Северо-Запад
Посудное дело
20 декабря
Демонтаж оборудования гончарного производства в Померанье уже закончен. Остались лишь старые печи, которые теперь никому не нужны. А ведь сделанная на «Колорите» посуда была еще недавно очень популярна. Работники этого предприятия гордились своей продукцией, сделанной на основе старинных славных традиций. Кстати, в начале прошлого века здешняя керамика была удостоена на выставке в Брюсселе золотой медали. Но пришли новые времена, а с ними и новые хозяева, которым оказалось важнее продать землю предприятия, чем сохранять уникальные народные промыслы.
Деревня Померанье вытянулась вдоль трассы Петербург – Москва. Знаменитая почтовая станция, выстроенная по проекту Руска, Радищева с его путешествием из одной столицы в другую не видела, ибо была построена позже, в 1810 году, но числится памятником архитектуры федерального значения и подлежит охране. До сих пор на здании видна веселенькая надпись «Керамика» и расписание работы магазина по продаже глиняной посуды. Только рядом с этим расписанием висит амбарный замок, а в здании – мертвая тишина. Люди, привычно подруливающие к бывшему магазину, где торговали дешевыми и красивыми посудинами, удивляются: переучет, что ли? Может, в другом месте торгуют? Им невдомек, что предприятие приказало долго жить.
Внутри помещений – а за почтовой станцией еще несколько зданий, где раньше делали керамику, – холодно, темно и сыро. Электричество и отопление отключены, под ногами шныряют кошки, которые когда-то жили здесь в тепле и довольстве среди печей для обжига посуды и добродушных мастеров. Разорение полное: все оборудование, которое имело ценность, демонтировано и вывезено, только сиротливо стоят печи – они старые и никому не нужны. Среди руин бродят двое: директор предприятия Александр Зотов и бухгалтер Нина Панюшкина. Зотов неразговорчив и суров, гремит ключами, отпирает-запирает ветхие двери, а Панюшкина – просто мрачная. Закуривая перед разбитым окном, она рассказывает:
– Я здесь с 1974 года, после окончания Гжельского керамического техникума. Была технологом, стала бухгалтером. Когда я сюда пришла, нас было 105 человек, делали в основном цветочные горшки и разные посудины вручную, потом расписывали. Предприятие входило в объединение подобных производств, занимавшихся народными художественными промыслами. Потом майолику освоили, стали более продвинутую посуду делать, более современную. А как началась перестройка – начали мы хиреть. С поступлением на наш рынок китайской посуды нас совсем задавили. Сейчас нас осталось 8 человек. Но наше предприятие, оно называлось «Колорит», фактически ликвидировано. Территория эта продана, кто здесь будет и чем станет заниматься – неизвестно.
Продана территория хозяином. В 2005 году не научившийся жить в условиях русско-китайского рынка «Колорит» попал в руки крупного предприятия – ОАО «Нефрит-Керамика» из городка Никольское Тосненского района. Они тоже возятся с глиной, только совсем в других масштабах и отнюдь не вручную, а их продукция никогда не имела никакого отношения к народным промыслам. Генеральный директор «Нефрит-Керамики» Загит Багаутдинов вопросу журналиста о померанских делах не удивился – еще в середине ноября, когда все работники получили уведомление об увольнении, они стали писать во все инстанции с просьбой сохранить предприятие. Но Багаутдинов уверен, что сохранить его в том виде, в котором оно было, невозможно:
– Они убыточны и нерентабельны. Мы их взяли к себе как структурное подразделение, но они не оправдали наших надежд. Мы и подстанцию купили, и материалы им свои возили – ничего не помогало. Они же на нашей глине работали. Их товар плохо продавался. Они говорят, что торгуют у дороги и это выгодно? Ничего подобного. У дороги продается что-то от случая к случаю, нормальная торговля может идти только через магазины, но они, увы, наполнены китайской посудой, которая покупателями востребована, потому что ее много и она дешевая, да и выглядит вполне прилично.
На вопрос, почему бы «Нефрит-Керамике» не спасти русский традиционный промысел, Загит Вагизович отвечает несколько раздраженно:
– У нас есть свой участок художественных промыслов в Никольском, там люди делают посуду, так что промысел мы уже спасли. А всем, кто остался в Померанье, мы предложили работу у нас в Никольском. Да, ездить далеко, но мы предлагали стопроцентную оплату дороги. Они все отказались! Кстати, кто вам сказал, что «Колорит» имел статус предприятия народно-художественных промыслов? Не было у них этого статуса!
Но Нина Панюшкина продолжает твердить, что статус был, просто его утратили с переходом «Колорита» в состав «Нефрит-Керамики» и его перерегистрацией. Тогда устав предприятия был составлен таким образом, что строка про народно-художественные промыслы оттуда как бы выпала. И ездить померанцы отказались только потому, что до Никольского не доехать – электрички ходят безумно редко, а на автобусе получается три пересадки – и автобусы раз в два часа. Панюшкина же уверена, что товар пошел хуже после того, как «Нефрит-Керамика» практически вдвое вздула цены на горшки и плошки. Разумеется, объем продаж упал. А торговля у дороги была вовсе не такой «случайной», как это хочет представить Багаутдинов. Панюшкина вспоминает:
– У нас останавливались экскурсионные автобусы, которые в Новгород едут. Весь автобус высыпал к нашему магазину, каждый что-то покупал, только успевали подносить товар. Многие даже просили провести экскурсию, видя старинное здание. И мы рассказывали, что здешний гончарный промысел известен много сотен лет – и у нас, и в Любани, потому что здесь глины годятся на посуду. А в 1910 году изделия керамического завод Комарова, здешнего барина, получили на выставке в Брюсселе золотую медаль. Раньше завод был не в Померанье, а чуть в стороне, за железной дорогой, туда была узкоколейка проложена. До сих пор сохранился поселочек со странным названием Керамик – там и была когда-то фабрика. Потом она сгорела, и производство переехало сюда. Только-только война кончилась, все в руинах было, а здесь предприятие открыли. Многие местные жители трудились здесь, любанские ездили, из соседних деревень, были династии. Ведь гончар – это ремесло тонкое, этому учатся годами. Про наше производство даже в Тосненском краеведческом музее рассказывают, нами гордилась область. А теперь что?
Что теперь будет на этом месте – непонятно. Новый хозяин – риэлторская контора, которая потом перепродаст объект. Почтовую станцию не тронут, поскольку это памятник. А старые заводские корпуса, возможно, снесут. Но что бы тут ни делали, место это очень выгодное – прямо на трассе, есть все коммуникации. Разве против стоимости такого лакомого куска может выстоять какая-то померанская керамика, даже с трижды народными корнями? А путники пусть забудут, что покупали здесь красивую и прочную посуду, сделанную нашими мастерами из нашей глины.
Татьяна Хмельник
Деревня Померанье вытянулась вдоль трассы Петербург – Москва. Знаменитая почтовая станция, выстроенная по проекту Руска, Радищева с его путешествием из одной столицы в другую не видела, ибо была построена позже, в 1810 году, но числится памятником архитектуры федерального значения и подлежит охране. До сих пор на здании видна веселенькая надпись «Керамика» и расписание работы магазина по продаже глиняной посуды. Только рядом с этим расписанием висит амбарный замок, а в здании – мертвая тишина. Люди, привычно подруливающие к бывшему магазину, где торговали дешевыми и красивыми посудинами, удивляются: переучет, что ли? Может, в другом месте торгуют? Им невдомек, что предприятие приказало долго жить.
Внутри помещений – а за почтовой станцией еще несколько зданий, где раньше делали керамику, – холодно, темно и сыро. Электричество и отопление отключены, под ногами шныряют кошки, которые когда-то жили здесь в тепле и довольстве среди печей для обжига посуды и добродушных мастеров. Разорение полное: все оборудование, которое имело ценность, демонтировано и вывезено, только сиротливо стоят печи – они старые и никому не нужны. Среди руин бродят двое: директор предприятия Александр Зотов и бухгалтер Нина Панюшкина. Зотов неразговорчив и суров, гремит ключами, отпирает-запирает ветхие двери, а Панюшкина – просто мрачная. Закуривая перед разбитым окном, она рассказывает:
– Я здесь с 1974 года, после окончания Гжельского керамического техникума. Была технологом, стала бухгалтером. Когда я сюда пришла, нас было 105 человек, делали в основном цветочные горшки и разные посудины вручную, потом расписывали. Предприятие входило в объединение подобных производств, занимавшихся народными художественными промыслами. Потом майолику освоили, стали более продвинутую посуду делать, более современную. А как началась перестройка – начали мы хиреть. С поступлением на наш рынок китайской посуды нас совсем задавили. Сейчас нас осталось 8 человек. Но наше предприятие, оно называлось «Колорит», фактически ликвидировано. Территория эта продана, кто здесь будет и чем станет заниматься – неизвестно.
Продана территория хозяином. В 2005 году не научившийся жить в условиях русско-китайского рынка «Колорит» попал в руки крупного предприятия – ОАО «Нефрит-Керамика» из городка Никольское Тосненского района. Они тоже возятся с глиной, только совсем в других масштабах и отнюдь не вручную, а их продукция никогда не имела никакого отношения к народным промыслам. Генеральный директор «Нефрит-Керамики» Загит Багаутдинов вопросу журналиста о померанских делах не удивился – еще в середине ноября, когда все работники получили уведомление об увольнении, они стали писать во все инстанции с просьбой сохранить предприятие. Но Багаутдинов уверен, что сохранить его в том виде, в котором оно было, невозможно:
– Они убыточны и нерентабельны. Мы их взяли к себе как структурное подразделение, но они не оправдали наших надежд. Мы и подстанцию купили, и материалы им свои возили – ничего не помогало. Они же на нашей глине работали. Их товар плохо продавался. Они говорят, что торгуют у дороги и это выгодно? Ничего подобного. У дороги продается что-то от случая к случаю, нормальная торговля может идти только через магазины, но они, увы, наполнены китайской посудой, которая покупателями востребована, потому что ее много и она дешевая, да и выглядит вполне прилично.
На вопрос, почему бы «Нефрит-Керамике» не спасти русский традиционный промысел, Загит Вагизович отвечает несколько раздраженно:
– У нас есть свой участок художественных промыслов в Никольском, там люди делают посуду, так что промысел мы уже спасли. А всем, кто остался в Померанье, мы предложили работу у нас в Никольском. Да, ездить далеко, но мы предлагали стопроцентную оплату дороги. Они все отказались! Кстати, кто вам сказал, что «Колорит» имел статус предприятия народно-художественных промыслов? Не было у них этого статуса!
Но Нина Панюшкина продолжает твердить, что статус был, просто его утратили с переходом «Колорита» в состав «Нефрит-Керамики» и его перерегистрацией. Тогда устав предприятия был составлен таким образом, что строка про народно-художественные промыслы оттуда как бы выпала. И ездить померанцы отказались только потому, что до Никольского не доехать – электрички ходят безумно редко, а на автобусе получается три пересадки – и автобусы раз в два часа. Панюшкина же уверена, что товар пошел хуже после того, как «Нефрит-Керамика» практически вдвое вздула цены на горшки и плошки. Разумеется, объем продаж упал. А торговля у дороги была вовсе не такой «случайной», как это хочет представить Багаутдинов. Панюшкина вспоминает:
– У нас останавливались экскурсионные автобусы, которые в Новгород едут. Весь автобус высыпал к нашему магазину, каждый что-то покупал, только успевали подносить товар. Многие даже просили провести экскурсию, видя старинное здание. И мы рассказывали, что здешний гончарный промысел известен много сотен лет – и у нас, и в Любани, потому что здесь глины годятся на посуду. А в 1910 году изделия керамического завод Комарова, здешнего барина, получили на выставке в Брюсселе золотую медаль. Раньше завод был не в Померанье, а чуть в стороне, за железной дорогой, туда была узкоколейка проложена. До сих пор сохранился поселочек со странным названием Керамик – там и была когда-то фабрика. Потом она сгорела, и производство переехало сюда. Только-только война кончилась, все в руинах было, а здесь предприятие открыли. Многие местные жители трудились здесь, любанские ездили, из соседних деревень, были династии. Ведь гончар – это ремесло тонкое, этому учатся годами. Про наше производство даже в Тосненском краеведческом музее рассказывают, нами гордилась область. А теперь что?
Что теперь будет на этом месте – непонятно. Новый хозяин – риэлторская контора, которая потом перепродаст объект. Почтовую станцию не тронут, поскольку это памятник. А старые заводские корпуса, возможно, снесут. Но что бы тут ни делали, место это очень выгодное – прямо на трассе, есть все коммуникации. Разве против стоимости такого лакомого куска может выстоять какая-то померанская керамика, даже с трижды народными корнями? А путники пусть забудут, что покупали здесь красивую и прочную посуду, сделанную нашими мастерами из нашей глины.
Татьяна Хмельник
