Культура
Эльдар Рязанов: «Я страшный пижон!»
17 ноября
Эльдар Рязанов, несмотря на свой вес (во всех отношениях) и, конечно, очень весомую дату – 80 лет, до сих пор сохранил в себе мальчишество. Он может быть, именно по-мальчишески, обидчив, так же легко отходить. Он кокетлив: «Все, ухожу из кино!» – каждый раз чуть брюзгливо грозит он нам, а потом… снимает новую комедию.
– Эльдар Александрович, как-то я была свидетельницей съемок сцены драки поленьями героев Безрукова и Маковецкого в фильме «Ключ от спальни». Поленья были самые настоящие, и я все боялась, что кто-нибудь из них зашибет другого. А вы так спокойно смотрели на это. Вы готовы рисковать артистами?
– Ну-у, знаете что – есть такая поговорка «Трус в карты не играет». Я ведь начинал свою профессиональную жизнь не с комедий, а с документальных фильмов, снимал за Северным полярным кругом с китобоями. Так что мужской азарт – да, мне свойствен.
– А азарт игрока?
– Вот это нет. Хоть я человек и азартный, но – ни в карты, ни в рулетку… Я играю здесь, на съемочной площадке. Знаете, самая интересная игра – снимать фильм. Вот где игры для взрослых. Здесь и азарт, и настойчивость, и воля проявляются. А проигрывать деньги или даже их выигрывать в зависимости от слепого случая – нет, не люблю...
– А как вообще относитесь к деньгам? Как Столыпин, который сравнивал их с «чеканной свободой»?
– Ну конечно, деньги – это прежде всего свобода. Одну повесть мы с Брагинским так и начали: «Давно известно, что деньги портят человека. Но отсутствие денег портит его еще больше». За последние десять я это точно понял, на себе испытал, намучавшись с доставанием денег для своих картин. Приходилось в общем-то унижаться и ходить к различным банкирам и олигархам и просить денег – а мне в моем возрасте как-то уже не солидно. Но… самое главное-то эта «чеканная свобода» не дает – честь, правду, любовь, бессмертие.
– Это все абстрактные понятия. А комфорт все-таки можно купить. Вы же сами утверждаете, что «жить надо здесь», и чувствуете вкус к жизни.
– Да, всем известно, что я люблю, скажем, поесть. И мне далеко не чужды радости жизни. Но, в конце концов, мне нужно всего лишь, чтобы у меня была хорошая, удобная квартира, чтобы были дача и машина. Я ведь, как и многие мои сверстники, был воспитан в весьма суровых условиях. А зачем больше? Все равно на трех машинах не уедешь и пять домов с собой в могилу не возьмешь. Главное, чтобы мне было удобно, вот и все. Я вообще страшный пижон – люблю поношенные вещи.
– Я не ослышалась? Ходить бог знает в чем – это пижонство?
– А вы что не знали, что на Западе все миллионеры-миллиардеры так ходят. А я как-то в Пицунде пришел в гости к Людмиле Шагаловой, артистке. Вхожу в этом своем рванье и тотчас слышу от нее: «Так может ходить только очень богатый человек». Мне в этом удобно, а на все остальное мне наплевать.
– «Удобно» – это ключевое слово?
– Конечно! Мне важно, чтобы мне было удобно – на съемках, дома, везде. Чтобы машина работала, часы ходили, лампочка горела, перегоревшая лампочка заменяется молниеносно. Все должно работать. И иначе не может быть потому, что этого не может быть никогда. Все, что можно починить тотчас же, чинится. В ремонт отдаю только на сутки.
– Однако какие-то у вас командирские замашки.
– Совсем нет, я, между прочим, даже в армии не служил. Я же сам бегу в мастерскую и сам меняю лампочки. А не какие-нибудь холуи, секретари-референты, помощники, шоферы и т. д.
– Не любите быть зависимым?
– Знаете, как я обращаюсь со своим сотовым телефоном? Если мне надо позвонить, я его включаю, звоню и тут же выключаю. У меня такая теория: если я кому-то нужен, то найдут. А если не нашли, значит, не очень-то и надо было. А жаловаться на мою недосягаемость – это все от лени. Помню, как один человек по имени Николай хотел снять обо мне фильм и звонил мне несколько раз. При этом все время называл меня «Эдуардом Александровичем». А я ему отвечал: «Да, Петя, слушаю вас. Когда вы выучите мое имя, тогда и созвонимся». И вешал трубку.
Понимаете, я не люблю необязательность, безответственность такую. Терпеть не могу, когда люди опаздывают. Может, эта моя нетерпимость к подобным человеческим слабостям – у меня профессиональное качество. Но я всегда, с юности был уверен – человек должен сам строить свою судьбу и свою жизнь и не валить на «ах, случай…»
– Но о каком строительстве «своей судьбы и жизни» можно говорить, когда на улице может упасть кирпич на голову?
– Но ведь можно было не идти в это время по этой улице. Что и значит «строить свою судьбу». Человек, который не строит свою судьбу, обязательно пройдет по той улице, где его ждет кирпич.
– Но это же кирпич! Как же предугадать, на какой улице может свалиться кирпич?
– А интуиция на что? Нет, я уверен – человек выбирает свою судьбу сам. Много раз перед каждым из нас бывают такие развилки. И из того, что человек выбирает, из того жизнь и сложится.
– Но сами-то вы пошли на поводу у случая – собирались в мореходку, а попали (самым банальным образом – за компанию) во ВГИК.
– Да, случайность играет колоссальную роль в жизни. Но дальше-то вступает характер. И вообще, самым большим своим жизненным достижением считаю собственный характер. Я создал себя сам. Не знаю, дошел бы я до адмирала, если бы стал моряком. Может быть, дошел бы благодаря характеру.
– Вряд ли. С вашим языком вас бы не пустили до офицерского верха.
– Не известно. Суворов со своим, очень острым, языком дошел до генералиссимуса, между прочим.
– Кстати, насчет политеса… Наше кинематографическое сообщество «славится» бесконечными сварами, далекими от искусства…
– Да ну, мне это все так надоело. Есть вещи, которые просто обрыдли, что называется. Просто невероятно жалко тратить время на эти глупости, за которыми чьи-то неумеренные амбиции. Я в политические игры не хочу играть. Мне это не интересно.
– И судя по вашим фильмам, политические игры вас не интересуют во всех смыслах.
– Конечно, меня всегда интересовало только одно: истории, человеческие страсти, характеры. И поэтому, даже снимая фильм о 1914 годе («Ключ от спальни». – Прим. авт.), я избежал всякого упоминания какого-либо политического деятеля. Мне и правда неинтересны революционные – или контрреволюционные – заварухи. Я абсолютно аполитичен. Более того, когда в моей юности надо было заполнять всякие разные анкеты, в один период жизни моей и страны в графе «отец» я указывал имя и фамилию моего отчима, который меня, собственно, и вырастил, от отца мама ушла, когда мне было года два. Звали отчима Лев Копп. Когда же в сталинское время начались репрессии евреев, мама посоветовала упоминать в анкетах моего настоящего отца – Александра Рязанова.
– Так вы конформист?
– Я принципиален, когда дело касается кино. Вы знаете, почему я не снял фильм «Сирано де Бержерак», который очень хотел снять? Потому что я видел в роли Сирано, этого поэта-бретера, выступающего против власти, только опального тогда Евгения Евтушенко. Естественно, партийные цензоры раскусили мою тайную мысль и поставили меня перед выбором: или я снимаю своего «Сирано», но без Евтушенко, или картину закрывают вообще.
– Что еще так и не родилось?
– Много чего не родилось. «Чонкин», «Мастер и Маргарита». Фильмы не рождались на разных стадиях. Одни, бывало, «умирали» сразу после «зачатия». Другим, тому же «Сирано де Бержераку», помешал жить аборт.
– Вам их не жалко?
– Было жалко, сейчас нет. Все – поезд ушел. Что теперь вспоминать об этом...
– Вы и к возможности провала так же легко относитесь?
– Вообще-то ничего не боюсь. Ну не получится у меня какая-нибудь картина, и что? Ничего. У меня есть несколько фильмов, которые я очень люблю, но которые страна практически не знает. Я имею в виду «Человек ниоткуда»…
– Эльдар Александрович, за долгую жизнь вам, безусловно, приходилось не раз очаровываться и разочаровываться в людях. Вы умеете прощать?
– Смотря что. Предательство – нет, не прощаю. Я не злопамятлив, но... У меня есть свое кладбище. Оно не совпадает с тем, что есть на самом деле. На «моем» кладбище находится огромное количество людей, которые для меня – покойники. Они живут, многие даже благоденствуют. У них все в порядке или же нет. Меня это не интересует. Если это люди искусства, то я не читаю их книг, не смотрю их фильмы-спектакли... Одним словом, они для меня умерли.
– А они-то сами знают, что «покоятся» на этом кладбище?
– Кто-то знает, кто-то – нет. Это зависит от толщины и тонкости кожи этих людей. Я не демонстрирую свои чувства, просто в сознании хороню, глубоко-глубоко.
– Интересно, осуждая предательство, вы никогда не снимали на эту тему фильмы. Неужели никогда не хотелось понять, что толкает человека на это?
– Нет, психология предателя мне глубоко не интересна. Я могу об этом прочитать или посмотреть фильм, но и то, в зависимости от степени таланта изложения этой проблемы. Но меня лично она не интересует. Я ведь делаю фильмы только о хороших людях. Вы же знаете.
Беседовала Екатерина Юрьева
– Эльдар Александрович, как-то я была свидетельницей съемок сцены драки поленьями героев Безрукова и Маковецкого в фильме «Ключ от спальни». Поленья были самые настоящие, и я все боялась, что кто-нибудь из них зашибет другого. А вы так спокойно смотрели на это. Вы готовы рисковать артистами?
– Ну-у, знаете что – есть такая поговорка «Трус в карты не играет». Я ведь начинал свою профессиональную жизнь не с комедий, а с документальных фильмов, снимал за Северным полярным кругом с китобоями. Так что мужской азарт – да, мне свойствен.
– А азарт игрока?
– Вот это нет. Хоть я человек и азартный, но – ни в карты, ни в рулетку… Я играю здесь, на съемочной площадке. Знаете, самая интересная игра – снимать фильм. Вот где игры для взрослых. Здесь и азарт, и настойчивость, и воля проявляются. А проигрывать деньги или даже их выигрывать в зависимости от слепого случая – нет, не люблю...
– А как вообще относитесь к деньгам? Как Столыпин, который сравнивал их с «чеканной свободой»?
– Ну конечно, деньги – это прежде всего свобода. Одну повесть мы с Брагинским так и начали: «Давно известно, что деньги портят человека. Но отсутствие денег портит его еще больше». За последние десять я это точно понял, на себе испытал, намучавшись с доставанием денег для своих картин. Приходилось в общем-то унижаться и ходить к различным банкирам и олигархам и просить денег – а мне в моем возрасте как-то уже не солидно. Но… самое главное-то эта «чеканная свобода» не дает – честь, правду, любовь, бессмертие.
– Это все абстрактные понятия. А комфорт все-таки можно купить. Вы же сами утверждаете, что «жить надо здесь», и чувствуете вкус к жизни.
– Да, всем известно, что я люблю, скажем, поесть. И мне далеко не чужды радости жизни. Но, в конце концов, мне нужно всего лишь, чтобы у меня была хорошая, удобная квартира, чтобы были дача и машина. Я ведь, как и многие мои сверстники, был воспитан в весьма суровых условиях. А зачем больше? Все равно на трех машинах не уедешь и пять домов с собой в могилу не возьмешь. Главное, чтобы мне было удобно, вот и все. Я вообще страшный пижон – люблю поношенные вещи.
– Я не ослышалась? Ходить бог знает в чем – это пижонство?
– А вы что не знали, что на Западе все миллионеры-миллиардеры так ходят. А я как-то в Пицунде пришел в гости к Людмиле Шагаловой, артистке. Вхожу в этом своем рванье и тотчас слышу от нее: «Так может ходить только очень богатый человек». Мне в этом удобно, а на все остальное мне наплевать.
– «Удобно» – это ключевое слово?
– Конечно! Мне важно, чтобы мне было удобно – на съемках, дома, везде. Чтобы машина работала, часы ходили, лампочка горела, перегоревшая лампочка заменяется молниеносно. Все должно работать. И иначе не может быть потому, что этого не может быть никогда. Все, что можно починить тотчас же, чинится. В ремонт отдаю только на сутки.
– Однако какие-то у вас командирские замашки.
– Совсем нет, я, между прочим, даже в армии не служил. Я же сам бегу в мастерскую и сам меняю лампочки. А не какие-нибудь холуи, секретари-референты, помощники, шоферы и т. д.
– Не любите быть зависимым?
– Знаете, как я обращаюсь со своим сотовым телефоном? Если мне надо позвонить, я его включаю, звоню и тут же выключаю. У меня такая теория: если я кому-то нужен, то найдут. А если не нашли, значит, не очень-то и надо было. А жаловаться на мою недосягаемость – это все от лени. Помню, как один человек по имени Николай хотел снять обо мне фильм и звонил мне несколько раз. При этом все время называл меня «Эдуардом Александровичем». А я ему отвечал: «Да, Петя, слушаю вас. Когда вы выучите мое имя, тогда и созвонимся». И вешал трубку.
Понимаете, я не люблю необязательность, безответственность такую. Терпеть не могу, когда люди опаздывают. Может, эта моя нетерпимость к подобным человеческим слабостям – у меня профессиональное качество. Но я всегда, с юности был уверен – человек должен сам строить свою судьбу и свою жизнь и не валить на «ах, случай…»
– Но о каком строительстве «своей судьбы и жизни» можно говорить, когда на улице может упасть кирпич на голову?
– Но ведь можно было не идти в это время по этой улице. Что и значит «строить свою судьбу». Человек, который не строит свою судьбу, обязательно пройдет по той улице, где его ждет кирпич.
– Но это же кирпич! Как же предугадать, на какой улице может свалиться кирпич?
– А интуиция на что? Нет, я уверен – человек выбирает свою судьбу сам. Много раз перед каждым из нас бывают такие развилки. И из того, что человек выбирает, из того жизнь и сложится.
– Но сами-то вы пошли на поводу у случая – собирались в мореходку, а попали (самым банальным образом – за компанию) во ВГИК.
– Да, случайность играет колоссальную роль в жизни. Но дальше-то вступает характер. И вообще, самым большим своим жизненным достижением считаю собственный характер. Я создал себя сам. Не знаю, дошел бы я до адмирала, если бы стал моряком. Может быть, дошел бы благодаря характеру.
– Вряд ли. С вашим языком вас бы не пустили до офицерского верха.
– Не известно. Суворов со своим, очень острым, языком дошел до генералиссимуса, между прочим.
– Кстати, насчет политеса… Наше кинематографическое сообщество «славится» бесконечными сварами, далекими от искусства…
– Да ну, мне это все так надоело. Есть вещи, которые просто обрыдли, что называется. Просто невероятно жалко тратить время на эти глупости, за которыми чьи-то неумеренные амбиции. Я в политические игры не хочу играть. Мне это не интересно.
– И судя по вашим фильмам, политические игры вас не интересуют во всех смыслах.
– Конечно, меня всегда интересовало только одно: истории, человеческие страсти, характеры. И поэтому, даже снимая фильм о 1914 годе («Ключ от спальни». – Прим. авт.), я избежал всякого упоминания какого-либо политического деятеля. Мне и правда неинтересны революционные – или контрреволюционные – заварухи. Я абсолютно аполитичен. Более того, когда в моей юности надо было заполнять всякие разные анкеты, в один период жизни моей и страны в графе «отец» я указывал имя и фамилию моего отчима, который меня, собственно, и вырастил, от отца мама ушла, когда мне было года два. Звали отчима Лев Копп. Когда же в сталинское время начались репрессии евреев, мама посоветовала упоминать в анкетах моего настоящего отца – Александра Рязанова.
– Так вы конформист?
– Я принципиален, когда дело касается кино. Вы знаете, почему я не снял фильм «Сирано де Бержерак», который очень хотел снять? Потому что я видел в роли Сирано, этого поэта-бретера, выступающего против власти, только опального тогда Евгения Евтушенко. Естественно, партийные цензоры раскусили мою тайную мысль и поставили меня перед выбором: или я снимаю своего «Сирано», но без Евтушенко, или картину закрывают вообще.
– Что еще так и не родилось?
– Много чего не родилось. «Чонкин», «Мастер и Маргарита». Фильмы не рождались на разных стадиях. Одни, бывало, «умирали» сразу после «зачатия». Другим, тому же «Сирано де Бержераку», помешал жить аборт.
– Вам их не жалко?
– Было жалко, сейчас нет. Все – поезд ушел. Что теперь вспоминать об этом...
– Вы и к возможности провала так же легко относитесь?
– Вообще-то ничего не боюсь. Ну не получится у меня какая-нибудь картина, и что? Ничего. У меня есть несколько фильмов, которые я очень люблю, но которые страна практически не знает. Я имею в виду «Человек ниоткуда»…
– Эльдар Александрович, за долгую жизнь вам, безусловно, приходилось не раз очаровываться и разочаровываться в людях. Вы умеете прощать?
– Смотря что. Предательство – нет, не прощаю. Я не злопамятлив, но... У меня есть свое кладбище. Оно не совпадает с тем, что есть на самом деле. На «моем» кладбище находится огромное количество людей, которые для меня – покойники. Они живут, многие даже благоденствуют. У них все в порядке или же нет. Меня это не интересует. Если это люди искусства, то я не читаю их книг, не смотрю их фильмы-спектакли... Одним словом, они для меня умерли.
– А они-то сами знают, что «покоятся» на этом кладбище?
– Кто-то знает, кто-то – нет. Это зависит от толщины и тонкости кожи этих людей. Я не демонстрирую свои чувства, просто в сознании хороню, глубоко-глубоко.
– Интересно, осуждая предательство, вы никогда не снимали на эту тему фильмы. Неужели никогда не хотелось понять, что толкает человека на это?
– Нет, психология предателя мне глубоко не интересна. Я могу об этом прочитать или посмотреть фильм, но и то, в зависимости от степени таланта изложения этой проблемы. Но меня лично она не интересует. Я ведь делаю фильмы только о хороших людях. Вы же знаете.
Беседовала Екатерина Юрьева
