Культура
Солнце – луна, мужчина – женщина…
25 июня
«Тристан и Изольда» в постановке Питера Селларса с видеодизайном Билла Виолы стал откровением. Временами казалось, что душа уже отделилась от бренной оболочки и улетела куда-то в эмпиреи: суггестивный эффект, производимый экстатическим исполнением «Тристана...», оказался столь мощен, что буквально вдавливал тела в мягкие кресла Концертного зала.
Прав Вагнер, утверждавший: если любовный дуэт Тристана и Изольды спеть, как задумано автором, слушатели должны, по идее, умирать прямо в зале. От восторга, от тоски по несбывшемуся, от того, что нечаянно слишком далеко и глубоко заглянули за ту грань, после которой – тьма, ночь, инобытие и таинственное пренатальное (дородовое) пространство, где возникают на свет новые души.
Постановке «Тристана...», привезенной из Opera Bastille, уже более трех лет. Премьерой в Париже дирижировал Эса-Пекка Салонен. Собственно, он и предложил Интенданту Opera de Paris Жерару Мортье пригласить из Штатов Билла Виолу и использовать в спектакле возможности видеоарта. Результат превзошел все ожидания: сгущенно-метафорический визуальный язык Виолы, опирающийся на базовые, первичные символы – инь – ян, вода – огонь, солнце – луна, мужчина – женщина, – неожиданно оказался способен выявить глобальные смыслы вагнеровской оперы о любви и смерти с силой и убедительностью, достойной гения. Собственно, Билл Виола и есть настоящий, живой гений: из тех, кто пролагает новые пути, открывает новые горизонты и трансформирует общественное культурное сознание, разворачивая его в сторону метафизического.
Генеральная идея Виолы такова: «отражения духовного мира в зеркале материального и временного (преходящего – temporal)». Виола стремится изобразительными средствами передать то, что происходит в душах героев в каждый из моментов протяженных арий и дуэтов, некоторые из которых длятся по 45 минут. Надежда, зарождение любви, нежность, блаженство, разлука, тоска, отчаяние, гнев, лихорадка и умирание – все находит у Виолы визуальный эквивалент.
После спектакля Виолы многие пойдут в оперный театр еще раз послушать Вагнера, и не только «Тристана...», но и другие постановки. В сущности, Виола создал не просто иной, новый вид театрального спектакля; он создал принципиально новый вид искусства, в котором органично соединились театр, музыка и видеоряд.
Однако не только видеокомментарий Виолы повинен в том, что мариинский «Тристан...» оставил столь глубокий след в памяти, в ушах и в душах. Просто в этот день все как-то счастливо гармонизировалось: вдохновение Гергиева, серьезное, «взаправду», творчество оркестра, абсолютное растворение в образе Ларисы Гоголевской, страстный, драматичный вокал американского тенора Гари Лемана… Такие духовные взлеты, наверное, случаются раз в столетие. Уже на втором спектакле, проведенном два дня спустя, мариинцы играли просто хорошо, а солисты пели хоть и качественно, стильно, в образе, но не более того. Возможно, потому, что во второй день не было неистовой Гоголевской, взвинтившей температуру исполнения до точки кипения. Американка Сьюзен Фостер в той же партии была мягка, нежна, женственна и ранима, но не слишком драматична. Сказывалось прошлое певицы – знаменитое лирическое сопрано, она лишь недавно стала осваивать драматический репертуар.
Над священнодействием оркестра, над фигурами в аскетически черных костюмах, над скупыми и лаконическими мизансценами Селларса расцветала невыразимая красота сменяющихся кадров: бесплотные фигуры, плывущие сквозь голубую толщу воды; дикий рай, по тропинкам которого бродят светящиеся тела идеальных любовников; взметающиеся языки пламени, бушующее море, замедляющее бег и вдруг застывающее в зеленоватый камень с белыми прожилками пены… Пламя, растворенное в воде, соединение несоединимых стихий – символ любовной горячки, бушующей в жилах Тристана. Вознесение тела в белом одеянии – символ вечной жизни и неистребимой природы души, приобщающейся универсуму… И радужные пузырьки на поверхности веселого ручейка, стремящегося к великому океану.
В подаче Виолы это означа-
ло: скоротечна и преходяща жизнь человека, как пузырек на воде. Лишь на миг отражается в его сферической поверхности странно искривленный материальный мир – и вот уж пузырек лопнул, не оставив и ряби на поверхности жизни. Сансара, майя, быстролетность, текучесть – базовые понятия дзен-буддизма Виола применяет с непринужденной легкостью посвященного. Тем пронзительней в его прочтении предстает история Тристана и Изольды – великого усилия любви в безнадежной попытке преодолеть бренность бытия и достичь вечности. Гюляра Садых-заде
Прав Вагнер, утверждавший: если любовный дуэт Тристана и Изольды спеть, как задумано автором, слушатели должны, по идее, умирать прямо в зале. От восторга, от тоски по несбывшемуся, от того, что нечаянно слишком далеко и глубоко заглянули за ту грань, после которой – тьма, ночь, инобытие и таинственное пренатальное (дородовое) пространство, где возникают на свет новые души.
Постановке «Тристана...», привезенной из Opera Bastille, уже более трех лет. Премьерой в Париже дирижировал Эса-Пекка Салонен. Собственно, он и предложил Интенданту Opera de Paris Жерару Мортье пригласить из Штатов Билла Виолу и использовать в спектакле возможности видеоарта. Результат превзошел все ожидания: сгущенно-метафорический визуальный язык Виолы, опирающийся на базовые, первичные символы – инь – ян, вода – огонь, солнце – луна, мужчина – женщина, – неожиданно оказался способен выявить глобальные смыслы вагнеровской оперы о любви и смерти с силой и убедительностью, достойной гения. Собственно, Билл Виола и есть настоящий, живой гений: из тех, кто пролагает новые пути, открывает новые горизонты и трансформирует общественное культурное сознание, разворачивая его в сторону метафизического.
Генеральная идея Виолы такова: «отражения духовного мира в зеркале материального и временного (преходящего – temporal)». Виола стремится изобразительными средствами передать то, что происходит в душах героев в каждый из моментов протяженных арий и дуэтов, некоторые из которых длятся по 45 минут. Надежда, зарождение любви, нежность, блаженство, разлука, тоска, отчаяние, гнев, лихорадка и умирание – все находит у Виолы визуальный эквивалент.
После спектакля Виолы многие пойдут в оперный театр еще раз послушать Вагнера, и не только «Тристана...», но и другие постановки. В сущности, Виола создал не просто иной, новый вид театрального спектакля; он создал принципиально новый вид искусства, в котором органично соединились театр, музыка и видеоряд.
Однако не только видеокомментарий Виолы повинен в том, что мариинский «Тристан...» оставил столь глубокий след в памяти, в ушах и в душах. Просто в этот день все как-то счастливо гармонизировалось: вдохновение Гергиева, серьезное, «взаправду», творчество оркестра, абсолютное растворение в образе Ларисы Гоголевской, страстный, драматичный вокал американского тенора Гари Лемана… Такие духовные взлеты, наверное, случаются раз в столетие. Уже на втором спектакле, проведенном два дня спустя, мариинцы играли просто хорошо, а солисты пели хоть и качественно, стильно, в образе, но не более того. Возможно, потому, что во второй день не было неистовой Гоголевской, взвинтившей температуру исполнения до точки кипения. Американка Сьюзен Фостер в той же партии была мягка, нежна, женственна и ранима, но не слишком драматична. Сказывалось прошлое певицы – знаменитое лирическое сопрано, она лишь недавно стала осваивать драматический репертуар.
Над священнодействием оркестра, над фигурами в аскетически черных костюмах, над скупыми и лаконическими мизансценами Селларса расцветала невыразимая красота сменяющихся кадров: бесплотные фигуры, плывущие сквозь голубую толщу воды; дикий рай, по тропинкам которого бродят светящиеся тела идеальных любовников; взметающиеся языки пламени, бушующее море, замедляющее бег и вдруг застывающее в зеленоватый камень с белыми прожилками пены… Пламя, растворенное в воде, соединение несоединимых стихий – символ любовной горячки, бушующей в жилах Тристана. Вознесение тела в белом одеянии – символ вечной жизни и неистребимой природы души, приобщающейся универсуму… И радужные пузырьки на поверхности веселого ручейка, стремящегося к великому океану.
В подаче Виолы это означа-
ло: скоротечна и преходяща жизнь человека, как пузырек на воде. Лишь на миг отражается в его сферической поверхности странно искривленный материальный мир – и вот уж пузырек лопнул, не оставив и ряби на поверхности жизни. Сансара, майя, быстролетность, текучесть – базовые понятия дзен-буддизма Виола применяет с непринужденной легкостью посвященного. Тем пронзительней в его прочтении предстает история Тристана и Изольды – великого усилия любви в безнадежной попытке преодолеть бренность бытия и достичь вечности. Гюляра Садых-заде
