Северо-Запад
Там, где рождаются свет и тепло
03 октября
Сотрудники нескольких петербургских СМИ смогли попасть в самое сердце Ленинградской атомной электростанции. Это предприятие, расположенное в Сосновом Бору, является одним из самых закрытых. Строгий паспортный контроль на входе и выходе, металлоискатели – и никаких фотокамер!
Для того чтобы попасть в зону контролируемого доступа (или, как ее называют на станции, «грязную» зону), гости облачаются в халаты и бахилы. Наступать обувью на считающийся «чистым» пол уже нельзя. На лацкан халата корреспондента «НВ» крепят дозиметр, измеряющий накопленную дозу радиации. Поначалу он радует цифрой «0»...
Сначала журналистам рассказывают небольшую лекцию по устройству ядерного реактора. Как выясняется, каждый реактор питает две турбоустановки, каждая – из пяти турбин (одна высокого давления и четыре – низкого). Очищенная практически до предела вода нагревается в реакторе до 270 градусов (при давлении в 70 атмосфер) и превращается в смесь из воды и пара. Пар и вращает лопасти турбин, соединенных с генераторами, а затем охлаждается в теплообменнике, в который подается вода из Финского залива.
– Давление этой воды в сто раз превышает давление в контуре, поэтому вода из реактора в окружающую среду попасть не может, – говорят специалисты.
Первая остановка – зал управления. Здесь, перед десятками мониторов и сотнями кнопок и индикаторов, постоянно находится смена из пяти человек. Дежурство – восемь часов, три смены в сутки. Здесь можно найти только людей с высшим физическим образованием, которые два раза в год проходят недельную стажировку на тренажере, который полностью имитирует пульт управления ядерным реактором.
Затем путь лежит в центральный реакторный зал. Мы стоим на крыше реактора, которая под ногами кажется ощутимо теплой. Это понятно, ведь температура в центре топливной кассеты доходит до 2000 градусов, а на графитовых блоках, которые составляют «тело» реактора, – до 900 градусов.
– Нам проще защищаться от радиации, чем от температуры, – говорят наши провожатые. Впрочем, радиационный фон в этом зале все-таки повыше, чем в остальных помещениях ЛАЭС (где он равен природному). Дозиметр начинает попискивать, и цифра на его экранчике плавно растет. 4 микрозиверта, 8, 12... Когда мы покидаем реакторный зал, прибор показывает 17 микрозивертов. Это немного – для сравнения, в год рабочий станции получает дозу излучения в 20 миллизивертов (в тысячу раз больше), а обычный петербуржец – 1 миллизиверт. Смертельная доза ионизирующего излучения – примерно 2–3 зиверта, то есть еще в сотни раз больше.
Сам реактор – гигантский барабан высотой 25 метров. В каждом из его двух тысяч графитовых блоков – канал, некоторые из которых содержат датчики или управляющие элементы, некоторые – топливные кассеты с двуокисью урана. Активная зона расположена в середине реактора и имеет высоту
7 метров. Там-то и происходит непонятная неспециалисту цепная реакция, плоды которой – тепло и свет в домах петербуржцев и доброй трети жителей Северо-Запада.
Уникальность канального реактора в том, что топливные кассеты можно загружать и выгружать, не останавливая реактор. По паспорту срок их службы – три года, но они могут служить и больше, и меньше – в зависимости от обращения. Временами специальная машина меняет кассеты местами. А когда все ядерное топливо выгорает, кассеты помещают на 2–3 года в специальный бассейн, где они остывают. В них уже нет урана-235, но много продуктов его деления. Потом кассеты разделывают и отправляют в хранилище отработанного ядерного топлива. Из него еще можно выделить много полезных продуктов, так что отходами его называть все же неправильно.
На выходе гостей ЛАЭС ждет душ и санпропускник, а потом – дозиметрическая рамка, к которой надо приложиться. Сигнал «Чисто!» – и человек может покинуть электростанцию. Илья Снопченко, фото автора
Для того чтобы попасть в зону контролируемого доступа (или, как ее называют на станции, «грязную» зону), гости облачаются в халаты и бахилы. Наступать обувью на считающийся «чистым» пол уже нельзя. На лацкан халата корреспондента «НВ» крепят дозиметр, измеряющий накопленную дозу радиации. Поначалу он радует цифрой «0»...
Сначала журналистам рассказывают небольшую лекцию по устройству ядерного реактора. Как выясняется, каждый реактор питает две турбоустановки, каждая – из пяти турбин (одна высокого давления и четыре – низкого). Очищенная практически до предела вода нагревается в реакторе до 270 градусов (при давлении в 70 атмосфер) и превращается в смесь из воды и пара. Пар и вращает лопасти турбин, соединенных с генераторами, а затем охлаждается в теплообменнике, в который подается вода из Финского залива.
– Давление этой воды в сто раз превышает давление в контуре, поэтому вода из реактора в окружающую среду попасть не может, – говорят специалисты.
Первая остановка – зал управления. Здесь, перед десятками мониторов и сотнями кнопок и индикаторов, постоянно находится смена из пяти человек. Дежурство – восемь часов, три смены в сутки. Здесь можно найти только людей с высшим физическим образованием, которые два раза в год проходят недельную стажировку на тренажере, который полностью имитирует пульт управления ядерным реактором.
Затем путь лежит в центральный реакторный зал. Мы стоим на крыше реактора, которая под ногами кажется ощутимо теплой. Это понятно, ведь температура в центре топливной кассеты доходит до 2000 градусов, а на графитовых блоках, которые составляют «тело» реактора, – до 900 градусов.
– Нам проще защищаться от радиации, чем от температуры, – говорят наши провожатые. Впрочем, радиационный фон в этом зале все-таки повыше, чем в остальных помещениях ЛАЭС (где он равен природному). Дозиметр начинает попискивать, и цифра на его экранчике плавно растет. 4 микрозиверта, 8, 12... Когда мы покидаем реакторный зал, прибор показывает 17 микрозивертов. Это немного – для сравнения, в год рабочий станции получает дозу излучения в 20 миллизивертов (в тысячу раз больше), а обычный петербуржец – 1 миллизиверт. Смертельная доза ионизирующего излучения – примерно 2–3 зиверта, то есть еще в сотни раз больше.
Сам реактор – гигантский барабан высотой 25 метров. В каждом из его двух тысяч графитовых блоков – канал, некоторые из которых содержат датчики или управляющие элементы, некоторые – топливные кассеты с двуокисью урана. Активная зона расположена в середине реактора и имеет высоту
7 метров. Там-то и происходит непонятная неспециалисту цепная реакция, плоды которой – тепло и свет в домах петербуржцев и доброй трети жителей Северо-Запада.
Уникальность канального реактора в том, что топливные кассеты можно загружать и выгружать, не останавливая реактор. По паспорту срок их службы – три года, но они могут служить и больше, и меньше – в зависимости от обращения. Временами специальная машина меняет кассеты местами. А когда все ядерное топливо выгорает, кассеты помещают на 2–3 года в специальный бассейн, где они остывают. В них уже нет урана-235, но много продуктов его деления. Потом кассеты разделывают и отправляют в хранилище отработанного ядерного топлива. Из него еще можно выделить много полезных продуктов, так что отходами его называть все же неправильно.
На выходе гостей ЛАЭС ждет душ и санпропускник, а потом – дозиметрическая рамка, к которой надо приложиться. Сигнал «Чисто!» – и человек может покинуть электростанцию. Илья Снопченко, фото автора
