Культура
Борис Эйфман: «Я заново открыл для себя роль культуры»
24 января
Увидеть Театр балета Бориса Эйфмана у себя дома петербуржцы могут редко: за неимением собственной сцены в родном городе коллектив по большей части гастролирует. Так, в 2007 году театр выступил в 50 городах по всему миру. В первых числах февраля на сцене Александринского театра пройдут спектакли «Чайковский» и «Мусагет».
– Борис Яковлевич, ваш путь в балете начинался еще в советские времена, когда творческие идеи с трудом пробивались через цензуру и стереотипы граждан… Современным российским хореографам проще?
– В чем-то проще, в чем-то сложнее. С одной стороны, в Россию со всего мира теперь поступает информация о новых творческих идеях, молодым балетмейстерам есть от чего отталкиваться, идти вперед, не изобретая велосипед. А с другой стороны, они конкурируют со всеми хореографами разных мировых направлений, хореографических техник, культур. Эта конкуренция многих обескураживает. Молодые хореографы поняли, что их профессия – это очень и очень тяжелый труд.
– А раньше они этого не понимали?
– Мое поколение не понимало: мы росли в другое время, у нас были идеи и идеалы, которые вели нас вперед. Мы хотели быть хореографами, и нас не интересовал меркантильный вопрос – лишь само творчество. Сегодня молодежь более прагматична, понимает, что можно заработать гораздо большие деньги меньшим трудом, сохранив здоровье.
– Хоть вы и говорите, что эта профессия не принесет богатства, но на самоокупаемость театр может выйти?
– Каждый театр функционирует по-разному. У нашего коллектива нет своей сцены, и мы не можем прогнозировать заработки вперед: мы не получаем финансовые гарантии от наших партнеров, которые устраивают гастроли. Поэтому я не могу сказать, станет ли наш театр самоокупаемым. Такие грандиозные театры, как Большой и Мариинский, на мой взгляд, окупиться не могут, потому что в них работают тысячи людей, постановки обычно дорогостоящие, колоссальные затраты уходят на содержание зданий. Одна только продажа билетов не может компенсировать затрат и обеспечить все потребности и творческие амбиции. Поэтому государство содержит эти театры – и достаточно успешно.
– Что выгоднее – содержать свой театр или выступать исключительно на гастролях?
– В чем-то выгоднее иметь свой театр: это свой дом, куда театр может приглашать друзей, свою публику, может планировать доходы и расходы, выпускать очень качественные спектакли на стационарной сцене, планировать репетиционный период, зарабатывать деньги. Но с другой стороны, прибавляются вопросы, связанные с содержанием и эксплуатацией здания. Что касается нашего коллектива – я скажу, что было бы лучше иметь свой театр и решать свою судьбу самим, чем ожидать, пригласят тебя или не пригласят. Быть девушкой по вызову после 30-летней творческой истории театра – возраст не тот.
– Какие сроки строительства вашего театра танца сейчас называются?
– Уже никаких.
– Как это?
– А вот так. Устали переносить даты. Вокруг набережной Европы сложилась очень сложная, на мой взгляд, не совсем чистая ситуация. Имена людей, которые мешают реализации этого проекта, когда-нибудь всплывут, и им будет стыдно перед историей, перед петербуржцами за то, что они не дали реализовать этот стратегически важный для города проект. Химическая зона за колючей проволокой в исторической части Петербурга – это позор нашего города. Я не могу понять: с одной стороны, так много умных дееспособных лиц, компаний, руководящих деятелей понимают всю серьезность этой проблемы, настроены очень решительно, тем более что есть официальная поддержка президента, – а с другой стороны, уже очень много лет никто ничего не делает.
– Борис Яковлевич, ваш театр много гастролирует. Последние гастроли чем-то отличаются от предыдущих?
– Недавно мы провели очень интересный тур: были на гастролях в Риге, Тбилиси и Таллине, то есть в столицах стран, у которых непростые отношения с Россией. Наш приезд для многих стал неожиданностью: в Тбилиси, например, давно не было российских коллективов. Дипломатия культуры показала свою мощь: теплота приема, слова, которые мы услышали, были уникальными. То же было и в Эстонии. В том экстраординарном приеме чувствовалась ностальгия, желание видеть именно русский театр. Я надеюсь, что миссию полпредов российской культуры в странах ближнего зарубежья мы обязательно продолжим в будущем.
– То есть в зале были не только русские люди, которые стали вашими преданными зрителями еще в СССР?
– Нет, на наших спектаклях были в основном коренные жители. Политику делают политики, простые люди ностальгируют по нашему искусству. Я пережил очень сильное эмоциональное потрясение от тура и почувствовал важность миссии нашего театра в создании общего культурного поля между нашими странами. И я надеюсь, коллеги мне в этом помогут.
– Мы говорим, что политические игры – политика, а население стран не испытывает ненависти друг к другу. Но политики, выступая на телевидении, воспитывают новое поколение молодежи, которое начинает с настороженностью относиться к соседним странам.
– Я не говорю, что «приехал балет Эйфмана в Эстонию, и все стало на свои места». В конечном итоге что случилось – то случилось, и этого одним спектаклем «Анна Каренина» не изменить. Но если мы будем только разъединять и искать противоречия, они так и останутся. Ведь есть два пути – политический и духовный, культурный. Я думаю, что как раз второй путь – это путь объединения. Когда мы приезжаем в страны Прибалтики, где остро стоит проблема статуса русского языка, мы эту проблему не провоцируем. Мы показываем спектакли не на русском языке, а на языке танца, понятном и африканцу, и азиату, и украинцу, и эстонцу. Они понятны не только глазу, но и сердцу, люди сопереживают. Поэтому в данном случае балет – искусство важное, искусство коммуникации людей разных стран, разных культур, разных конфессий. Я думаю, что в ХХI веке оно будет иметь еще большее значение. Я ни в коем случае не отрицаю роль политики, экономики. Я только подчеркиваю роль культуры, которую я для себя заново открыл.
– Какое положение занимает сегодня Россия в мире балета?
– Я думаю, Россия по-прежнему занимает одно из ведущих мест в жанре больших классических спектаклей. Но это не Россия, а два наших ведущих театра – Большой и Мариинский, которые, конечно, на очень высоком уровне представляют классические спектакли XIX века. Если говорить об искусстве конца ХХ – начала ХХI века, тут ситуация сложная. Но она такова во всем мире. Повсеместно наблюдается хореографический кризис, и мы не являемся исключением. Наш театр делает все возможное и невозможное, чтобы этот кризис смягчить и чтобы, представляя в мире балетное искусство, показать всем, что в России не только бережно хранят шедевры прошлого, но и создают успешное конкурентоспособное искусство современной России.
– Назовите пятерку ведущих хореографов мира, на ваш взгляд.
– История рассудит. Одно скажу, сегодня если и есть – то это именно пятерка. И самому молодому в этой пятерке уже за 60.
– Получается, что молодежь не идет в хореографы?
– Я бы не сказал, что их количественно становится меньше. Просто уровень хореографической мысли не соответствует количеству профессионалов, которые получают образование в высших учебных заведениях. Государство тратит на них огромные средства, а они, получив диплом, или не работают в профессии, или работают так незаметно, что их невозможно различить в толпе. Представьте себе, что случилось бы, если бы в стране каждый год выпускали хирургов, а оперировать было бы некому? Вымерли бы все. А с балетом такая ситуация: каждый год выпускаются десятки хореографов, а я не могу назвать ни одного имени, которое бы появилось за последние 20 лет.
– И куда они все деваются?
– Не знаю, сложный вопрос. Есть считаные единицы, но их появление – не заслуга вузов России. Например, худрук балета Большого театра Алексей Ратманский. Но это не достижение какого-либо вуза России, а его личный творческий опыт. Что касается всех дипломированных специалистов, которые заканчивают кафедры хореографии в Москве и Петербурге, – ни их имен, ни работ, к сожалению, мы не знаем.
– Чем для актеров привлекательна работа именно в вашем театре?
– Во-первых, здесь каждый артист имеет шанс реализовать себя как актерская личность. Если он шанс реализует успешно, то получает возможность активной творческой жизни в искусстве. Но даже те, кто не реализовал себя как солист, увлеченно работают в кордебалете. А наш кордебалет – и это признано во всем мире – является одним из лучших кордебалетных ансамблей мира. В нем работать почетно, потому что ты не статист, который просто стоит где-то у воды, а активно действующая творческая личность, которая участвует в создании спектакля и его эксплуатации. Во-вторых, мы стараемся, чтобы и материально артисты не были ущемлены. Чтобы не было ощущения, что наши коллеги за границей гребут деньги лопатой, а мы вкалываем и прозябаем. Конечно, до них нам еще далеко, но мы стараемся избавиться от комплекса неполноценности. Поэтому артисты хотят остаться в нашем коллективе. Что дает возможность стабилизировать труппу и вселяет надежды на будущее.
– Как вы выбираете, какой спектакль ставить следующим?
– Ищу, мучаюсь. Жену легче выбрать, чем тему. Это большая ответственность. Тут не только мне, как художнику, тяжело совершить выбор: это же спектакль, которым будет жить весь театр, и не один год! Поэтому я несу ответственность не только за себя, но и за судьбу театра, за благосостояние более 100 семей, которые у нас работают.
Беседовала Алина Циопа
– Борис Яковлевич, ваш путь в балете начинался еще в советские времена, когда творческие идеи с трудом пробивались через цензуру и стереотипы граждан… Современным российским хореографам проще?
– В чем-то проще, в чем-то сложнее. С одной стороны, в Россию со всего мира теперь поступает информация о новых творческих идеях, молодым балетмейстерам есть от чего отталкиваться, идти вперед, не изобретая велосипед. А с другой стороны, они конкурируют со всеми хореографами разных мировых направлений, хореографических техник, культур. Эта конкуренция многих обескураживает. Молодые хореографы поняли, что их профессия – это очень и очень тяжелый труд.
– А раньше они этого не понимали?
– Мое поколение не понимало: мы росли в другое время, у нас были идеи и идеалы, которые вели нас вперед. Мы хотели быть хореографами, и нас не интересовал меркантильный вопрос – лишь само творчество. Сегодня молодежь более прагматична, понимает, что можно заработать гораздо большие деньги меньшим трудом, сохранив здоровье.
– Хоть вы и говорите, что эта профессия не принесет богатства, но на самоокупаемость театр может выйти?
– Каждый театр функционирует по-разному. У нашего коллектива нет своей сцены, и мы не можем прогнозировать заработки вперед: мы не получаем финансовые гарантии от наших партнеров, которые устраивают гастроли. Поэтому я не могу сказать, станет ли наш театр самоокупаемым. Такие грандиозные театры, как Большой и Мариинский, на мой взгляд, окупиться не могут, потому что в них работают тысячи людей, постановки обычно дорогостоящие, колоссальные затраты уходят на содержание зданий. Одна только продажа билетов не может компенсировать затрат и обеспечить все потребности и творческие амбиции. Поэтому государство содержит эти театры – и достаточно успешно.
– Что выгоднее – содержать свой театр или выступать исключительно на гастролях?
– В чем-то выгоднее иметь свой театр: это свой дом, куда театр может приглашать друзей, свою публику, может планировать доходы и расходы, выпускать очень качественные спектакли на стационарной сцене, планировать репетиционный период, зарабатывать деньги. Но с другой стороны, прибавляются вопросы, связанные с содержанием и эксплуатацией здания. Что касается нашего коллектива – я скажу, что было бы лучше иметь свой театр и решать свою судьбу самим, чем ожидать, пригласят тебя или не пригласят. Быть девушкой по вызову после 30-летней творческой истории театра – возраст не тот.
– Какие сроки строительства вашего театра танца сейчас называются?
– Уже никаких.
– Как это?
– А вот так. Устали переносить даты. Вокруг набережной Европы сложилась очень сложная, на мой взгляд, не совсем чистая ситуация. Имена людей, которые мешают реализации этого проекта, когда-нибудь всплывут, и им будет стыдно перед историей, перед петербуржцами за то, что они не дали реализовать этот стратегически важный для города проект. Химическая зона за колючей проволокой в исторической части Петербурга – это позор нашего города. Я не могу понять: с одной стороны, так много умных дееспособных лиц, компаний, руководящих деятелей понимают всю серьезность этой проблемы, настроены очень решительно, тем более что есть официальная поддержка президента, – а с другой стороны, уже очень много лет никто ничего не делает.
– Борис Яковлевич, ваш театр много гастролирует. Последние гастроли чем-то отличаются от предыдущих?
– Недавно мы провели очень интересный тур: были на гастролях в Риге, Тбилиси и Таллине, то есть в столицах стран, у которых непростые отношения с Россией. Наш приезд для многих стал неожиданностью: в Тбилиси, например, давно не было российских коллективов. Дипломатия культуры показала свою мощь: теплота приема, слова, которые мы услышали, были уникальными. То же было и в Эстонии. В том экстраординарном приеме чувствовалась ностальгия, желание видеть именно русский театр. Я надеюсь, что миссию полпредов российской культуры в странах ближнего зарубежья мы обязательно продолжим в будущем.
– То есть в зале были не только русские люди, которые стали вашими преданными зрителями еще в СССР?
– Нет, на наших спектаклях были в основном коренные жители. Политику делают политики, простые люди ностальгируют по нашему искусству. Я пережил очень сильное эмоциональное потрясение от тура и почувствовал важность миссии нашего театра в создании общего культурного поля между нашими странами. И я надеюсь, коллеги мне в этом помогут.
– Мы говорим, что политические игры – политика, а население стран не испытывает ненависти друг к другу. Но политики, выступая на телевидении, воспитывают новое поколение молодежи, которое начинает с настороженностью относиться к соседним странам.
– Я не говорю, что «приехал балет Эйфмана в Эстонию, и все стало на свои места». В конечном итоге что случилось – то случилось, и этого одним спектаклем «Анна Каренина» не изменить. Но если мы будем только разъединять и искать противоречия, они так и останутся. Ведь есть два пути – политический и духовный, культурный. Я думаю, что как раз второй путь – это путь объединения. Когда мы приезжаем в страны Прибалтики, где остро стоит проблема статуса русского языка, мы эту проблему не провоцируем. Мы показываем спектакли не на русском языке, а на языке танца, понятном и африканцу, и азиату, и украинцу, и эстонцу. Они понятны не только глазу, но и сердцу, люди сопереживают. Поэтому в данном случае балет – искусство важное, искусство коммуникации людей разных стран, разных культур, разных конфессий. Я думаю, что в ХХI веке оно будет иметь еще большее значение. Я ни в коем случае не отрицаю роль политики, экономики. Я только подчеркиваю роль культуры, которую я для себя заново открыл.
– Какое положение занимает сегодня Россия в мире балета?
– Я думаю, Россия по-прежнему занимает одно из ведущих мест в жанре больших классических спектаклей. Но это не Россия, а два наших ведущих театра – Большой и Мариинский, которые, конечно, на очень высоком уровне представляют классические спектакли XIX века. Если говорить об искусстве конца ХХ – начала ХХI века, тут ситуация сложная. Но она такова во всем мире. Повсеместно наблюдается хореографический кризис, и мы не являемся исключением. Наш театр делает все возможное и невозможное, чтобы этот кризис смягчить и чтобы, представляя в мире балетное искусство, показать всем, что в России не только бережно хранят шедевры прошлого, но и создают успешное конкурентоспособное искусство современной России.
– Назовите пятерку ведущих хореографов мира, на ваш взгляд.
– История рассудит. Одно скажу, сегодня если и есть – то это именно пятерка. И самому молодому в этой пятерке уже за 60.
– Получается, что молодежь не идет в хореографы?
– Я бы не сказал, что их количественно становится меньше. Просто уровень хореографической мысли не соответствует количеству профессионалов, которые получают образование в высших учебных заведениях. Государство тратит на них огромные средства, а они, получив диплом, или не работают в профессии, или работают так незаметно, что их невозможно различить в толпе. Представьте себе, что случилось бы, если бы в стране каждый год выпускали хирургов, а оперировать было бы некому? Вымерли бы все. А с балетом такая ситуация: каждый год выпускаются десятки хореографов, а я не могу назвать ни одного имени, которое бы появилось за последние 20 лет.
– И куда они все деваются?
– Не знаю, сложный вопрос. Есть считаные единицы, но их появление – не заслуга вузов России. Например, худрук балета Большого театра Алексей Ратманский. Но это не достижение какого-либо вуза России, а его личный творческий опыт. Что касается всех дипломированных специалистов, которые заканчивают кафедры хореографии в Москве и Петербурге, – ни их имен, ни работ, к сожалению, мы не знаем.
– Чем для актеров привлекательна работа именно в вашем театре?
– Во-первых, здесь каждый артист имеет шанс реализовать себя как актерская личность. Если он шанс реализует успешно, то получает возможность активной творческой жизни в искусстве. Но даже те, кто не реализовал себя как солист, увлеченно работают в кордебалете. А наш кордебалет – и это признано во всем мире – является одним из лучших кордебалетных ансамблей мира. В нем работать почетно, потому что ты не статист, который просто стоит где-то у воды, а активно действующая творческая личность, которая участвует в создании спектакля и его эксплуатации. Во-вторых, мы стараемся, чтобы и материально артисты не были ущемлены. Чтобы не было ощущения, что наши коллеги за границей гребут деньги лопатой, а мы вкалываем и прозябаем. Конечно, до них нам еще далеко, но мы стараемся избавиться от комплекса неполноценности. Поэтому артисты хотят остаться в нашем коллективе. Что дает возможность стабилизировать труппу и вселяет надежды на будущее.
– Как вы выбираете, какой спектакль ставить следующим?
– Ищу, мучаюсь. Жену легче выбрать, чем тему. Это большая ответственность. Тут не только мне, как художнику, тяжело совершить выбор: это же спектакль, которым будет жить весь театр, и не один год! Поэтому я несу ответственность не только за себя, но и за судьбу театра, за благосостояние более 100 семей, которые у нас работают.
Беседовала Алина Циопа
