Культура
Ложный блеск и тщетные ожидания
16 января
Вокруг сквера с аникушинским Пушкиным, воздевшим руку в творческом порыве, массово сгрудились разнообразные учреждения культуры: Михайловский театр, Русский и Этнографический музеи, Филармония. Все перечисленные заведения в той или иной мере принимали участие в «Площади Искусств».
В Михайловском танцевала гала-концерт прима-балерина Большого театра Светлана Захарова, в Русском музее открыли выставку Куинджи. Но задумывался и воплощался фестиваль в Филармонии. В этом году он был посвящен юбилею первого филармонического оркестра – ему исполнилось 125 лет.
В этом году изменений и неожиданных замен было столько, что это превосходило все допустимые погрешности при планировании. Темирканов, считающийся художественным руководителем и главным героем фестиваля, не вышел к публике ни разу. Ни на открытии, ни на закрытии, ни в середине. Евгений Кисин – главная приманка и единственная настоящая звезда мирового уровня – на открытие не приехал. И был спешно заменен Денисом Мацуевым. Мацуев сыграл вместо объявленного Третьего концерта Прокофьева – Первый концерт Рахманинова. Но как! Он обрушивался на рояль, как паровой молот, с нечеловеческим, жестоким напором и нерастраченной молодецкой удалью. У бедного инструмента, казалось, подгибались и подкашивались ножки: он аж приседал под ударами. Мацуев насиловал рояль зверски, публично, грубо: аккорды шмякались бесформенными кластерами, струны, примятые педалью, жалобно гудели.
Силовой манерой игры Мацуев отличался всегда. Ну, неинтересна ему тонкая нюансировка, интеллигентская рефлексия, недосуг вслушиваться в текст: нужно спешить, демонстрировать силу и уверенность. Однако последнее выступление заставило задуматься о наметившейся опасной тенденции. Известно, что по поводу игры в шахматы давно ведутся споры: искусство это или спорт. По поводу игры на фортепиано сомнений доселе не возникало: как-то всем было ясно, что это искусство. Хвала Мацуеву, ему удалось переломить общее мнение. Его пианизм напоминает спринтерский забег наперегонки с оркестром. Четкость звучания, прослушанность фактуры, градация звучности, тонкий вкус не имеют значения. Главное – оглушить, покорить, завоевать публику пианистическим шоу, поиграть мускулами.
Концерт-открытие вместо Темирканова провел Николай Алексеев, дирижер, отличающийся ясным видением художественной цели, умеющий ставить перед оркестром четкие задачи. Его интерпретация Пятой симфонии Чайковского вышла взвешенно классичной и слегка «темиркановской»: была там пара узнаваемых мест, где темповые соотношения были точь-в-точь как у Юрия Хатуевича. Заключительный концерт был отдан Александру Титову, за два дня отрепетировавшему и исполнившему грандиозное оркестрово-хоровое сочинение Карла Орфа Carmina Burana. В середине на замену Темирканову был приглашен Василий Синайский: дирижер с международной известностью, он волею судеб не появлялся на сцене БЗФ года два, если не больше. А тут вдруг согласился аккомпанировать певцам Мариинского театра Владимиру Галузину и Татьяне Павловской. Оба были не в форме: Павловская, уставшая после гастролей в Пекине, пела с дикими подвываниями, Галузин окончательно охрип ко второй половине концерта. Из гостей упомянем хор и оркестр Большого театра во главе с Александром Ведерниковым. Кантата «Александр Невский» была проведена с привычно московским силовым напором: грубо, смачно, без учета акустики зала. Напоследок вмазали хор из оперы «Война и мир» и для вящего ублажения питерцев – «Гимн великому городу» Глиэра.
Москвичи привезли с собой солиста Николая Луганского. Сызмальства культивировавший необычайно романтический, чуткий пианизм, он, помнится, замечательно, душевно играл Рахманинова. Сейчас Луганский предстал преображенным: строго и расчетливо, контролируя каждый микрон нотного текста, он сыграл Четвертый концерт Рахманинова. Очень рационально, с веселящей ухо четкостью артикуляции. И хотя в его интерпретации не хватило спонтанности и лиризма, с профессиональной точки зрения все обстояло идеально.
Как обычно, фестиваль демонстрировал нарочитую чересполосицу жанров, стилей и авторов. Принцип «от забора и до
обеда» проявился во всей красе: в праздничный музыкальный винегрет покрошили Чайковского и Глазунова, Рахманинова и Прокофьева, Вагнера и Гершвина, Иоганна Штрауса и его антипода Рихарда Штрауса. Всеядность и эклектичность как эстетический принцип, впрочем, себя оправдали. Ставка на самые популярные, заигранные до дыр сочинения оказалась верной. Залы были переполнены, публике все нравилось. Она готова была в сотый раз слушать любимые опусы Чайковского и Прокофьева и рукоплескать стоя. Даже в отсутствие Темирканова. Даже при весьма среднем уровне исполнения. Главное – чтоб музыка была знакомая и красивая. Гюля Садыхова
В Михайловском танцевала гала-концерт прима-балерина Большого театра Светлана Захарова, в Русском музее открыли выставку Куинджи. Но задумывался и воплощался фестиваль в Филармонии. В этом году он был посвящен юбилею первого филармонического оркестра – ему исполнилось 125 лет.
В этом году изменений и неожиданных замен было столько, что это превосходило все допустимые погрешности при планировании. Темирканов, считающийся художественным руководителем и главным героем фестиваля, не вышел к публике ни разу. Ни на открытии, ни на закрытии, ни в середине. Евгений Кисин – главная приманка и единственная настоящая звезда мирового уровня – на открытие не приехал. И был спешно заменен Денисом Мацуевым. Мацуев сыграл вместо объявленного Третьего концерта Прокофьева – Первый концерт Рахманинова. Но как! Он обрушивался на рояль, как паровой молот, с нечеловеческим, жестоким напором и нерастраченной молодецкой удалью. У бедного инструмента, казалось, подгибались и подкашивались ножки: он аж приседал под ударами. Мацуев насиловал рояль зверски, публично, грубо: аккорды шмякались бесформенными кластерами, струны, примятые педалью, жалобно гудели.
Силовой манерой игры Мацуев отличался всегда. Ну, неинтересна ему тонкая нюансировка, интеллигентская рефлексия, недосуг вслушиваться в текст: нужно спешить, демонстрировать силу и уверенность. Однако последнее выступление заставило задуматься о наметившейся опасной тенденции. Известно, что по поводу игры в шахматы давно ведутся споры: искусство это или спорт. По поводу игры на фортепиано сомнений доселе не возникало: как-то всем было ясно, что это искусство. Хвала Мацуеву, ему удалось переломить общее мнение. Его пианизм напоминает спринтерский забег наперегонки с оркестром. Четкость звучания, прослушанность фактуры, градация звучности, тонкий вкус не имеют значения. Главное – оглушить, покорить, завоевать публику пианистическим шоу, поиграть мускулами.
Концерт-открытие вместо Темирканова провел Николай Алексеев, дирижер, отличающийся ясным видением художественной цели, умеющий ставить перед оркестром четкие задачи. Его интерпретация Пятой симфонии Чайковского вышла взвешенно классичной и слегка «темиркановской»: была там пара узнаваемых мест, где темповые соотношения были точь-в-точь как у Юрия Хатуевича. Заключительный концерт был отдан Александру Титову, за два дня отрепетировавшему и исполнившему грандиозное оркестрово-хоровое сочинение Карла Орфа Carmina Burana. В середине на замену Темирканову был приглашен Василий Синайский: дирижер с международной известностью, он волею судеб не появлялся на сцене БЗФ года два, если не больше. А тут вдруг согласился аккомпанировать певцам Мариинского театра Владимиру Галузину и Татьяне Павловской. Оба были не в форме: Павловская, уставшая после гастролей в Пекине, пела с дикими подвываниями, Галузин окончательно охрип ко второй половине концерта. Из гостей упомянем хор и оркестр Большого театра во главе с Александром Ведерниковым. Кантата «Александр Невский» была проведена с привычно московским силовым напором: грубо, смачно, без учета акустики зала. Напоследок вмазали хор из оперы «Война и мир» и для вящего ублажения питерцев – «Гимн великому городу» Глиэра.
Москвичи привезли с собой солиста Николая Луганского. Сызмальства культивировавший необычайно романтический, чуткий пианизм, он, помнится, замечательно, душевно играл Рахманинова. Сейчас Луганский предстал преображенным: строго и расчетливо, контролируя каждый микрон нотного текста, он сыграл Четвертый концерт Рахманинова. Очень рационально, с веселящей ухо четкостью артикуляции. И хотя в его интерпретации не хватило спонтанности и лиризма, с профессиональной точки зрения все обстояло идеально.
Как обычно, фестиваль демонстрировал нарочитую чересполосицу жанров, стилей и авторов. Принцип «от забора и до
обеда» проявился во всей красе: в праздничный музыкальный винегрет покрошили Чайковского и Глазунова, Рахманинова и Прокофьева, Вагнера и Гершвина, Иоганна Штрауса и его антипода Рихарда Штрауса. Всеядность и эклектичность как эстетический принцип, впрочем, себя оправдали. Ставка на самые популярные, заигранные до дыр сочинения оказалась верной. Залы были переполнены, публике все нравилось. Она готова была в сотый раз слушать любимые опусы Чайковского и Прокофьева и рукоплескать стоя. Даже в отсутствие Темирканова. Даже при весьма среднем уровне исполнения. Главное – чтоб музыка была знакомая и красивая. Гюля Садыхова
