Культура
Юрий Мамин: «Артист ведет себя как любовница…»
20 февраля
Завершена работа над фильмом «Не думай про белых обезьян». Она заняла больше времени, чем того требовал творческий процесс. У режиссера Юрия Мамина, известного по фильмам «Фонтан», «Окно в Париж», «Горько!», не хватало средств – пришлось даже заложить квартиру…
– Юрий Борисович, начну с меркантильного вопроса. Как все-таки удалось достать деньги на завершение фильма «Не думай про белых обезьян»?
– Инвестором оказался человек, который любит мое творчество и разделяет мои ценности. Это мой ровесник. У него есть желание позволить художнику, которого он ценит, реализовать свой замысел, раз господдержки на это не хватает. Сама по себе система господдержки, принятая в нашей стране, неправильная в корне. Она рассчитана на то, что одну часть денег дает государство, а другую часть должны предоставить инвесторы, которые при этом не имеют никаких льгот. Традиция меценатства никогда не была особенно сильна в России. Сейчас наши сильные мира сего охотнее покупают бесчисленные виллы и предметы роскоши, не желая оставить после себя что-то действительно стоящее.
В случае с «Обезьянами», которые готовы выйти в прокат, я вынужден вступить в спор с монополиями, как и многие мои коллеги. Есть очень крупные компании и симбиозы типа Первого канала и студии «Три Т» Никиты Михалкова, а также окружающие их дистрибьюторы и прокатные фирмы. Все произведения, вышедшие «из-под их пера», будут пользоваться беспрецедентной рекламой, проталкиваться и насаждаться с помощью средств и давления. Все чужие фильмы для них – конкуренты, и с ними ведется скрытая, а иногда и явная борьба. Впрочем, я готов побороться. Но пока не буду торопиться, поскольку бегуну, который готовится к Олимпийским играм, глупо растрачивать силы в провинциальном соревновании.
Мой фильм не привязан к сегодняшнему дню. Я полагаю, что ситуация и через полгода не изменится. Если фильм содержателен, он нескоро устаревает. «Фонтан», например. Коммунистические реалии ушли, но мало что изменилось существенно. Все те же предвыборные завлекающие лживые лозунги. Все та же разруха в жилищно-коммунальном секторе. Зритель должен смотреть фильм и говорить: «Да, это про нас!»
– Какой он, «ваш зритель»?
– Вне зависимости от возраста это умный человек, способный увидеть все, что я зашифровал. Необязательно, чтобы он полностью разделял мое мнение, но мне непременно нужно, чтобы с ним было о чем поговорить. Потому что иногда бывает такое ощущение, будто находишься в племени зулусов, которые знают лишь про охоту на кабана и местные обряды, но ничего не понимают в том круге проблем и понятий, с которыми я к ним обращаюсь. И не хотят понимать.
Кстати, так же я себя чувствую, когда общаюсь с некоторыми группами нынешней молодежи, поскольку выясняется, что они ничего не читают, кроме фантастики или детективов, не знают ни живописи, ни классической музыки, ни истории. Ко мне приходят выпускники театральных вузов, которые не знают, кто такие Черкасов, Симонов, Смоктуновский… Зато они знают Гошу Куценко и Тома Круза. Невежественные люди невольно хамоваты. Не прочитав сценария, они сразу спрашивают у меня: «А сколько вы платите?» Меня это поражает! Раньше у артистов главным был вопрос творчества, а не денег. «Дайте быстрее сценарий, я хочу его прочитать! Мне крайне интересно, что за роль вы мне предлагаете!» – говорили они. Именно поэтому эти люди шли в артисты!
– Правда ли, что для того, чтобы снять картину, вы закладывали квартиру? Это от отчаяния или от уверенности?
– И от того, и от другого. Я амбициозный человек. Собственно, режиссер и не может быть иным. К тому же я снимаю комедии, а это один из самых массовых и демократичных жанров. То есть тот жанр, который должен иметь коммерческий успех. К тому же я рисковый человек – это часть амбициозности. Без уверенности в том, что ты делаешь нечто очень интересное, не стоит браться за дело. Тем более что квартиру я заложил не ради карточного долга, а во имя благородной цели – воплощения художественного замысла. Но денег все равно не хватило.
У меня в жизни еще никогда не было случая, когда бы мне хватало денег на реализацию замысла. Сейчас, когда мне предлагают работать в дорогом совместном проекте, быть может, и представится возможность снять то, что задумал. Конечно, при многомиллионных затратах на производство потребуются суперпопулярные зарубежные артисты, которые гарантируют зрительский спрос.
– Что же насчет пресловутой русской ментальности и загадочной души? Она будет понятна американцам?
– У меня американцы будут играть американцев, а русские – русских. (Смеется.) Хотя если серьезно, то ведь у американцев как минимум один раз блестяще получилось сыграть русских. Я имею в виду «К-19» – замечательное кино! Этот фильм был хорошим уроком убогой отечественной картине – «72 метра». Американская картина волнует; она наполнена настоящим чувством, и я забываю, что в роли русских – американцы.
– «Не думай про белых обезьян» – комедия. Смогли вы обойтись без вашей традиционной грустинки?
– Нет конечно. У меня получилась комедия, переходящая в трагифарс. Зритель наверняка выйдет после просмотра с чувством грусти. Надо сказать, что безмятежно радоваться в нашей жизни особенно и нечему, но если у тебя открыты глаза, уши и мозги работают, то ты найдешь множество поводов для смеха. Свой комедийный дар я считаю от Бога, и заниматься другими жанрами, в которых есть сильные, одаренные мастера, равносильно тому, чтобы топить печь ассигнациями.
– Какую свободу вы даете артисту?
– Артист на площадке ограничен тремя обстоятельствами: задачей, поставленной режиссером, пространством кадра и фокусным расстоянием до объектива. Внутри этих рамок, пожалуйста, импровизируйте! Часто я в этом артисту помогаю. Лучше всего артист понимает «с показа». Если режиссер не может показать, а лишь говорит: «Сыграйте мне убедительно», значит, он вынужден эксплуатировать природную органику уже известных актеров, которые у него повторяют свои прежние приемы, превращая их в штампы. Мне это неинтересно. Мне больше нравится открывать, пусть даже в известных артистах, какую-то новую грань. Артист как любовница – в умелых руках он чувствует себя комфортно и надежно. Особенно артист кино. Потому что ему гораздо сложнее, чем артисту театра, когда можно рассчитывать, что реакция зрителей скорректирует его игру, позволив найти верный тон, нужную колею. В кино вместо зрительного зала – съемочная группа, занятая делом, бесчувственный объектив киноаппарата, за которым прячется оператор. Остается один режиссер, который и становится зеркалом актера. Если это зеркало верно отражает жизнь артиста, тогда можно надеяться на успех. А если нет…
– Значит, по-вашему, кино – это чисто режиссерское искусство?
– Да. Прежде чем снять фильм на пленку, режиссер придумывает его у себя в голове. Поэтому полная картина происходящего в данный момент съемки – только в сознании у режиссера. Он один знает, чего добиваться от актера, оператора, художника, композитора. Артист – самый важный инструмент для воплощения замысла. Если, конечно, мы говорим о режиссере, а не о том случайном попутчике съемок, который лишь числится режиссером, не имея с этой профессией ничего общего. К сожалению, таких – большинство.
– Как вы выбираете актеров?
– Главный принцип – соответствие типажа актера типажу персонажа. Не зря ведь в народе говорят: не быть хаму паном. Действительно, актер с внешностью простака и просторечными интонациями вроде Леонова не должен играть князя Болконского, а Смоктуновский не подойдет на роль канадского лесоруба.
– Получается, что актер – заложник типажа?
– Обязательно. Зритель должен увидеть не артиста в роли, а человека определенного социального типа, легко узнаваемого по внешности, разговору и манерам. Тогда возникает ощущение правды – а это непременная задача кинематографа. Даже если мы имеем дело со сказкой. Там своя правда.
К сожалению, я не знаю сегодня среди современных лицедеев артистов, равных Смоктуновскому, Евстигнееву, Леонову. Исключения типа Евгения Миронова лишь подтверждают общее правило.
– У актерского искусства нет будущего?
– Как раз наоборот: есть только будущее, но нет настоящего. Учиться не у кого, играть, по существу, нечего. Духовная жизнь общества трепещет на очень низком уровне. Да и не может быть иначе, когда мерилом ценностей стали деньги. Для России это новое, непривычное состояние. Поэтому происходит культурная деградация. Однако возрождение все равно должно наступить. Я верю в диалектику. Быть может, мы с вами этого не дождемся; а может быть, дождетесь только вы или ваши внуки… Важно свою собственную жизнь сделать духовно наполненной. Только тогда возникают глубокие чувства – восторг, любовь, короткое ощущение счастья…
Беседовала Мария Ленкина
– Юрий Борисович, начну с меркантильного вопроса. Как все-таки удалось достать деньги на завершение фильма «Не думай про белых обезьян»?
– Инвестором оказался человек, который любит мое творчество и разделяет мои ценности. Это мой ровесник. У него есть желание позволить художнику, которого он ценит, реализовать свой замысел, раз господдержки на это не хватает. Сама по себе система господдержки, принятая в нашей стране, неправильная в корне. Она рассчитана на то, что одну часть денег дает государство, а другую часть должны предоставить инвесторы, которые при этом не имеют никаких льгот. Традиция меценатства никогда не была особенно сильна в России. Сейчас наши сильные мира сего охотнее покупают бесчисленные виллы и предметы роскоши, не желая оставить после себя что-то действительно стоящее.
В случае с «Обезьянами», которые готовы выйти в прокат, я вынужден вступить в спор с монополиями, как и многие мои коллеги. Есть очень крупные компании и симбиозы типа Первого канала и студии «Три Т» Никиты Михалкова, а также окружающие их дистрибьюторы и прокатные фирмы. Все произведения, вышедшие «из-под их пера», будут пользоваться беспрецедентной рекламой, проталкиваться и насаждаться с помощью средств и давления. Все чужие фильмы для них – конкуренты, и с ними ведется скрытая, а иногда и явная борьба. Впрочем, я готов побороться. Но пока не буду торопиться, поскольку бегуну, который готовится к Олимпийским играм, глупо растрачивать силы в провинциальном соревновании.
Мой фильм не привязан к сегодняшнему дню. Я полагаю, что ситуация и через полгода не изменится. Если фильм содержателен, он нескоро устаревает. «Фонтан», например. Коммунистические реалии ушли, но мало что изменилось существенно. Все те же предвыборные завлекающие лживые лозунги. Все та же разруха в жилищно-коммунальном секторе. Зритель должен смотреть фильм и говорить: «Да, это про нас!»
– Какой он, «ваш зритель»?
– Вне зависимости от возраста это умный человек, способный увидеть все, что я зашифровал. Необязательно, чтобы он полностью разделял мое мнение, но мне непременно нужно, чтобы с ним было о чем поговорить. Потому что иногда бывает такое ощущение, будто находишься в племени зулусов, которые знают лишь про охоту на кабана и местные обряды, но ничего не понимают в том круге проблем и понятий, с которыми я к ним обращаюсь. И не хотят понимать.
Кстати, так же я себя чувствую, когда общаюсь с некоторыми группами нынешней молодежи, поскольку выясняется, что они ничего не читают, кроме фантастики или детективов, не знают ни живописи, ни классической музыки, ни истории. Ко мне приходят выпускники театральных вузов, которые не знают, кто такие Черкасов, Симонов, Смоктуновский… Зато они знают Гошу Куценко и Тома Круза. Невежественные люди невольно хамоваты. Не прочитав сценария, они сразу спрашивают у меня: «А сколько вы платите?» Меня это поражает! Раньше у артистов главным был вопрос творчества, а не денег. «Дайте быстрее сценарий, я хочу его прочитать! Мне крайне интересно, что за роль вы мне предлагаете!» – говорили они. Именно поэтому эти люди шли в артисты!
– Правда ли, что для того, чтобы снять картину, вы закладывали квартиру? Это от отчаяния или от уверенности?
– И от того, и от другого. Я амбициозный человек. Собственно, режиссер и не может быть иным. К тому же я снимаю комедии, а это один из самых массовых и демократичных жанров. То есть тот жанр, который должен иметь коммерческий успех. К тому же я рисковый человек – это часть амбициозности. Без уверенности в том, что ты делаешь нечто очень интересное, не стоит браться за дело. Тем более что квартиру я заложил не ради карточного долга, а во имя благородной цели – воплощения художественного замысла. Но денег все равно не хватило.
У меня в жизни еще никогда не было случая, когда бы мне хватало денег на реализацию замысла. Сейчас, когда мне предлагают работать в дорогом совместном проекте, быть может, и представится возможность снять то, что задумал. Конечно, при многомиллионных затратах на производство потребуются суперпопулярные зарубежные артисты, которые гарантируют зрительский спрос.
– Что же насчет пресловутой русской ментальности и загадочной души? Она будет понятна американцам?
– У меня американцы будут играть американцев, а русские – русских. (Смеется.) Хотя если серьезно, то ведь у американцев как минимум один раз блестяще получилось сыграть русских. Я имею в виду «К-19» – замечательное кино! Этот фильм был хорошим уроком убогой отечественной картине – «72 метра». Американская картина волнует; она наполнена настоящим чувством, и я забываю, что в роли русских – американцы.
– «Не думай про белых обезьян» – комедия. Смогли вы обойтись без вашей традиционной грустинки?
– Нет конечно. У меня получилась комедия, переходящая в трагифарс. Зритель наверняка выйдет после просмотра с чувством грусти. Надо сказать, что безмятежно радоваться в нашей жизни особенно и нечему, но если у тебя открыты глаза, уши и мозги работают, то ты найдешь множество поводов для смеха. Свой комедийный дар я считаю от Бога, и заниматься другими жанрами, в которых есть сильные, одаренные мастера, равносильно тому, чтобы топить печь ассигнациями.
– Какую свободу вы даете артисту?
– Артист на площадке ограничен тремя обстоятельствами: задачей, поставленной режиссером, пространством кадра и фокусным расстоянием до объектива. Внутри этих рамок, пожалуйста, импровизируйте! Часто я в этом артисту помогаю. Лучше всего артист понимает «с показа». Если режиссер не может показать, а лишь говорит: «Сыграйте мне убедительно», значит, он вынужден эксплуатировать природную органику уже известных актеров, которые у него повторяют свои прежние приемы, превращая их в штампы. Мне это неинтересно. Мне больше нравится открывать, пусть даже в известных артистах, какую-то новую грань. Артист как любовница – в умелых руках он чувствует себя комфортно и надежно. Особенно артист кино. Потому что ему гораздо сложнее, чем артисту театра, когда можно рассчитывать, что реакция зрителей скорректирует его игру, позволив найти верный тон, нужную колею. В кино вместо зрительного зала – съемочная группа, занятая делом, бесчувственный объектив киноаппарата, за которым прячется оператор. Остается один режиссер, который и становится зеркалом актера. Если это зеркало верно отражает жизнь артиста, тогда можно надеяться на успех. А если нет…
– Значит, по-вашему, кино – это чисто режиссерское искусство?
– Да. Прежде чем снять фильм на пленку, режиссер придумывает его у себя в голове. Поэтому полная картина происходящего в данный момент съемки – только в сознании у режиссера. Он один знает, чего добиваться от актера, оператора, художника, композитора. Артист – самый важный инструмент для воплощения замысла. Если, конечно, мы говорим о режиссере, а не о том случайном попутчике съемок, который лишь числится режиссером, не имея с этой профессией ничего общего. К сожалению, таких – большинство.
– Как вы выбираете актеров?
– Главный принцип – соответствие типажа актера типажу персонажа. Не зря ведь в народе говорят: не быть хаму паном. Действительно, актер с внешностью простака и просторечными интонациями вроде Леонова не должен играть князя Болконского, а Смоктуновский не подойдет на роль канадского лесоруба.
– Получается, что актер – заложник типажа?
– Обязательно. Зритель должен увидеть не артиста в роли, а человека определенного социального типа, легко узнаваемого по внешности, разговору и манерам. Тогда возникает ощущение правды – а это непременная задача кинематографа. Даже если мы имеем дело со сказкой. Там своя правда.
К сожалению, я не знаю сегодня среди современных лицедеев артистов, равных Смоктуновскому, Евстигнееву, Леонову. Исключения типа Евгения Миронова лишь подтверждают общее правило.
– У актерского искусства нет будущего?
– Как раз наоборот: есть только будущее, но нет настоящего. Учиться не у кого, играть, по существу, нечего. Духовная жизнь общества трепещет на очень низком уровне. Да и не может быть иначе, когда мерилом ценностей стали деньги. Для России это новое, непривычное состояние. Поэтому происходит культурная деградация. Однако возрождение все равно должно наступить. Я верю в диалектику. Быть может, мы с вами этого не дождемся; а может быть, дождетесь только вы или ваши внуки… Важно свою собственную жизнь сделать духовно наполненной. Только тогда возникают глубокие чувства – восторг, любовь, короткое ощущение счастья…
Беседовала Мария Ленкина
