Экономика
Михаил Веллер: «Никакой инфляции в России нет»
16 ноября
– В своих публицистических книгах вы убедительно пишете о том, что в нашей сырьевой стране инфляции нет и быть не может, а есть бесконечное повышение цен, выдаваемое за инфляцию…
– Да, никакой инфляции у нас нет. Мне пытаются возражать на уровне общепринятой терминологии, но это не более чем запудривание мозгов. Суть в том, что инфляция – это уменьшение денежно-валютной, золото-валютной и, как следствие, товарной наполняемости денежной единицы. Классическая инфляция у нас была в начале 1992-го и потом, когда рубль, равный, допустим, 5 центам, быстро стал стоить 1 цент, 0,1 цента. И при этом цены на товары, оставаясь неизменными в долларах, бешено росли в рублях. Последние же годы у нас обратная ситуация. С каждым годом рубль становится все крупнее относительно других валют и в том числе относительно золотого содержания. У нас и доллар, и евро, и все другие валюты относительно рубля становятся все мельче. И поскольку естественная инфляция Европы и Америки в среднем равняется 2–2,5 процента, то с каждым годом мы на свои рубли можем купить все больше долларов и, поехав с ними в Америку или другую страну, купить все больше товаров – в любой стране мира. Что же касается России, то здесь с каждым годом мы можем купить и на доллар, и на евро все меньше товаров. Нам хотят сказать, что Россия – это такая удивительная зона, где абсолютно все валюты подвержены инфляции, а вот как только их вывезешь за пределы России, они меньше ей подвержены или не подвержены вовсе. И пытаются нам внушить, что мировые экономические законы в России не действуют. Все это наглая ложь.
– Чем она вызвана?
– Тем, что если объяснить гражданам, что это повышение цен, граждане возмутятся, а если сказать «инфляция» – все только разведут руками. Потому что инфляция – это как бы стихийное бедствие, вроде как объективный процесс, и бороться с ней невозможно. У нас – дефляция! У нас рубль укрупняется, и одновременно у нас бешено растут цены относительно абсолютно всех мировых валют. Это никакая не инфляция. Они растут именно и только у нас – не в Америке, не во Франции, не в Германии – они растут в России. Этот бешеный рост цен вызван тем, что цены устанавливают монополии, сговариваясь друг с другом, тем, что у нас нет антимонопольных законов, а уж тем более нет механизмов задействования антимонопольных законов, и люди, которые перехватили ключевые направления и товарно-денежные потоки, пытаются выкачивать свои сверхприбыли из нищего населения. А две трети страны по-прежнему, по европейским цивилизованным меркам, являются нищими. Вот и вся инфляция…
Должно быть проведено объективное, исчерпывающее и неподкупное расследование в отношении наших финансов и их использования! И если следствие обнаружит там дел на двадцать лет строгого режима, значит, суд должен дать двадцать лет строгого режима…
– Мы еще из «Евгения Онегина» помним: «…Как государство богатеет, // И чем живет, и почему, // Не нужно золота ему, // Когда простой продукт имеет». Наше сельское хозяйство, призванное снабжать народ простым продуктом, бесконечно запущено в последние годы. Теперь мы зависим от чужого сельского хозяйства и чужих цен…
– Этот разговор со стопроцентной неизбежностью упирается в вопросы глобализации и нашего вхождения в глобальную экономику, в мировое сообщество, в ВТО. Дело в том, что конкуренция существует всегда. Разница только в уровне и в масштабе. Покуда, скажем, Средняя Азия состояла из самостоятельных ханств и эмиратов, внутри каждого было свое сельское хозяйство, своя промышленность, и как могли, что-то меняли. Когда эти регионы вошли в состав Российской империи, а затем – Советского Союза, то было сказано: ребята, у вас в Средней Азии отлично растет хлопок, все остальное бросьте, вам выгоднее сеять хлопок, а железо, дерево, хлеб, цемент мы вам привезем. Донбассу было сказано: ребята, у вас есть уголь и железная руда, их и добывайте, а относительно хлеба, текстиля, паровозов бросьте думать – вам это привезут. Кубани и определенным украинским областям было сказано: ребята, у вас хорошо растет хлеб! Перестаньте думать про хлопок, про лен, про лес, про цемент, сейте хлеб. Остальное вам привезут.
– Нормальная экономика размещений. Такой предмет преподают в экономических вузах…
– Да, и никому не приходило в голову производить на своей экономической территории все. А если раньше где-то были люди, которые выделывали металл или сеяли пшеницу, то они переквалифицировались или остались без работы – они были не нужны, они не выносили конкуренции. Теперь мы имеем разделение труда в глобальных масштабах. Если в Америке есть Силиконовая долина, которая дает компьютерное программирование и технологии, если в Юго-Восточной Азии есть регионы, которые с огромной тщательностью за малые деньги собирают аппаратуру, если в Японии, в Германии и в Соединенных Штатах есть центры автомобилестроительной промышленности и так далее, и так далее, то возникает вопрос: что наша страна может предъявить в рамках глобальной всемирной конкуренции? Наше сельское хозяйство неконкурентоспособно, потому что Латинская Америка, Северная Америка и Европа производят столько и по таким ценам, с такими отработанными технологиями, что мы этой конкуренции не вынесем.
– Но сельское хозяйство в той же Европе дотируется…
– Да, оно дотируется по отдельным направлениям, когда государство видит, что отдельные фермеры могут не свести концы с концами и есть угроза безработицы. Наше сельское хозяйство, если ему давать огромные дотации, будет конкурентоспособно. Если не давать, оно будет абсолютно беспомощно. Это относится к нашей легкой, это относится практически ко всей нашей тяжелой промышленности, это относится у нас ко всему. Кроме добывающей промышленности, производства оружия и космической промышленности. Все! Больше у нас ничего нет! Если мы нормально войдем в глобальный рынок, то России больше не будет вообще – это однозначно. На плаву останутся, может быть, пятнадцать, а может быть, сорок миллионов населения, которые будут: первое – добывать из недр все сырье, и второе – обслуживать ту группу, которая добывает сырье. Это означает: водители, строители домов, повара, портные-парикмахеры и тому подобное.
– Куплетисты-балалаечники…
– Да-да-да… Им будет разрешено воспевать тех, кто имеет отношение к первоначальному продукту, к сырью… Все! Россия в этих условиях существовать не сможет. Не будет России – не будет единого культурного пространства, не будет через какое-то время единого языка, единой литературы, к которой нельзя относиться как к какой-то говорильне, потому что литература объединяет людей в единый народ, потому что литература дает человеку представления о мире, о людях, о героях, о ценностях…
– Одна из форм самосознания народа. Есть литература – есть люди, сознающие себя народом.
– Совершенно справедливо. Все развалится на куски, и эти куски, разумеется, попадут в зависимость к более сильным и крупным государствам, и эти регионы станут сырьевыми придатками большой цивилизации. Значит, каждый должен выбирать: хочет ли он быть олигархом хоть в Лондоне, хоть в Америке, или хочет быть не только человеком, который сам по себе, но и гражданином великой страны и сыном великого народа.
Беседовал Дмитрий Каралис
– Да, никакой инфляции у нас нет. Мне пытаются возражать на уровне общепринятой терминологии, но это не более чем запудривание мозгов. Суть в том, что инфляция – это уменьшение денежно-валютной, золото-валютной и, как следствие, товарной наполняемости денежной единицы. Классическая инфляция у нас была в начале 1992-го и потом, когда рубль, равный, допустим, 5 центам, быстро стал стоить 1 цент, 0,1 цента. И при этом цены на товары, оставаясь неизменными в долларах, бешено росли в рублях. Последние же годы у нас обратная ситуация. С каждым годом рубль становится все крупнее относительно других валют и в том числе относительно золотого содержания. У нас и доллар, и евро, и все другие валюты относительно рубля становятся все мельче. И поскольку естественная инфляция Европы и Америки в среднем равняется 2–2,5 процента, то с каждым годом мы на свои рубли можем купить все больше долларов и, поехав с ними в Америку или другую страну, купить все больше товаров – в любой стране мира. Что же касается России, то здесь с каждым годом мы можем купить и на доллар, и на евро все меньше товаров. Нам хотят сказать, что Россия – это такая удивительная зона, где абсолютно все валюты подвержены инфляции, а вот как только их вывезешь за пределы России, они меньше ей подвержены или не подвержены вовсе. И пытаются нам внушить, что мировые экономические законы в России не действуют. Все это наглая ложь.
– Чем она вызвана?
– Тем, что если объяснить гражданам, что это повышение цен, граждане возмутятся, а если сказать «инфляция» – все только разведут руками. Потому что инфляция – это как бы стихийное бедствие, вроде как объективный процесс, и бороться с ней невозможно. У нас – дефляция! У нас рубль укрупняется, и одновременно у нас бешено растут цены относительно абсолютно всех мировых валют. Это никакая не инфляция. Они растут именно и только у нас – не в Америке, не во Франции, не в Германии – они растут в России. Этот бешеный рост цен вызван тем, что цены устанавливают монополии, сговариваясь друг с другом, тем, что у нас нет антимонопольных законов, а уж тем более нет механизмов задействования антимонопольных законов, и люди, которые перехватили ключевые направления и товарно-денежные потоки, пытаются выкачивать свои сверхприбыли из нищего населения. А две трети страны по-прежнему, по европейским цивилизованным меркам, являются нищими. Вот и вся инфляция…
Должно быть проведено объективное, исчерпывающее и неподкупное расследование в отношении наших финансов и их использования! И если следствие обнаружит там дел на двадцать лет строгого режима, значит, суд должен дать двадцать лет строгого режима…
– Мы еще из «Евгения Онегина» помним: «…Как государство богатеет, // И чем живет, и почему, // Не нужно золота ему, // Когда простой продукт имеет». Наше сельское хозяйство, призванное снабжать народ простым продуктом, бесконечно запущено в последние годы. Теперь мы зависим от чужого сельского хозяйства и чужих цен…
– Этот разговор со стопроцентной неизбежностью упирается в вопросы глобализации и нашего вхождения в глобальную экономику, в мировое сообщество, в ВТО. Дело в том, что конкуренция существует всегда. Разница только в уровне и в масштабе. Покуда, скажем, Средняя Азия состояла из самостоятельных ханств и эмиратов, внутри каждого было свое сельское хозяйство, своя промышленность, и как могли, что-то меняли. Когда эти регионы вошли в состав Российской империи, а затем – Советского Союза, то было сказано: ребята, у вас в Средней Азии отлично растет хлопок, все остальное бросьте, вам выгоднее сеять хлопок, а железо, дерево, хлеб, цемент мы вам привезем. Донбассу было сказано: ребята, у вас есть уголь и железная руда, их и добывайте, а относительно хлеба, текстиля, паровозов бросьте думать – вам это привезут. Кубани и определенным украинским областям было сказано: ребята, у вас хорошо растет хлеб! Перестаньте думать про хлопок, про лен, про лес, про цемент, сейте хлеб. Остальное вам привезут.
– Нормальная экономика размещений. Такой предмет преподают в экономических вузах…
– Да, и никому не приходило в голову производить на своей экономической территории все. А если раньше где-то были люди, которые выделывали металл или сеяли пшеницу, то они переквалифицировались или остались без работы – они были не нужны, они не выносили конкуренции. Теперь мы имеем разделение труда в глобальных масштабах. Если в Америке есть Силиконовая долина, которая дает компьютерное программирование и технологии, если в Юго-Восточной Азии есть регионы, которые с огромной тщательностью за малые деньги собирают аппаратуру, если в Японии, в Германии и в Соединенных Штатах есть центры автомобилестроительной промышленности и так далее, и так далее, то возникает вопрос: что наша страна может предъявить в рамках глобальной всемирной конкуренции? Наше сельское хозяйство неконкурентоспособно, потому что Латинская Америка, Северная Америка и Европа производят столько и по таким ценам, с такими отработанными технологиями, что мы этой конкуренции не вынесем.
– Но сельское хозяйство в той же Европе дотируется…
– Да, оно дотируется по отдельным направлениям, когда государство видит, что отдельные фермеры могут не свести концы с концами и есть угроза безработицы. Наше сельское хозяйство, если ему давать огромные дотации, будет конкурентоспособно. Если не давать, оно будет абсолютно беспомощно. Это относится к нашей легкой, это относится практически ко всей нашей тяжелой промышленности, это относится у нас ко всему. Кроме добывающей промышленности, производства оружия и космической промышленности. Все! Больше у нас ничего нет! Если мы нормально войдем в глобальный рынок, то России больше не будет вообще – это однозначно. На плаву останутся, может быть, пятнадцать, а может быть, сорок миллионов населения, которые будут: первое – добывать из недр все сырье, и второе – обслуживать ту группу, которая добывает сырье. Это означает: водители, строители домов, повара, портные-парикмахеры и тому подобное.
– Куплетисты-балалаечники…
– Да-да-да… Им будет разрешено воспевать тех, кто имеет отношение к первоначальному продукту, к сырью… Все! Россия в этих условиях существовать не сможет. Не будет России – не будет единого культурного пространства, не будет через какое-то время единого языка, единой литературы, к которой нельзя относиться как к какой-то говорильне, потому что литература объединяет людей в единый народ, потому что литература дает человеку представления о мире, о людях, о героях, о ценностях…
– Одна из форм самосознания народа. Есть литература – есть люди, сознающие себя народом.
– Совершенно справедливо. Все развалится на куски, и эти куски, разумеется, попадут в зависимость к более сильным и крупным государствам, и эти регионы станут сырьевыми придатками большой цивилизации. Значит, каждый должен выбирать: хочет ли он быть олигархом хоть в Лондоне, хоть в Америке, или хочет быть не только человеком, который сам по себе, но и гражданином великой страны и сыном великого народа.
Беседовал Дмитрий Каралис
