Культура
Александр Митта: «Снимать кино в России бессмысленно»
19 декабря
Александр Митта – режиссер, снявший первым в Советском Союзе фильм-катастрофу «Экипаж». По законам Голливуда такие фильмы не делают психологическими. Он этого не знал тогда, в 70-е, – в стране был железный занавес, с чем мы могли сравнивать, какие картины брать в пример? Впрочем, по-другому Александр Наумович вряд ли стал бы снимать свой фильм. По признанию режиссера, он привык делать только то, что отвечает его внутренним установкам, и тема у него одна – любовь во всех ее проявлениях. Остальное вторично.
– Александр Наумович, расскажите о вашем ощущении времени, кинематографа – куда движемся?
– Мое ощущение – кинематограф растет. Как персонаж в хорошем сценарии, развивается, находит новые грани своего характера, новые интонации, выстраивает свою концепцию. Правда, пока наш отечественный кинематограф занимался собой, своим мироощущением, он в чем-то застопорился в новых внешних формах, в технических возможностях, в технологии. И теперь перед ним стоит новая задача – вписаться в европейское кино. До его уровня мы пока не дотягиваем.
– В сценарном плане вы имеете в виду?
– Нет, во всех смыслах. Многие режиссеры пытаются снимать кино по-старому. Пытаются непременно выразить в своих фильмах углубленный взгляд на мир. Молодые режиссеры прежде всего хотят поведать миру о своем отчаянии, тотальной ненужности. Все это чушь, это провинциально, немасштабно. И когда такие артхаусные картины выходят на внешний рынок, то на них будто выбито клеймо «сделано в России». Это даже не третий и не четвертый сорт.
– Если не снимать глубокомысленное кино, то какое тогда?
– То, которое бы развлекало. Мы за эти годы неплохо научились работать по американским болванкам. Но задача-то ведь стоит шире – надо выдержать хороший уровень: к пошлости не скатиться и чтобы в меру патриотично, и технично, и психологично.
– Вам сейчас ваше громкое имя помогает?
– Абсолютно нет. Вот я снял сериал «Лебединый рай». Столько надежд на него возлагал! Думал, что будет успех, отзвук. Мне хотелось внести некое разнообразие в череду мыльных опер. Картина о любви к родине, о судьбах женских и в виде сказки. Но как-то прошел негромко, отзвука желаемого не случилось.
– И потому вы обиделись на обстоятельства и ничего не снимаете сейчас?
– Не то чтобы обиделся. А просто понимаю всю бессмысленность этого занятия сегодня – снимать кино в России. То, что мне хочется снимать, – не востребовано продюсерами. А может, и зрителями.
– Элитарное кино вы не слишком жалуете?
– Напротив, я отношусь к нему с большим почтением, но лично сам не могу его снимать. Мне важно, наверное, каким-то образом захватить интересы большинства зрителей. А внимание этого большинства сбивается к мейнстриму, который меня не привлекает. Бывают очень хорошие попадания, не спорю. Вот, например, немецкая картина «Жизнь других». Там и ирония, и глубокое понимание жизни. Картина напряженная, отлично сбитая, при этом глубокая и неимоверно популярная. Вот о такой картине я и мечтаю – и глубокой, и широкой, и популярной.
– Вы предпочитаете писать сценарии сами?
– Режиссер не должен писать сам сценарий. Да, я писал их к некоторым фильмам: «Гори, гори, моя звезда», «Экипаж», «Шаг», «Сказка странствий»... Но желательно, чтобы писал другой человек. Я придумываю идею и приглашаю сценариста с надеждой, что он задышит в одном со мной ритме.
– Все же неужели сейчас никаких задумок? Художник ведь не может без творчества...
– Хочу сделать мультипликационный фильм «Руслан и Людмила». С этой целью смотрю то, что делают другие режиссеры. Вот «Бабку Ёжку» Валерия Угарова посмотрел. Да, работа индивидуальная, яркая, но, думаю, дети ее не понимают. Там дыхания не хватает.
– Какое дыхание должно быть?
– Дыхание должно быть таким, чтобы зритель мог полюбить и Руслана, и Людмилу. Я хочу сделать увлекательную картину. Если ты будешь делать картину, которая пересказывает Пушкина, то она никому не нужна, а переработанное произведение может стать очень интересным. Пушкин ведь гениальный драматург. Там такие навороты, такие характеры, так можно все это выстроить. И потом, надо подумать об очень современной подаче. У японцев замечательные наработки, они освоили технологию объемной компьютерной и рисованной анимации. У нас так никто не работает.
– Неожиданный поворот – мультипликация!
– Так я всю жизнь рисую. С детства. Всегда очень подробно рисовал свои картины, раскадровку делал. Когда был помоложе, даже «Арапа Петра Великого» нарисовал трижды. Я всегда рассматривал свою работу в кино как развлечение, удовольствие. И мультфильмы – это развлечение. Но отношусь я к этому развлечению серьезно. Я понимаю, что анимация у меня пойдет очень медленно. За это время можно снять было бы какое-нибудь «мыло» и заработать кучу денег. Но я предпочитаю делать то, что хочу. Мои потребности очень маленькие – и в еде, и в одежде. На фестивали я не езжу. Я не тусовочный.
– И этим вы себя сохраняете...
– Да, но на тусовках можно найти денег на картину.
– Это для вас сложно?
– Конечно. Как для всех. А многие тусуются и получают желаемое гораздо раньше, чем я.
– Ну ладно, тусовки. А как вы отдыхаете, Александр Наумович?
– Как-то приятель повел меня в Москве в стриптиз-клуб. Не понравилось мне. Глупость какая-то: сидят мужики и смотрят на раздевающихся женщин. Примитивно.
– Странно, что вам стриптиз не понравился. Вас ведь называют «пионером отечественной киноэротики». В «Экипаже» есть очень откровенная сцена...
– Но она была сделана не ради клубнички. Там была идея, интрига, эпатаж. И потом, тогда же нельзя было показывать эротику, и в этом уже был прорыв, а сейчас этим никого не удивишь. Я пробовал нарушить табу еще и тем, что снял сцену полового акта героев в виде движущихся теней на потолке. Мне показалось это интересным. Во время съемок Леня Филатов таскал совершенно голую Сашу Яковлеву, как мартышку, по комнате. Ну и все остальное проделывали. Снималось все в ночную смену на «Мосфильме». И осветитель донес на меня, мол, Митта устраивает ночные оргии на студии... В итоге все откровенное было вырезано из того эпизода. И когда картина вышла на экраны, она была дружно заклеймлена миллионами: все партийные пенсионеры Советского Союза писали пасквили и жалобы на фильм.
– На самом деле это и принесло успех вашей картине! Такой пиар! Сегодня где такой возьмешь?
– Мы тогда сидели, ждали – дырочку прокололи на лацкане. Но никаких премий не последовало. Хотя я, когда снимал «Экипаж», ничего не угадал – и ошибся! Я сделал картину абсолютно неправильную по нормам. Фильм-катастрофа не может быть психологическим. Для этого жанра другой зритель должен быть. Но в России не было тогда разделения зрителей на тех, кто смотрит психологическое кино, и тех, кто – катастрофы. Так и получилось, что я со своей безграмотностью попал в точку. В фильме были какие-то человеческие вещи: комедийная линия Филатова, мелодраматическая, бытовая – Жженова.
– Чего бы никогда не хотели снимать?
– Фильмы ужасов! Хотя в «Руслане и Людмиле» именно страшно до ужаса должно быть. По этому случаю фильм про Крюгера купил.
– Перед «Экипажем» тоже смотрели американские фильмы-катастрофы?
– Нет, у нас же тогда не было ничего. Куросава, Бергман были, а рыночных мы не покупали, нам их не привозили.
– Жалеете о том, что с кем-то из актеров не случилось поработать?
– Да, жалею. Не снимал Евгению Симонову, Марину Неелову. С Володей Высоцким у меня больше не было фильмов, кроме «Арапа Петра Великого»... Знаете, я влюбляюсь в артистов, мне хочется занимать их и дальше в своих фильмах. Но с Роланом Быковым случился обратный эффект. Он прекрасно сыграл в картине «Звонят, откройте дверь». Был прекрасен, точен во всем. Я занял его в фильме «Гори, гори, моя звезда». Роль Быкову надо было азартно, весело делать, а он почему-то стал плоским, ненатуральным. Хотя он грандиозный актер. Но потом через преодоления, всякие испытания, которые выпали на долю фильма, все случилось как надо. Надо признать, что помимо сценария на 70 процентов успех картине обеспечивают актеры.
– И команда вообще?
– Обязательно. Вот даже взять музыку. Мне очень повезло, что такие картины, как «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «Сказку странствий», «Экипаж», я делал с Альфредом Шнитке. Я объяснял ему задачу, он улавливал. И музыка получалась сумасшедше талантливая, я восхищался точному попаданию в настроение.
– Какую свою картину вы любите больше других? «Экипаж»?
– Нет. Самая любимая «Гори, гори, моя звезда», она такая – для избранного зрителя. Но вообще у меня всегда следующая картина находится в активной вражде с предыдущей. Я ведь меняюсь, у меня другие взгляды на жизнь возникают, я хочу по-другому, не теми же самыми приемами завлекать зрителя. К сожалению, я не исследую одну и ту же тему. А ведь только последовательные люди добиваются настоящего успеха. Но мне, как мальчишке, интересно поглядеть на жизнь с какой-то новой стороны. Я ищу. Я всегда неуспокоенный и неудовлетворенный.
Беседовала Елена Добрякова
– Александр Наумович, расскажите о вашем ощущении времени, кинематографа – куда движемся?
– Мое ощущение – кинематограф растет. Как персонаж в хорошем сценарии, развивается, находит новые грани своего характера, новые интонации, выстраивает свою концепцию. Правда, пока наш отечественный кинематограф занимался собой, своим мироощущением, он в чем-то застопорился в новых внешних формах, в технических возможностях, в технологии. И теперь перед ним стоит новая задача – вписаться в европейское кино. До его уровня мы пока не дотягиваем.
– В сценарном плане вы имеете в виду?
– Нет, во всех смыслах. Многие режиссеры пытаются снимать кино по-старому. Пытаются непременно выразить в своих фильмах углубленный взгляд на мир. Молодые режиссеры прежде всего хотят поведать миру о своем отчаянии, тотальной ненужности. Все это чушь, это провинциально, немасштабно. И когда такие артхаусные картины выходят на внешний рынок, то на них будто выбито клеймо «сделано в России». Это даже не третий и не четвертый сорт.
– Если не снимать глубокомысленное кино, то какое тогда?
– То, которое бы развлекало. Мы за эти годы неплохо научились работать по американским болванкам. Но задача-то ведь стоит шире – надо выдержать хороший уровень: к пошлости не скатиться и чтобы в меру патриотично, и технично, и психологично.
– Вам сейчас ваше громкое имя помогает?
– Абсолютно нет. Вот я снял сериал «Лебединый рай». Столько надежд на него возлагал! Думал, что будет успех, отзвук. Мне хотелось внести некое разнообразие в череду мыльных опер. Картина о любви к родине, о судьбах женских и в виде сказки. Но как-то прошел негромко, отзвука желаемого не случилось.
– И потому вы обиделись на обстоятельства и ничего не снимаете сейчас?
– Не то чтобы обиделся. А просто понимаю всю бессмысленность этого занятия сегодня – снимать кино в России. То, что мне хочется снимать, – не востребовано продюсерами. А может, и зрителями.
– Элитарное кино вы не слишком жалуете?
– Напротив, я отношусь к нему с большим почтением, но лично сам не могу его снимать. Мне важно, наверное, каким-то образом захватить интересы большинства зрителей. А внимание этого большинства сбивается к мейнстриму, который меня не привлекает. Бывают очень хорошие попадания, не спорю. Вот, например, немецкая картина «Жизнь других». Там и ирония, и глубокое понимание жизни. Картина напряженная, отлично сбитая, при этом глубокая и неимоверно популярная. Вот о такой картине я и мечтаю – и глубокой, и широкой, и популярной.
– Вы предпочитаете писать сценарии сами?
– Режиссер не должен писать сам сценарий. Да, я писал их к некоторым фильмам: «Гори, гори, моя звезда», «Экипаж», «Шаг», «Сказка странствий»... Но желательно, чтобы писал другой человек. Я придумываю идею и приглашаю сценариста с надеждой, что он задышит в одном со мной ритме.
– Все же неужели сейчас никаких задумок? Художник ведь не может без творчества...
– Хочу сделать мультипликационный фильм «Руслан и Людмила». С этой целью смотрю то, что делают другие режиссеры. Вот «Бабку Ёжку» Валерия Угарова посмотрел. Да, работа индивидуальная, яркая, но, думаю, дети ее не понимают. Там дыхания не хватает.
– Какое дыхание должно быть?
– Дыхание должно быть таким, чтобы зритель мог полюбить и Руслана, и Людмилу. Я хочу сделать увлекательную картину. Если ты будешь делать картину, которая пересказывает Пушкина, то она никому не нужна, а переработанное произведение может стать очень интересным. Пушкин ведь гениальный драматург. Там такие навороты, такие характеры, так можно все это выстроить. И потом, надо подумать об очень современной подаче. У японцев замечательные наработки, они освоили технологию объемной компьютерной и рисованной анимации. У нас так никто не работает.
– Неожиданный поворот – мультипликация!
– Так я всю жизнь рисую. С детства. Всегда очень подробно рисовал свои картины, раскадровку делал. Когда был помоложе, даже «Арапа Петра Великого» нарисовал трижды. Я всегда рассматривал свою работу в кино как развлечение, удовольствие. И мультфильмы – это развлечение. Но отношусь я к этому развлечению серьезно. Я понимаю, что анимация у меня пойдет очень медленно. За это время можно снять было бы какое-нибудь «мыло» и заработать кучу денег. Но я предпочитаю делать то, что хочу. Мои потребности очень маленькие – и в еде, и в одежде. На фестивали я не езжу. Я не тусовочный.
– И этим вы себя сохраняете...
– Да, но на тусовках можно найти денег на картину.
– Это для вас сложно?
– Конечно. Как для всех. А многие тусуются и получают желаемое гораздо раньше, чем я.
– Ну ладно, тусовки. А как вы отдыхаете, Александр Наумович?
– Как-то приятель повел меня в Москве в стриптиз-клуб. Не понравилось мне. Глупость какая-то: сидят мужики и смотрят на раздевающихся женщин. Примитивно.
– Странно, что вам стриптиз не понравился. Вас ведь называют «пионером отечественной киноэротики». В «Экипаже» есть очень откровенная сцена...
– Но она была сделана не ради клубнички. Там была идея, интрига, эпатаж. И потом, тогда же нельзя было показывать эротику, и в этом уже был прорыв, а сейчас этим никого не удивишь. Я пробовал нарушить табу еще и тем, что снял сцену полового акта героев в виде движущихся теней на потолке. Мне показалось это интересным. Во время съемок Леня Филатов таскал совершенно голую Сашу Яковлеву, как мартышку, по комнате. Ну и все остальное проделывали. Снималось все в ночную смену на «Мосфильме». И осветитель донес на меня, мол, Митта устраивает ночные оргии на студии... В итоге все откровенное было вырезано из того эпизода. И когда картина вышла на экраны, она была дружно заклеймлена миллионами: все партийные пенсионеры Советского Союза писали пасквили и жалобы на фильм.
– На самом деле это и принесло успех вашей картине! Такой пиар! Сегодня где такой возьмешь?
– Мы тогда сидели, ждали – дырочку прокололи на лацкане. Но никаких премий не последовало. Хотя я, когда снимал «Экипаж», ничего не угадал – и ошибся! Я сделал картину абсолютно неправильную по нормам. Фильм-катастрофа не может быть психологическим. Для этого жанра другой зритель должен быть. Но в России не было тогда разделения зрителей на тех, кто смотрит психологическое кино, и тех, кто – катастрофы. Так и получилось, что я со своей безграмотностью попал в точку. В фильме были какие-то человеческие вещи: комедийная линия Филатова, мелодраматическая, бытовая – Жженова.
– Чего бы никогда не хотели снимать?
– Фильмы ужасов! Хотя в «Руслане и Людмиле» именно страшно до ужаса должно быть. По этому случаю фильм про Крюгера купил.
– Перед «Экипажем» тоже смотрели американские фильмы-катастрофы?
– Нет, у нас же тогда не было ничего. Куросава, Бергман были, а рыночных мы не покупали, нам их не привозили.
– Жалеете о том, что с кем-то из актеров не случилось поработать?
– Да, жалею. Не снимал Евгению Симонову, Марину Неелову. С Володей Высоцким у меня больше не было фильмов, кроме «Арапа Петра Великого»... Знаете, я влюбляюсь в артистов, мне хочется занимать их и дальше в своих фильмах. Но с Роланом Быковым случился обратный эффект. Он прекрасно сыграл в картине «Звонят, откройте дверь». Был прекрасен, точен во всем. Я занял его в фильме «Гори, гори, моя звезда». Роль Быкову надо было азартно, весело делать, а он почему-то стал плоским, ненатуральным. Хотя он грандиозный актер. Но потом через преодоления, всякие испытания, которые выпали на долю фильма, все случилось как надо. Надо признать, что помимо сценария на 70 процентов успех картине обеспечивают актеры.
– И команда вообще?
– Обязательно. Вот даже взять музыку. Мне очень повезло, что такие картины, как «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «Сказку странствий», «Экипаж», я делал с Альфредом Шнитке. Я объяснял ему задачу, он улавливал. И музыка получалась сумасшедше талантливая, я восхищался точному попаданию в настроение.
– Какую свою картину вы любите больше других? «Экипаж»?
– Нет. Самая любимая «Гори, гори, моя звезда», она такая – для избранного зрителя. Но вообще у меня всегда следующая картина находится в активной вражде с предыдущей. Я ведь меняюсь, у меня другие взгляды на жизнь возникают, я хочу по-другому, не теми же самыми приемами завлекать зрителя. К сожалению, я не исследую одну и ту же тему. А ведь только последовательные люди добиваются настоящего успеха. Но мне, как мальчишке, интересно поглядеть на жизнь с какой-то новой стороны. Я ищу. Я всегда неуспокоенный и неудовлетворенный.
Беседовала Елена Добрякова
