Культура
Симфония заиграла красками.
27 июня
На фестивале «Музыкальная коллекция» прошел концерт Василия Синайского. Дирижеров столь высокого класса в нашей стране немного. Лауреат караяновского конкурса, ученик легендарного профессора Ильи Александровича Мусина, он долгие годы жил за границей, появляясь в Москве и Петербурге лишь изредка. В Большом зале Филармонии Синайский представил со вторым оркестром (АСО) монографическую программу, сплошь составленную из малоизвестных сочинений Чайковского.
Этот концерт стал настоящим триумфом дирижера. Под его управлением оркестр АСО заиграл качественно иным звуком: ярко, насыщенно, патетично. Увертюра-фантазия «Гамлет» вылепилась уверенной, сильной рукою мастера: крупно, рельефно, контрасты заострены до предела, сияющая победная медь и глухие ритмы похоронного марша срастались в красочную музыкальную фреску на темы шекспировской трагедии.
То, как Синайский провел Третью симфонию, заслуживает детального анализа. Далеко не такая цельная по форме, как знаменитые последние симфонии Петра Ильича, Третья репрезентирует ярко-жанровую природу гения Чайковского и вместе с тем свойственную ему мучительную «вертеровскую» рефлексию. В музыке то и дело мерещатся отголоски знакомых мотивов, тембровых сочетаний, ритмических формул: вдруг мелькнут реминисценции из «Щелкунчика» или похожий оборот напомнит о темах грядущей Четвертой симфонии.
Поразительное чувство формы – примета зрелого стиля дирижера – в Третьей симфонии проявилось вполне. С точки зрения структуры симфония сложилась идеально, несмотря на сопротивление материала: все-таки пятичастный опус слишком громоздок и многословен, даже для Чайковского. Как удалось Синайскому прояснить и логически выстроить непростую форму, найти оптимальное соотношение темпов, разделов – относится к профессиональным тайнам маэстро. Донести до музыкантов внятное и четкое видение формы, заразить оркестр подлинным энтузиазмом – такое умение относится к «высшему пилотажу» дирижерского мастерства. «Я очень много думал над партитурой», – сказал он после концерта, в артистической.
Третья симфония заиграла красками, словно омытая свежей водой, – и оказалась невероятно интересным, богатым по содержанию произведением. Слушать ее было необычайно увлекательно: словно читаешь длинный, но насыщенный событиями, вторыми планами и подтекстами роман. В сущности, симфония как форма и цикл очень часто следует романному принципу изложения. Симфония в историческом разрезе – это «музыкальный роман». Читать этот «роман», абсолютно незаслуженно игнорируемый в концертной практике, было столь же познавательно, сколь и занимательно. По тематическому материалу, по музыкальным идеям это сочинение ничуть не слабее поздних его симфоний: давно пора включать его в обиходный репертуар.
Василий Синайский: «Русских дирижеров не очень жалуют на Западе»
– Для концерта в Филармонии вы выбрали довольно необычную программу: редко исполняемые и малоизвестные сочинения Чайковского. Почему?
– Дело в том, что популярными сочинениями Петра Ильича – его 4-й, 5-й, 6-й симфониями – я в разное время дирижировал в Петербурге и в мире. Захотелось придумать неординарную программу, что-то вроде «Малоизвестный Чайковский». Хотя нельзя сказать, что Третья симфония совсем уж неизвестна: и в ней есть свое очарование и своеобразие. Чайковский нашел там новые приемы, которые потом развил и применил в Четвертой симфонии. Кроме того, на свете не так уж много пятичастных симфоний: мне было интересно поработать с необычной моделью симфонического цикла, там ведь иное соотношение темпов, частей.
Если же говорить об увертюре «Гамлет» – то это, на мой взгляд, замечательная музыка. Более известна другая его «шекспировская» увертюра – «Ромео и Джульетта», по-настоящему совершенная пьеса. Но и «Гамлета» Петр Ильич писал искренне и увлеченно, о чем свидетельствуют его письма и заметки. Там есть куски великолепнейшей, драматичной, по-настоящему театральной музыки. Быть может, «Гамлет» чуть слабее «Ромео и Джульетты» – но невозможно же всегда создавать только шедевры. Чайковский и так написал за свою жизнь немало шедевров.
– В последние годы вы укоренились в Петербурге: выступаете, преподаете в Консерватории. Вы живете здесь постоянно?
– Нет, наезжаю спорадически. У меня на Западе два оркестра. В BBC Philharmonic я – главный приглашенный дирижер. В симфоническом оркестре города Мальмё в Швеции я – просто главный. С оркестром BBC я сотрудничаю уже 12 лет. И в данном случае разница между «главным» и «главным приглашенным» невелика: просто я провожу с оркестром на 1–2 недели меньше, чем «главный».
– Вы окончательно покинули Амстердам? Вы ведь жили там несколько лет?
– Нет, я не покинул Амстердам: у меня там квартира, в которой я храню свою коллекцию любимых записей, свою библиотеку. Я собрал довольно большую фонотеку. Живу как бы на два дома: в Англии и в Амстердаме. В Петербурге я купил квартиру: у меня здесь живет сын, и это было решающим обстоятельством при выборе места жительства в России. Потянуло в родной город.
– А где вы родились?
– Родился я за Северным полярным кругом: мои родители были репрессированы и высланы. Но отец и вся его родня родом из Петербурга – Ленинграда. В лагерном поселке, в районе Воркуты, в годы моего детства жили очень интересные, интеллигентные и образованные люди. Эта лагерная система в Коми АССР очень хорошо описана Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ». Как только наступила хрущевская реабилитация, отцу разрешили вернуться в Ленинград. Они с мамой вернулись. Отец познакомился с мамой в лагере. Мама попала туда, потому что жила в Харбине, на территории Китая. Известная история: многочисленные русские, вернувшиеся на родину по собственному желанию, поверившие в Советскую Россию, были арестованы по обвинению в шпионаже в пользу Японии и сосланы. Там, под Воркутой, родители и встретились.
– В каком году это было?
– Я родился в 1947-м; значит, за пару лет до того. Первые свои годы, до девяти лет, я прожил в городе Печора – до 1956 года.
– Наверное, детские воспоминания оставили отпечаток на всю жизнь?
– Еще бы! Я запомнил и полюбил северную природу. До сих пор эта детская память многое определяет: я бы не хотел жить в какой-нибудь южной стране. Мое окружение было очень интересным: жили в поселке и академики, и ученые, и музыканты. Потому что была принята такая практика: отсидев положенные 8–10 лет, люди не имели права вернуться домой, в крупные города. И мощный слой интеллигенции оседал на этих северных землях. Их звали «поселенцами»: из лагеря выпускали, но они должны были жить поблизости. Я родился в семье «поселенцев».
Помню этих людей: они были чрезвычайно плохо одеты, зато великолепно говорили на иностранных языках и рассуждали об искусстве и литературе. Люди, жившие в поселках, были счастливы уже тем, что их выпустили за пределы лагеря.
– Ваша фамилия Синайский явно указывает, что в вашем роду были какие-то церковные люди. Характерная фамилия…
– Вы совершенно правы. Я родом из семьи потомственных регентов: мой дедушка и прадедушка по отцовской линии были регентами. Возможно, мои дирижерские способности объясняются этим родством.
В Ленинграде меня определили в музыкальную школу. Я занимался на фортепиано, а потом поступил в восьмой класс музыкальной школы-десятилетки. После окончания спецшколы я поступил в Консерваторию.
– Вы пришли к симфоническому дирижированию, окончив дирижерско-хоровой факультет?
– Никогда к этому факультету отношения не имел. Да и профессор Мусин, кстати, не очень-то жаловал студентов с хорового. Говаривал: «Ничего нет хуже, чем переучивать хоровиков на симфонистов…»
– Самый заметный эпизод вашей биографии в юности – победа на самом престижном конкурсе имени Караяна. Вы получили тогда Гран-при. В нашем отечестве не так уж много караяновских лауреатов: вы, Гергиев, Янсонс, Лазарев…
– Причем я, кажется, единственный получил первую премию. Конкурс проводится каждый год, но соревнуются на нем попеременно молодые дирижеры и молодежные оркестры со своими дирижерами. Например, Марис Янсонс получил вторую премию на предыдущем конкурсе дирижеров. А Гергиев получил премию уже после меня. Лазарев же получил премию как дирижер молодежного оркестра.
– С каким агентством вы работаете? С IMG?
– Нет, агентство IMG меня вело раньше. Сейчас оно не очень-то занимается дирижерами. В основном выпускает DVD и CD, снимает фильмы. Я перешел в агентство Inter Musica, в Лондоне. Они работают со многими известными дирижерами. Но русских там нет: они, знаете ли, не очень жалуют русских дирижеров…
– Ну, как сказать. Если открыть сайт Columbia Artists, то там сплошь наши…
– Да, Columbia всегда была открыта для русских. Впрочем, все очень относительно. Вы можете числиться в списке агентства, быть у них, как говорится, «на листе», и ничего не иметь. Ничего! Ноль! Если товар не идет – вас не выбрасывают из агентства, но вы – абсолютно номинальная фигура. Все зависит от самого музыканта.
Гюляра Садых-заде
Этот концерт стал настоящим триумфом дирижера. Под его управлением оркестр АСО заиграл качественно иным звуком: ярко, насыщенно, патетично. Увертюра-фантазия «Гамлет» вылепилась уверенной, сильной рукою мастера: крупно, рельефно, контрасты заострены до предела, сияющая победная медь и глухие ритмы похоронного марша срастались в красочную музыкальную фреску на темы шекспировской трагедии.
То, как Синайский провел Третью симфонию, заслуживает детального анализа. Далеко не такая цельная по форме, как знаменитые последние симфонии Петра Ильича, Третья репрезентирует ярко-жанровую природу гения Чайковского и вместе с тем свойственную ему мучительную «вертеровскую» рефлексию. В музыке то и дело мерещатся отголоски знакомых мотивов, тембровых сочетаний, ритмических формул: вдруг мелькнут реминисценции из «Щелкунчика» или похожий оборот напомнит о темах грядущей Четвертой симфонии.
Поразительное чувство формы – примета зрелого стиля дирижера – в Третьей симфонии проявилось вполне. С точки зрения структуры симфония сложилась идеально, несмотря на сопротивление материала: все-таки пятичастный опус слишком громоздок и многословен, даже для Чайковского. Как удалось Синайскому прояснить и логически выстроить непростую форму, найти оптимальное соотношение темпов, разделов – относится к профессиональным тайнам маэстро. Донести до музыкантов внятное и четкое видение формы, заразить оркестр подлинным энтузиазмом – такое умение относится к «высшему пилотажу» дирижерского мастерства. «Я очень много думал над партитурой», – сказал он после концерта, в артистической.
Третья симфония заиграла красками, словно омытая свежей водой, – и оказалась невероятно интересным, богатым по содержанию произведением. Слушать ее было необычайно увлекательно: словно читаешь длинный, но насыщенный событиями, вторыми планами и подтекстами роман. В сущности, симфония как форма и цикл очень часто следует романному принципу изложения. Симфония в историческом разрезе – это «музыкальный роман». Читать этот «роман», абсолютно незаслуженно игнорируемый в концертной практике, было столь же познавательно, сколь и занимательно. По тематическому материалу, по музыкальным идеям это сочинение ничуть не слабее поздних его симфоний: давно пора включать его в обиходный репертуар.
Василий Синайский: «Русских дирижеров не очень жалуют на Западе»
– Для концерта в Филармонии вы выбрали довольно необычную программу: редко исполняемые и малоизвестные сочинения Чайковского. Почему?
– Дело в том, что популярными сочинениями Петра Ильича – его 4-й, 5-й, 6-й симфониями – я в разное время дирижировал в Петербурге и в мире. Захотелось придумать неординарную программу, что-то вроде «Малоизвестный Чайковский». Хотя нельзя сказать, что Третья симфония совсем уж неизвестна: и в ней есть свое очарование и своеобразие. Чайковский нашел там новые приемы, которые потом развил и применил в Четвертой симфонии. Кроме того, на свете не так уж много пятичастных симфоний: мне было интересно поработать с необычной моделью симфонического цикла, там ведь иное соотношение темпов, частей.
Если же говорить об увертюре «Гамлет» – то это, на мой взгляд, замечательная музыка. Более известна другая его «шекспировская» увертюра – «Ромео и Джульетта», по-настоящему совершенная пьеса. Но и «Гамлета» Петр Ильич писал искренне и увлеченно, о чем свидетельствуют его письма и заметки. Там есть куски великолепнейшей, драматичной, по-настоящему театральной музыки. Быть может, «Гамлет» чуть слабее «Ромео и Джульетты» – но невозможно же всегда создавать только шедевры. Чайковский и так написал за свою жизнь немало шедевров.
– В последние годы вы укоренились в Петербурге: выступаете, преподаете в Консерватории. Вы живете здесь постоянно?
– Нет, наезжаю спорадически. У меня на Западе два оркестра. В BBC Philharmonic я – главный приглашенный дирижер. В симфоническом оркестре города Мальмё в Швеции я – просто главный. С оркестром BBC я сотрудничаю уже 12 лет. И в данном случае разница между «главным» и «главным приглашенным» невелика: просто я провожу с оркестром на 1–2 недели меньше, чем «главный».
– Вы окончательно покинули Амстердам? Вы ведь жили там несколько лет?
– Нет, я не покинул Амстердам: у меня там квартира, в которой я храню свою коллекцию любимых записей, свою библиотеку. Я собрал довольно большую фонотеку. Живу как бы на два дома: в Англии и в Амстердаме. В Петербурге я купил квартиру: у меня здесь живет сын, и это было решающим обстоятельством при выборе места жительства в России. Потянуло в родной город.
– А где вы родились?
– Родился я за Северным полярным кругом: мои родители были репрессированы и высланы. Но отец и вся его родня родом из Петербурга – Ленинграда. В лагерном поселке, в районе Воркуты, в годы моего детства жили очень интересные, интеллигентные и образованные люди. Эта лагерная система в Коми АССР очень хорошо описана Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ». Как только наступила хрущевская реабилитация, отцу разрешили вернуться в Ленинград. Они с мамой вернулись. Отец познакомился с мамой в лагере. Мама попала туда, потому что жила в Харбине, на территории Китая. Известная история: многочисленные русские, вернувшиеся на родину по собственному желанию, поверившие в Советскую Россию, были арестованы по обвинению в шпионаже в пользу Японии и сосланы. Там, под Воркутой, родители и встретились.
– В каком году это было?
– Я родился в 1947-м; значит, за пару лет до того. Первые свои годы, до девяти лет, я прожил в городе Печора – до 1956 года.
– Наверное, детские воспоминания оставили отпечаток на всю жизнь?
– Еще бы! Я запомнил и полюбил северную природу. До сих пор эта детская память многое определяет: я бы не хотел жить в какой-нибудь южной стране. Мое окружение было очень интересным: жили в поселке и академики, и ученые, и музыканты. Потому что была принята такая практика: отсидев положенные 8–10 лет, люди не имели права вернуться домой, в крупные города. И мощный слой интеллигенции оседал на этих северных землях. Их звали «поселенцами»: из лагеря выпускали, но они должны были жить поблизости. Я родился в семье «поселенцев».
Помню этих людей: они были чрезвычайно плохо одеты, зато великолепно говорили на иностранных языках и рассуждали об искусстве и литературе. Люди, жившие в поселках, были счастливы уже тем, что их выпустили за пределы лагеря.
– Ваша фамилия Синайский явно указывает, что в вашем роду были какие-то церковные люди. Характерная фамилия…
– Вы совершенно правы. Я родом из семьи потомственных регентов: мой дедушка и прадедушка по отцовской линии были регентами. Возможно, мои дирижерские способности объясняются этим родством.
В Ленинграде меня определили в музыкальную школу. Я занимался на фортепиано, а потом поступил в восьмой класс музыкальной школы-десятилетки. После окончания спецшколы я поступил в Консерваторию.
– Вы пришли к симфоническому дирижированию, окончив дирижерско-хоровой факультет?
– Никогда к этому факультету отношения не имел. Да и профессор Мусин, кстати, не очень-то жаловал студентов с хорового. Говаривал: «Ничего нет хуже, чем переучивать хоровиков на симфонистов…»
– Самый заметный эпизод вашей биографии в юности – победа на самом престижном конкурсе имени Караяна. Вы получили тогда Гран-при. В нашем отечестве не так уж много караяновских лауреатов: вы, Гергиев, Янсонс, Лазарев…
– Причем я, кажется, единственный получил первую премию. Конкурс проводится каждый год, но соревнуются на нем попеременно молодые дирижеры и молодежные оркестры со своими дирижерами. Например, Марис Янсонс получил вторую премию на предыдущем конкурсе дирижеров. А Гергиев получил премию уже после меня. Лазарев же получил премию как дирижер молодежного оркестра.
– С каким агентством вы работаете? С IMG?
– Нет, агентство IMG меня вело раньше. Сейчас оно не очень-то занимается дирижерами. В основном выпускает DVD и CD, снимает фильмы. Я перешел в агентство Inter Musica, в Лондоне. Они работают со многими известными дирижерами. Но русских там нет: они, знаете ли, не очень жалуют русских дирижеров…
– Ну, как сказать. Если открыть сайт Columbia Artists, то там сплошь наши…
– Да, Columbia всегда была открыта для русских. Впрочем, все очень относительно. Вы можете числиться в списке агентства, быть у них, как говорится, «на листе», и ничего не иметь. Ничего! Ноль! Если товар не идет – вас не выбрасывают из агентства, но вы – абсолютно номинальная фигура. Все зависит от самого музыканта.
Гюляра Садых-заде
