Экономика
В стачке обретешь ты право свое?
20 декабря
Три недели продолжалась забастовка на заводе «Форд» во Всеволожске. Перед этим бастовали докеры в Морском порту, водители почтовых фургонов. Причины и последствия забастовок анализирует кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник Социологического института РАН Борис МАКСИМОВ.
– Академическая наука изучает забастовочное движение?
– Да, хотя меньше, чем оно того заслуживает. Проблемы социального протеста, положения рабочих – одной из основных групп экономически активного населения («трудящихся», как говорили раньше) – относятся к фундаментальным факторам экономики. И наука, и СМИ должны уделять им внимание не меньше, чем выборным страстям.
А начать разговор мне хотелось бы с рабочих «Форда» – это сейчас наиболее актуально.
– Для забастовщиков важно, как они выглядят в глазах общества? Многие газеты с иронией пишут, что одно из требований бастующих – увеличение скидок при покупке «своего» автомобиля. То есть рабочие не голодают.
– Отвечу вопросом на вопрос: а почему рабочие «Форда» должны голодать? Почему то, что у них есть еда, надо воспринимать как достижение? В странах Западной Европы транспортники тоже не голодали, однако их требования были общественностью поддержаны.
Требование фордовцев по повышению заработной платы экономически резонны. Учтем инфляцию, учтем рост производительности труда. Интенсивность работы на конвейере повышается, выпуск продукции увеличивается. Зарплата тоже должна подтягиваться, хотя бы и с отставанием. Сегодня рабочие получают в среднем 21 тысячу. По российским меркам – немало. Но при сопоставлении среднедушевых доходов семей питерских рабочих с основными индексами уровня жизни становится видно, что они (доходы) составляют примерно 50 процентов того уровня, который называется «жить нормально» и имеет достаточно строгое научное определение.
Кроме того, на заводе много приезжих из других регионов России. Питерские рабочие не очень-то стремятся стать к конвейеру. Зато люди из относительно бедных регионов готовы к этому. Но у них до половины жалованья уходит на аренду жилья.
Таким образом, у рабочих есть основания требовать повышения «реального содержания заработной платы». Конечно, хорошо бы решать проблемы в рамках социального партнерства, путем мирных договоренностей. Но если это не удается, тогда акции протеста работают как каналы проявления, разрядки социальной напряженности, скрытых социальных конфликтов. Разумеется, они связаны с большими издержками для всех сторон. Но это все же разумнее, чем загонять недовольство внутрь.
При этом рабочим небезразлично, как их акцию воспринимает общество. Недаром у пикетирующих рабочих я видел транспаранты типа «Забастовка законна». Очевидно, для них важна уверенность в своем праве.
— Странная ситуация, ведь и работодатели действуют по закону, и забастовщики. Почему же они конфликтуют?
– Как высказывался председатель профсоюзного комитета докеров петербургского Морского порта, трудовые отношения у нас таковы, что правила систематически нарушаются со стороны работодателей. При торговых сделках обе стороны придерживаются принципов обоюдной выгоды, а обман считается тяжким грехом. Трудовые отношения тоже сделка. Но здесь к нарушениям со стороны работодателей отношение государства и общества куда более терпимое. Суды, властные инстанции, многие СМИ встают на сторону собственников.
– Споры возникают из-за оплаты труда?
– Не только. Наемные работники выступают против снижения своего социального статуса, моральных унижений. В социологии есть понятие так называемой относительной депривации. Это лишения, потери по сравнению с ожидаемым, представляемым положением. Почти половина опрошенных мной рабочих прошла даже через моральные унижения. Если на Западе рабочие – уважаемые «синие воротнички», то у нас – «работяги». Почему они должны быть униженной социальной группой в демократическом государстве?
– Профсоюзы, организуя забастовки, играют по правилам или ведут борьбу на уничтожение?
– Ни в коем случае не «на уничтожение». Не только потому, что так можно лишиться и своих рабочих мест, но и по соображениям – зачем же компрометировать хороший автомобиль, да и губить компанию, которая в прошлый раз пошла на уступки и с которой все же, очевидно, удастся договориться? Такое отношение я подмечал и у докеров, которые при противостоянии с владельцами компаний не хотели заходить слишком далеко, чтобы не оказаться у разбитого корыта, когда грузы из скомпрометированного порта уйдут в другие города. На примере незабываемого Выборгского ЦБК приходилось наблюдать у рабочих большую заботу о предприятии, чем у самих владельцев. Рабочие вынуждены были бороться против остановки, обанкрочивания предприятия, распродажи оборудования, перепрофилирования высокотехнологичного комбината в лесопилку.
Я бы отдал должное и администрации «Форда», отметил ее осторожность, терпеливость. Она, правда, не пошла на уступки, но и не прибегла к жестким методам расправы с забастовщиками. В этом смысле иностранцы бережней относятся к занятым в их фирме нашим соотечественникам, чем, скажем, российское государственное предприятие – «Почта России». Я думаю, фирма печется о своем имидже в смысле не только качества продукции, но и обращения с наемными российскими работниками. Именно поэтому на иностранных предприятиях бастуют чаще, чем на российских, – вспомним «Кока-Колу», «Эру-Хейнкель-Тосно». Такой бы законопослушности российским работодателям.
– Есть ли объективные социологические данные по протестным настроениям в рабочей среде?
– В общероссийском масштабе возможность массовых выступлений населения против падения уровня жизни, в защиту своих прав и готовность людей принять личное участие в таких выступлениях отслеживает ВЦИОМ (Всероссийский центр изучения общественного мнения) посредством своего мониторинга с начала 1990-х. Данные ВЦИОМа показывают достаточно высокий потенциал протеста, устойчивый по годам, при этом рабочие лидируют в протестных настроениях. Так, в сентябре-октябре 2007 года готовы были принять личное участие в выступлениях 28–30 процентов рабочих и почти столько же служащих. Роста протестных настроений, пожалуй, не наблюдается. Но и то, что имеется, должно бы вызывать общественное беспокойство.
– Где рванет в следующий раз – назовите хотя бы отрасль?
– Социологи не занимаются прогнозированием забастовок на отдельных предприятиях. Что касается отраслей, то я полагаю, это будет транспорт, железнодорожный в частности. Транспортники, насколько мне известно, давно готовятся к масштабному выступлению. И это будет акция поострее фордовской. Правда, забастовки железнодорожников считаются у нас незаконными, но есть же, например, «работа по правилам». Примеры «рельсовых войн» мы уже имели в Кузбассе, в Ярославле, в других городах и весях в 1990-е. Дай Бог, чтобы железнодорожники договорились и мои прогнозы не сбылись.
– На Западе говорят о социальном партнерстве. Там рабочие (точнее, их представители из профсоюза) и менеджеры вместе решают, как делить общий пирог.
– Мне довелось работать с группой специалистов из Германии, Швеции, Норвегии, внедрявших так называемый участвующий менеджмент, при котором решения принимаются при участии представителей различных групп работающих, в том числе рабочих. Но для российских директоров казалось диким, если, скажем, на декадном совещании управленцев рядом с генеральным директором будет сидеть какой-нибудь токарь-пекарь.
– Забастовки и выборы – есть ли связь, влияние политических партий, попытки оседлать протест?
– Что касается связи выборов и забастовок, то, по моим наблюдениям, она практически отсутствует. Ни одна из политических партий не снисходит до рабочих, в том числе КПРФ (разве что РКРП, но ее что-то совсем не стало слышно). Рабочие, в свою очередь, ни одну из политических организаций не считают своей, ни на кого в политической сфере не рассчитывают. У рабочих и профсоюзов нет политического представителя в представительных органах власти. Даже у гиганта ФНПР. Выборы и забастовки – параллельные процессы. Хорошо это или плохо, никто пока сказать не может.
– Нет ли опасности, что в условиях нарастающего дефицита рабочей силы рабочие будут выбивать себе зарплаты, не оправдываемые производительностью труда?
– У нас человеческий труд все еще слишком дешев, и во многом поэтому предприятия, в первую очередь российские, столь неохотно внедряют новую «малолюдную» технику. Им дешевле привести сотню сварщиков или станочников откуда-нибудь с Украины, чем поставить роботизированный комплекс с одним оператором. Так что повышение стоимости труда – путь к прогрессу, повышению благосостояния не только рабочих, но и всего общества.
Беседовал Алексей Миронов
– Академическая наука изучает забастовочное движение?
– Да, хотя меньше, чем оно того заслуживает. Проблемы социального протеста, положения рабочих – одной из основных групп экономически активного населения («трудящихся», как говорили раньше) – относятся к фундаментальным факторам экономики. И наука, и СМИ должны уделять им внимание не меньше, чем выборным страстям.
А начать разговор мне хотелось бы с рабочих «Форда» – это сейчас наиболее актуально.
– Для забастовщиков важно, как они выглядят в глазах общества? Многие газеты с иронией пишут, что одно из требований бастующих – увеличение скидок при покупке «своего» автомобиля. То есть рабочие не голодают.
– Отвечу вопросом на вопрос: а почему рабочие «Форда» должны голодать? Почему то, что у них есть еда, надо воспринимать как достижение? В странах Западной Европы транспортники тоже не голодали, однако их требования были общественностью поддержаны.
Требование фордовцев по повышению заработной платы экономически резонны. Учтем инфляцию, учтем рост производительности труда. Интенсивность работы на конвейере повышается, выпуск продукции увеличивается. Зарплата тоже должна подтягиваться, хотя бы и с отставанием. Сегодня рабочие получают в среднем 21 тысячу. По российским меркам – немало. Но при сопоставлении среднедушевых доходов семей питерских рабочих с основными индексами уровня жизни становится видно, что они (доходы) составляют примерно 50 процентов того уровня, который называется «жить нормально» и имеет достаточно строгое научное определение.
Кроме того, на заводе много приезжих из других регионов России. Питерские рабочие не очень-то стремятся стать к конвейеру. Зато люди из относительно бедных регионов готовы к этому. Но у них до половины жалованья уходит на аренду жилья.
Таким образом, у рабочих есть основания требовать повышения «реального содержания заработной платы». Конечно, хорошо бы решать проблемы в рамках социального партнерства, путем мирных договоренностей. Но если это не удается, тогда акции протеста работают как каналы проявления, разрядки социальной напряженности, скрытых социальных конфликтов. Разумеется, они связаны с большими издержками для всех сторон. Но это все же разумнее, чем загонять недовольство внутрь.
При этом рабочим небезразлично, как их акцию воспринимает общество. Недаром у пикетирующих рабочих я видел транспаранты типа «Забастовка законна». Очевидно, для них важна уверенность в своем праве.
— Странная ситуация, ведь и работодатели действуют по закону, и забастовщики. Почему же они конфликтуют?
– Как высказывался председатель профсоюзного комитета докеров петербургского Морского порта, трудовые отношения у нас таковы, что правила систематически нарушаются со стороны работодателей. При торговых сделках обе стороны придерживаются принципов обоюдной выгоды, а обман считается тяжким грехом. Трудовые отношения тоже сделка. Но здесь к нарушениям со стороны работодателей отношение государства и общества куда более терпимое. Суды, властные инстанции, многие СМИ встают на сторону собственников.
– Споры возникают из-за оплаты труда?
– Не только. Наемные работники выступают против снижения своего социального статуса, моральных унижений. В социологии есть понятие так называемой относительной депривации. Это лишения, потери по сравнению с ожидаемым, представляемым положением. Почти половина опрошенных мной рабочих прошла даже через моральные унижения. Если на Западе рабочие – уважаемые «синие воротнички», то у нас – «работяги». Почему они должны быть униженной социальной группой в демократическом государстве?
– Профсоюзы, организуя забастовки, играют по правилам или ведут борьбу на уничтожение?
– Ни в коем случае не «на уничтожение». Не только потому, что так можно лишиться и своих рабочих мест, но и по соображениям – зачем же компрометировать хороший автомобиль, да и губить компанию, которая в прошлый раз пошла на уступки и с которой все же, очевидно, удастся договориться? Такое отношение я подмечал и у докеров, которые при противостоянии с владельцами компаний не хотели заходить слишком далеко, чтобы не оказаться у разбитого корыта, когда грузы из скомпрометированного порта уйдут в другие города. На примере незабываемого Выборгского ЦБК приходилось наблюдать у рабочих большую заботу о предприятии, чем у самих владельцев. Рабочие вынуждены были бороться против остановки, обанкрочивания предприятия, распродажи оборудования, перепрофилирования высокотехнологичного комбината в лесопилку.
Я бы отдал должное и администрации «Форда», отметил ее осторожность, терпеливость. Она, правда, не пошла на уступки, но и не прибегла к жестким методам расправы с забастовщиками. В этом смысле иностранцы бережней относятся к занятым в их фирме нашим соотечественникам, чем, скажем, российское государственное предприятие – «Почта России». Я думаю, фирма печется о своем имидже в смысле не только качества продукции, но и обращения с наемными российскими работниками. Именно поэтому на иностранных предприятиях бастуют чаще, чем на российских, – вспомним «Кока-Колу», «Эру-Хейнкель-Тосно». Такой бы законопослушности российским работодателям.
– Есть ли объективные социологические данные по протестным настроениям в рабочей среде?
– В общероссийском масштабе возможность массовых выступлений населения против падения уровня жизни, в защиту своих прав и готовность людей принять личное участие в таких выступлениях отслеживает ВЦИОМ (Всероссийский центр изучения общественного мнения) посредством своего мониторинга с начала 1990-х. Данные ВЦИОМа показывают достаточно высокий потенциал протеста, устойчивый по годам, при этом рабочие лидируют в протестных настроениях. Так, в сентябре-октябре 2007 года готовы были принять личное участие в выступлениях 28–30 процентов рабочих и почти столько же служащих. Роста протестных настроений, пожалуй, не наблюдается. Но и то, что имеется, должно бы вызывать общественное беспокойство.
– Где рванет в следующий раз – назовите хотя бы отрасль?
– Социологи не занимаются прогнозированием забастовок на отдельных предприятиях. Что касается отраслей, то я полагаю, это будет транспорт, железнодорожный в частности. Транспортники, насколько мне известно, давно готовятся к масштабному выступлению. И это будет акция поострее фордовской. Правда, забастовки железнодорожников считаются у нас незаконными, но есть же, например, «работа по правилам». Примеры «рельсовых войн» мы уже имели в Кузбассе, в Ярославле, в других городах и весях в 1990-е. Дай Бог, чтобы железнодорожники договорились и мои прогнозы не сбылись.
– На Западе говорят о социальном партнерстве. Там рабочие (точнее, их представители из профсоюза) и менеджеры вместе решают, как делить общий пирог.
– Мне довелось работать с группой специалистов из Германии, Швеции, Норвегии, внедрявших так называемый участвующий менеджмент, при котором решения принимаются при участии представителей различных групп работающих, в том числе рабочих. Но для российских директоров казалось диким, если, скажем, на декадном совещании управленцев рядом с генеральным директором будет сидеть какой-нибудь токарь-пекарь.
– Забастовки и выборы – есть ли связь, влияние политических партий, попытки оседлать протест?
– Что касается связи выборов и забастовок, то, по моим наблюдениям, она практически отсутствует. Ни одна из политических партий не снисходит до рабочих, в том числе КПРФ (разве что РКРП, но ее что-то совсем не стало слышно). Рабочие, в свою очередь, ни одну из политических организаций не считают своей, ни на кого в политической сфере не рассчитывают. У рабочих и профсоюзов нет политического представителя в представительных органах власти. Даже у гиганта ФНПР. Выборы и забастовки – параллельные процессы. Хорошо это или плохо, никто пока сказать не может.
– Нет ли опасности, что в условиях нарастающего дефицита рабочей силы рабочие будут выбивать себе зарплаты, не оправдываемые производительностью труда?
– У нас человеческий труд все еще слишком дешев, и во многом поэтому предприятия, в первую очередь российские, столь неохотно внедряют новую «малолюдную» технику. Им дешевле привести сотню сварщиков или станочников откуда-нибудь с Украины, чем поставить роботизированный комплекс с одним оператором. Так что повышение стоимости труда – путь к прогрессу, повышению благосостояния не только рабочих, но и всего общества.
Беседовал Алексей Миронов
