена меняются? А говорят, время всегда одно и то же, просто повторяются какие-то его циклы…
– Нет, время очень меняется. И мир меняется. Те последние сто лет, которые пережила Россия, – время страшных, жестоких переворотов, время потерь, искоренения генофонда, время и страха, и надежд. Потеряли мы, конечно, гораздо больше, чем приобрели. Сколько людей уехали из России безвозвратно! Сколькими умами мы насытили другие страны! Государство обязано вынести из этих ста лет истории урок: оно должно хранить, беречь, лелеять свои таланты, а не разбазаривать их. И для себя я вижу одну из миссий – возвращать в Россию уехавших за рубеж деятелей балета.
– Мы сегодня встречаемся на даче Линдстрема, где беседовали по душам Владимир Путин и Джордж Буш. Если бы вам представилась возможность встретиться с российским президентом, о чем наболевшем вы бы сказали ему?
– Конечно, о балете! Вы прекрасно знаете, что царская семья патронировала Мариинский балет, курировала творческую жизнь Большого театра. Балет был гордостью и приоритетом Советского Союза, в развитие этого искусства вкладывались огромные средства. Перестройка сломала многие традиции, многие наработанные формы общения государства и искусства. Конечно, что-то действительно устарело, от каких-то вещей необходимо было отказаться. Но что-то надо было бы и сохранить. Я бы попросил президента направить усилия на возвращение тех ценностей нашей страны, которыми мы гордились и в которых мы были «впереди планеты всей». И конечно, предложил бы начать с балета.
Беседовали Елена Добрякова и Владимир Желтов
«Моя задача – сделать театр понятным миллионам»
– Борис Яковлевич, балет всегда считался элитарным искусством. Ставите ли вы, как художник, как творец, целью работать не только для избранной публики, но и для народа?
– Наш театр в 1977 году открыл свой первый сезон именно для широкой публики, мы стремились снять элитарность с балетного искусства. Мои первые программы были созданы на музыку полузапрещенную, но очень популярную – группы «Пинк Флойд» и Джона Маклафлина. Это была та рок-музыка, которая будоражила молодые сердца, которая притягивала в наш театр новое поколение. И люди, которые прежде никогда не ходили на балет, открывали для себя это искусство и становились нашими многолетними фанатами. Моя задача как художника – создание такого балетного театра, который был бы близок, понятен, доступен многомиллионной аудитории. И мы в течение 30 лет в нашем театре
этим и занимались. Во многом наша жизнь в искусстве зависела от зрителя, который приходил к нам на спектакли. Если бы зрителей не было, если бы мы не были востребованы – нас бы закрыли, ведь финансирование нашего театра изначально было ограничено: и в советские, и в перестроечные времена, да и сегодня средств недостаточно. Мы представляем балетное искусство России за рубежом, и представляем очень достойно. Наш театр конкурирует со многими известнейшими труппами мира, которые имеют дотации от государства в десятки раз большие, чем мы. Значит, единственная возможность пополнить дефицит бюджета – это востребованность, это полные залы.
– При таком непростом режиме выживания можно было скатиться и к кичу, но вы выбираете для своего репертуара классические произведения, серьезные, с философским смыслом: «Братья Карамазовы», «Анна Каренина», «Идиот», «Чайка»…
– Мое частое обращение к классике, особенно к русской, объясняется желанием открывать неизвестное в известном, то, что находится между строк литературного произведения. Балетный язык – абсолютно самодостаточный, и обращение к известной литературе – это стремление не к иллюстрации, а к созданию чего-то абсолютно самостоятельного. В этом один из творческих путей нашего театра. С помощью языка танца материализуются эмоциональные импульсы, которые присущи людям разной культуры, разной национальности. И гастролируя по миру, мы удивляемся одинаковой реакции зрителей в Азии, в Америке, в Европе. Балет – универсальный язык, и я уверен, это язык будущего…
«Сегодня ощущается тяготение к духовности»
– А может ли массовый зритель повернуться лицом к серьезному искусству?
– Это сложный вопрос. И это вопрос вкуса, который каждый решает индивидуально. Например, мой 12-летний сын очень любит «Комеди клаб», и я уважаю его пристрастия. И пока он с упоением потребляет то, что ему предоставляет ТВ, мои разовые «инъекции» недостаточны. Количественно телевидение забивает мозги и души потоком шоу-культуры, который льется со всех каналов. Сегодня осуждать эту ситуацию наивно. Но надо соблюсти баланс, пропорцию серьезного и несерьезного. В советское время существовала государственная политика, которая позволяла достигать баланса разного уровня ТВ передач. Думаю, что надо, не осуждая, предлагать нечто новое, не менее увлекательное. Уверен, яркие, интересные, адаптированные к сегодняшнему времени произведения искусства способны оттянуть часть зрителей от некачественной поп-культуры. Зачем нам плодить поколения, страдающие культурной ограниченностью, ущербностью?
– В советское время искусство было более гуманным. То, что мы видим сегодня на экранах, – драки, убийства, сомнительный юмор – можно обозначить с приставкой «анти». Вам хочется вернуться в старые времена, когда у искусства существовала воспитательная цель?
– Когда я смотрю прежние фильмы, я вижу, что они наполнены наивностью и чистотой, – это время моей молодости, это фильмы другой эпохи. Сегодня искусство не может проповедовать романтические идеалы, которые были присущи тому времени. Язык кинематографа, литературы сегодня – более жесткий, интенсивный. И это совсем неплохо. Другое дело, что прячется за этой формой? Когда наступила свобода самовыражения, многие режиссеры просто не смогли правильно распорядиться ею, приняв свободу за вседозволенность. За ней нередко пряталась художественная беспомощность и желание прозвучать, прогреметь за счет убойных сцен насилия, крови, жестокости. Это было веяние времени, которое, слава Богу, начинает уходить. Сегодня ощущается тяготение к духовности, к общечеловеческим ценностям. И я думаю, переоценка ценностей видна и в том, что искусство сегодня обращается к глубинным человеческим категориям и пытается открыть героя нашего времени – героя не с пистолетом в руке, а с гуманной философией в голове, с позитивными эмоциями души. Инстинкт самовыживания более силен, чем инстинкт насилия и агрессии. А самовыживание ведь происходит не за счет убийства конкурента или соседа, а за счет того, что люди начинают ощущать, что поодиночке они не выживут. Цель государства – поощрять истинных художников к обращению к темам, которые помогут выжить нации.
– Порой казалось, что в России десять заповедей будут забыты…
– Их никто не отменял. Наоборот, люди в нашей стране стали больше ходить в церковь, читать Библию. Надеюсь, читают не по диагонали, а постигают глубинно. Но чтобы эти заповеди работали на бытовом уровне, необходимо зарождение нового самосознания наших соотечественников.
«Творец не должен быть голодным»
– Борис Яковлевич, вы не только балетмейстер, но и общественный деятель. Задумали Академию танца, в которой хотите обучать детей из неблагополучных семей, воспитать из них творческую элиту…
– Об академии я думаю давно. Наверное, мною руководит желание реализовать тот творческий опыт, который я накопил. Хочу создать поколение последователей, способных продолжать мое дело, смысл которого в том, чтобы потомки могли гордиться не только достижениями балета XIX века, но и нашего времени. Для этого необходимо вырастить новое поколение лидеров отечественной хореографии. Но начать нужно с создания нового учебно-театрального комплекса, не имеющего аналогов в мире. И мы его построим! Я задумал собрать со всей России детей 6–7 лет (конечно, по физическим данным они должны соответствовать хореографическим требованиям) из детских домов и неблагополучных семей и определить их на обучение в Академию танца. Эта школа-интернат создаст новый прецедент в области культуры. Возможно, это станет примером и для деятелей спорта и науки, положит начало новому движению к интеллектуальному отбору и спасению детей, создаст новые условия для воспитания россиян.
– Вы уже говорили об этом конкретно с кем-то из влиятельных людей?
– Мы обсуждали этот вопрос с Валентиной Ивановной Матвиенко. Она загорелась идеей и обещала содействие во всем, и главное, в финансировании академии, которую мы собираемся открыть в 2009 году.
– Вы выросли как художник-экспериментатор в нелегкое время противодействия власти. А сегодня, когда появилась свобода, появляются ли настоящие художники?
– Поразительная вещь – в последнее время наблюдается полное отсутствие нового поколения хореографов, деятелей балета, которые бы творили на столь же высоком уровне, как когда-то во времена моей молодости Якобсон, Григорович, Бельский. Тогда в нашей стране кипела хореографическая жизнь, балетный мир был насыщен премьерами, звездами, новыми именами. Но удивительно, что не только в России резко упала планка качества – это мировой кризис! Когда меня однажды спросили в Италии, почему так происходит, я сказал, что, наверное, Бог разлюбил балет. Так что, наверное, свобода или несвобода в творчестве ни при чем. Думаю, что я стал хореографом вовсе не потому, что был гоним, а потому, что Бог дал мне этот дар и я должен был его в любых условиях реализовать. Вот этой потребности не наблюдается сегодня в людях: наоборот, есть превалирование мелких сиюминутных интересов над художественными. Надеюсь, что пройдет время и ситуация изменится. Создавая Академию танца, организовывая студию молодых хореографов во Дворце танца (даст Бог, я доживу до его открытия), я сделаю все возможное, чтобы на своем уровне, в своем кругу создать те условия, при которых артисты балета будут жить не меркантильными интересами, а интересами искусства.
– Бытует мнение, что творец должен быть голодным…
– …А еще бедным, гонимым! Неправда! Я сегодня не голодный, не гонимый, не бедный. Просто сегодня мне не приходится тратить силы на то, чтобы думать о хлебе насущном. Я считаю, что художник должен быть и сыт, и свободен, и обеспечен. Но в нем должен постоянно гореть особый огонь творческого неспокойствия. Если он ощущает, что в нем этот огонь погас, он должен резко уйти и заниматься садоводством или коммерцией. Но пока огонь горит, он должен следовать своему предназначению. Отмеченный Богом живет по законам, которые не он сам придумал. За каждой победой, за каждой удачной премьерой – титанический труд. И чтобы победы продолжались, нужно соблюдать определенную аскезу, отрешаясь от многих земных потребностей, и необходимо сохранить каналы, по которым ты общаешься с некой высшей силой, чистыми.
– Ну а как же быть с тщеславием – разве оно не присуще художнику? Неужели никогда не возникает желания почивать на лаврах?
– Не получается! Поверьте, даже после триумфальной премьеры «Анны Карениной» мне удалось лишь несколько дней порадоваться успеху. А потом снова меня стали бередить мысли, идеи, и я взялся за «Чайку». И тут уже не до звездности, не до эйфории. После премьеры «Чайки» все повторилось. И сейчас я в творческих муках созревания нового балета.
«Дать людям заряд энергии»
– Мастер творит, а в это время, возможно, ему неведомо, чем на самом деле живет народ. Может, народу не до искусства вовсе. Вы задавались когда-нибудь таким вопросом?
– Никогда не думал об этом, но постараюсь ответить. …Все-таки не моя задача – ходить по коммуналкам, баракам, где живут бедные, несчастные люди, и спрашивать, что вам важнее: отремонтировать квартиру, дотянуть до зарплаты или пойти в театр? Для решения социальных проблем есть специальные службы. Моя задача – создавать искусство. Может быть, кто-то из этих людей придет ко мне на спектакль – и это их утешит, даст им энергию, которая поможет выдержать нелегкую жизнь. Настоящее балетное искусство – это своего рода религия, которая помогает людям.
– Верите ли в то, что когда-нибудь культура станет приоритетна в нашей стране?
– Сегодня, увы, она не может быть приоритетом. В России много других приоритетов – вот когда с жизнеобеспечением населения вопросы решатся, тогда, как я надеюсь, возьмутся и за культуру. Но то, что она начинает играть более значительную роль в государстве, – уже видно.
– Вы на Западе проводите, наверное, большую часть своей жизни…
– Не большую. Я был невыездным десятилетиями. А сегодня я использую каждую возможность, чтобы не выезжать за границу, быть дома, общаться с семьей, с сыном, чтобы что-то важное делать для своего театра, пробивать проекты, о которых я говорил.
– Что бы вы хотели привнести из западной культуры в Россию?
– Буду говорить о моей профессии. Отечественному балету не хватает, как ни странно, профессионализма. За границей в мир искусства приходят в более зрелом возрасте. Это сознательный выбор детей, которые не могут не танцевать. Они знают изначально, что балетное искусство – не коммерческое занятие, что в другой сфере они могли бы заработать гораздо больше, не затрачивая таких сумасшедших усилий. При этом во многих странах, допустим в Германии, где система социального страхования развита сильнее, чем у нас, артисты балета не получают пенсии вовсе. Заканчивают они свою карьеру после 30 лет, и им дается полгода на адаптацию – за это время они должны поменять профессию. Не так просто заново начать жизнь, но они сознательно на это идут. У нас другая, существующая еще с советских времен психология, когда каждая мама, бабушка думали, что, если дочка, внучка будет танцевать в балете, ей светит заграница, она будет получать валюту и так далее. У нас процветает меркантилизм. И он меня очень расстраивает. При всем том я стараюсь, чтобы мои артисты не чувствовали, что они хуже западных коллег, чтобы они могли прилично заработать, чтобы у них не было зависти и желания подписать любой контракт и уехать за границу. Я мечтаю о том времени, когда бы в театре работали только те люди, которые бы понимали, что балет – это не профессия, а призвание.
«Бог уберег меня от соблазна покинуть Россию»
– Вам сегодня проще творить, чем 20 лет назад?
– 20 лет назад мне было значительно меньше лет. У меня была другая энергия жизни. Я много преодолевал, меня здесь не признавали, а на Западе ценили. Но сегодня я чувствую поддержку государства здесь, и с каждым годом все больше и больше. И считаю, что Бог меня уберег в свое время от соблазна покинуть Россию. Главные «соблазны» шли от государственных чиновников, которые меня выдавливали, провоцировали на отъезд. Я ощущал себя здесь ненужным.
– Как вы относитесь к мнению, что России уготована миссия спасения мира?
– Мне кажется, каждый россиянин должен думать не вообще о мире, а о себе, о своей семье, о своих детях, о своих близких, о том, что возможно сделать, чтобы его близким жилось в нашей стране хорошо, чтобы дети, которые подрастают, и те, которые еще не родились, получили возможность осуществления своих идей, своего творческого и гражданского потенциала. И нужно думать о глубинках – это настоящие черные пятна. Это будто вымершая земля: пьянство, бескультурье, разрушение исконных традиций уничтожили множество деревень и городков. И таких мест, увы, становится все больше.
– Согласитесь, у нас есть еще один большой недостаток – нетерпимость друг к другу, к разным вероисповеданиям, к разным национальностям. Толерантность пустит корни когда-нибудь в России, как считаете?
– Напомню, что я еврей, который прожил всю жизнь в России и испытал немало. Но меня Бог миловал, я своим искусством, своим отношением к людям, своим служением Отечеству делаю все возможное, чтобы слово «россиянин» стало понятием, объединяющим людей нашего государства. Я хочу, чтобы мой сын никогда не захотел покинуть Россию, и именно не интуитивно, как я в свое время, а по глубоким убеждениям: это его страна, и он хочет в ней жить. Я думаю, мы должны сделать все возможное, чтобы дети, которые учатся за границей, возвращались, чтобы та мировая цивилизация, которая существует вокруг нас, стала бы частью жизни людей здесь. Чтобы мы не думали о какой-то своей исключительности, чтобы мы развивали присущие нам нравственные духовные традиции, стали частью мирового пространства, не отгораживались от людей мира, а стали всем им желанными, как желанны и востребованы сегодня наши деятели искусства. Мне кажется, все это потихоньку становится реальностью.
– Значит, времена меняются? А говорят, время всегда одно и то же, просто повторяются какие-то его циклы…
– Нет, время очень меняется. И мир меняется. Те последние сто лет, которые пережила Россия, – время страшных, жестоких переворотов, время потерь, искоренения генофонда, время и страха, и надежд. Потеряли мы, конечно, гораздо больше, чем приобрели. Сколько людей уехали из России безвозвратно! Сколькими умами мы насытили другие страны! Государство обязано вынести из этих ста лет истории урок: оно должно хранить, беречь, лелеять свои таланты, а не разбазаривать их. И для себя я вижу одну из миссий – возвращать в Россию уехавших за рубеж деятелей балета.
– Мы сегодня встречаемся на даче Линдстрема, где беседовали по душам Владимир Путин и Джордж Буш. Если бы вам представилась возможность встретиться с российским президентом, о чем наболевшем вы бы сказали ему?
– Конечно, о балете! Вы прекрасно знаете, что царская семья патронировала Мариинский балет, курировала творческую жизнь Большого театра. Балет был гордостью и приоритетом Советского Союза, в развитие этого искусства вкладывались огромные средства. Перестройка сломала многие традиции, многие наработанные формы общения государства и искусства. Конечно, что-то действительно устарело, от каких-то вещей необходимо было отказаться. Но что-то надо было бы и сохранить. Я бы попросил президента направить усилия на возвращение тех ценностей нашей страны, которыми мы гордились и в которых мы были «впереди планеты всей». И конечно, предложил бы начать с балета.
Беседовали Елена Добрякова и Владимир Желтов
