Культура
Одна глотка – два голоса
25 июля
Мир кочевника – это горы и долы, текущие по ним могучие реки, огромные расстояния, преодолеваемые от юрты до юрты на верном коне, – и песни. Песнями измеряется расстояние и время в пути; аллюры коня – рысь, шаг, галоп – задают песням характерный ритм: монотонный или бодрый, плавно покачивающийся или резво «подскакивающий».
Известность тувинского ансамбля «Хуун-Хуур-Ту» после начавшегося лет 10 назад повального увлечения направлением World Music приобрела поистине мировые масштабы. Поэтому приглашение на фестиваль «Музыка Большого Эрмитажа» стало лишь эпизодом в славной истории музыкантов – частых гостей самых крупных и престижных европейских фестивалей. Дважды – в 2006 и 2008 годах – их CD номинировался от BBC на самую престижную премию в мире этномузыки – World Music Award.
Ансамбль выступил в Петербурге впервые, в зале Академической капеллы, – и раскрыл нам удивительно гармоничный космос степняка. В нем слышится ржание коней, топот перегоняемых табунов и уханье совы в ночном лесу; шелест ветвей и рокот гор, кряканье утки, журавлиные клики и трели соловья – словом, мощный и слитный гул природы, в который вплетаются эхо, плеск рек и шум ветра.
«Как рассекает мощный конь грудью зыбкий утренний туман, не замечая преграды, так и я не замечаю наступления утра, сидя с моей любимой», – поют четверо тувинских фолк-музыкантов на разные голоса. И мощный утробный рев, зарождающийся где-то глубоко в чреслах, тянется и вибрирует, распирает грудь и вырывается из глоток. На низкие длящиеся ноты сверху накладывается тонкий посвист простенькой, хрупкой мелодии – будто на пастушьей свирели играют. И все это вместе называется тувинским горловым пением.
Самое необыкновенное в сложном, требующем напряжения всего организма процессе «двойного» звукоизвлечения – это то, как тувинские музыканты управляются со своими связками, с усилием зажимая их в гортани. Так зажимают струну скрипки, чтобы извлечь звук нужной высоты, – и музыканты каким-то невероятным образом издавали два голоса одновременно, каждый! Как может столб воздуха, колеблющийся в гортани и рождающий звуки, разделиться вертикально надвое – тайна сия велика есть.
Над ней бьются многие научно-исследовательские институты, изучая феномен тувинского пения: фотографируют связки, залезают в гортань с крошечными видеокамерами. Нас же в выступлении ансамбля более всего занимал эстетический аспект происходящего. И надо сказать, тувинское пение стало одним из самых необыкновенных чувственных переживаний, когда-либо испытанных на концерте.
По-органному мощное, использующее инфразвуки пение воздействует на биоритмы мозга, подминая, подстраивая их под себя. Из зала выходишь слегка пошатываясь, не соображая, на каком ты, собственно, свете. Вот так, наверное, шаманы и творят свои камлания, погружая клиента в транс. Во всяком случае, на концерте тувинцев привкус магического ощущался очень отчетливо.
Впрочем, архаическое, первобытное искусство, как известно, родилось из магии: из заклинаний огня, из воинственных танцев перед охотой, из наскальных рисунков, в которых древний художник изображал желаемое как уже свершившееся и тем самым «программировал» будущее. Музыканты «Хуун-Хуур-Ту» учились горловому пению у старейшин рода. Традиция передается испокон веку от деда к внуку, из уст в уста – потому и называется «устной профессиональной традицией». Техника пения хранится в тайне от женщин, считается, что женщинам такое пение вредно, но Саинхо Намчылак – первая женщина-тувинка, которая отважилась нарушить древнее вето. И кажется, зря: по сравнению с мужчинами ее голос был слаб и жалок, а «двойного» пения у нее так и не получилось.
Саинхо спела несколько песенок, соло и с ансамблем, но ничего нового в познание тувинского горлового пения не внесла. Лавры знаменитой американки Мередит Монк, работающей в сходном жанре этноджаза, применившей в своем пении традиции индейской певческой культуры, явно не дают Саинхо покоя. Однако известность ее пока не столь велика, как у Монк.
Впрочем, появление Саинхо оказалось лишь кратким интермеццо между выступлениями «Хуун-Хуур-Ту». Четыре члена ансамбля – четыре типажа, как из мультфильма: широкогрудый батыр с тонкой китайской косицей, высохший старичок сэнсэй, интеллигент чиновник с поэтической жилкой и безотказный, смиренный ударник, явно познавший путь Дао. Именно он, Шолбан Салчак, делал инструменты ансамбля: как и сотни лет назад, вырезал их из лиственницы, натягивал на деревянные корпуса козью кожу и струны из конского волоса. Самый звонкий ударный инструмент – натуральные козьи копытца, которыми музыкант пользовался как природными кастаньетами. Да еще большой барабан, да мешочек с сушеными козьими яйцами: при потряхивании мешочек издавал интересный звук, будто горох сыплется.
Тембровый мир тувинцев оказался свеж и необычен по краскам: дудочки и свисточки помогали в изображении птичьих голосов, инструменты, явно родственные кавказским кеманче и тару, звучали меланхолично и протяжно. Но главное – нам открылся новый, манящий поэтический мир. В нем конь – лучший, самый близкий друг человека. От его выносливости и преданности зависят свобода и самая жизнь кочевника. Симбиоз человека и коня настолько органичен, что степные народы в древности отождествлялись с кентаврами.
Женщина и женская любовь в этом мире существуют на вторых и третьих планах бытия; во всяком случае, в ценностной
иерархии степняка эти взаимоотношения менее важны, чем взаимоотношения коня и всадника. Про коней складывались песни. «Гнедой иноходец» – про коня, несущего былинного героя с запада на восток, а тот попутно давал имена горам и долинам. «Езир кара» – «Черный орел» – песня, оплакивающая знаменитого коня, ставшего в глазах тувинского народа символом благородства и свободы. Именно за это конь был репрессирован в 30-х годах прошлого века, попросту говоря, уничтожен.
С концерта тувинского ансамбля выходишь, последовательно пережив изумление, транс и сильнейшее эстетическое переживание от встречи с чужим, но прекрасным миром. Спустя неделю артисты «Хуун-Хуур-Ту» уже выступали в Германии, на Шлезвиг-Гольштейнском фестивале: все билеты на их концерт были распроданы за месяц. Гюляра Садых-заде
Известность тувинского ансамбля «Хуун-Хуур-Ту» после начавшегося лет 10 назад повального увлечения направлением World Music приобрела поистине мировые масштабы. Поэтому приглашение на фестиваль «Музыка Большого Эрмитажа» стало лишь эпизодом в славной истории музыкантов – частых гостей самых крупных и престижных европейских фестивалей. Дважды – в 2006 и 2008 годах – их CD номинировался от BBC на самую престижную премию в мире этномузыки – World Music Award.
Ансамбль выступил в Петербурге впервые, в зале Академической капеллы, – и раскрыл нам удивительно гармоничный космос степняка. В нем слышится ржание коней, топот перегоняемых табунов и уханье совы в ночном лесу; шелест ветвей и рокот гор, кряканье утки, журавлиные клики и трели соловья – словом, мощный и слитный гул природы, в который вплетаются эхо, плеск рек и шум ветра.
«Как рассекает мощный конь грудью зыбкий утренний туман, не замечая преграды, так и я не замечаю наступления утра, сидя с моей любимой», – поют четверо тувинских фолк-музыкантов на разные голоса. И мощный утробный рев, зарождающийся где-то глубоко в чреслах, тянется и вибрирует, распирает грудь и вырывается из глоток. На низкие длящиеся ноты сверху накладывается тонкий посвист простенькой, хрупкой мелодии – будто на пастушьей свирели играют. И все это вместе называется тувинским горловым пением.
Самое необыкновенное в сложном, требующем напряжения всего организма процессе «двойного» звукоизвлечения – это то, как тувинские музыканты управляются со своими связками, с усилием зажимая их в гортани. Так зажимают струну скрипки, чтобы извлечь звук нужной высоты, – и музыканты каким-то невероятным образом издавали два голоса одновременно, каждый! Как может столб воздуха, колеблющийся в гортани и рождающий звуки, разделиться вертикально надвое – тайна сия велика есть.
Над ней бьются многие научно-исследовательские институты, изучая феномен тувинского пения: фотографируют связки, залезают в гортань с крошечными видеокамерами. Нас же в выступлении ансамбля более всего занимал эстетический аспект происходящего. И надо сказать, тувинское пение стало одним из самых необыкновенных чувственных переживаний, когда-либо испытанных на концерте.
По-органному мощное, использующее инфразвуки пение воздействует на биоритмы мозга, подминая, подстраивая их под себя. Из зала выходишь слегка пошатываясь, не соображая, на каком ты, собственно, свете. Вот так, наверное, шаманы и творят свои камлания, погружая клиента в транс. Во всяком случае, на концерте тувинцев привкус магического ощущался очень отчетливо.
Впрочем, архаическое, первобытное искусство, как известно, родилось из магии: из заклинаний огня, из воинственных танцев перед охотой, из наскальных рисунков, в которых древний художник изображал желаемое как уже свершившееся и тем самым «программировал» будущее. Музыканты «Хуун-Хуур-Ту» учились горловому пению у старейшин рода. Традиция передается испокон веку от деда к внуку, из уст в уста – потому и называется «устной профессиональной традицией». Техника пения хранится в тайне от женщин, считается, что женщинам такое пение вредно, но Саинхо Намчылак – первая женщина-тувинка, которая отважилась нарушить древнее вето. И кажется, зря: по сравнению с мужчинами ее голос был слаб и жалок, а «двойного» пения у нее так и не получилось.
Саинхо спела несколько песенок, соло и с ансамблем, но ничего нового в познание тувинского горлового пения не внесла. Лавры знаменитой американки Мередит Монк, работающей в сходном жанре этноджаза, применившей в своем пении традиции индейской певческой культуры, явно не дают Саинхо покоя. Однако известность ее пока не столь велика, как у Монк.
Впрочем, появление Саинхо оказалось лишь кратким интермеццо между выступлениями «Хуун-Хуур-Ту». Четыре члена ансамбля – четыре типажа, как из мультфильма: широкогрудый батыр с тонкой китайской косицей, высохший старичок сэнсэй, интеллигент чиновник с поэтической жилкой и безотказный, смиренный ударник, явно познавший путь Дао. Именно он, Шолбан Салчак, делал инструменты ансамбля: как и сотни лет назад, вырезал их из лиственницы, натягивал на деревянные корпуса козью кожу и струны из конского волоса. Самый звонкий ударный инструмент – натуральные козьи копытца, которыми музыкант пользовался как природными кастаньетами. Да еще большой барабан, да мешочек с сушеными козьими яйцами: при потряхивании мешочек издавал интересный звук, будто горох сыплется.
Тембровый мир тувинцев оказался свеж и необычен по краскам: дудочки и свисточки помогали в изображении птичьих голосов, инструменты, явно родственные кавказским кеманче и тару, звучали меланхолично и протяжно. Но главное – нам открылся новый, манящий поэтический мир. В нем конь – лучший, самый близкий друг человека. От его выносливости и преданности зависят свобода и самая жизнь кочевника. Симбиоз человека и коня настолько органичен, что степные народы в древности отождествлялись с кентаврами.
Женщина и женская любовь в этом мире существуют на вторых и третьих планах бытия; во всяком случае, в ценностной
иерархии степняка эти взаимоотношения менее важны, чем взаимоотношения коня и всадника. Про коней складывались песни. «Гнедой иноходец» – про коня, несущего былинного героя с запада на восток, а тот попутно давал имена горам и долинам. «Езир кара» – «Черный орел» – песня, оплакивающая знаменитого коня, ставшего в глазах тувинского народа символом благородства и свободы. Именно за это конь был репрессирован в 30-х годах прошлого века, попросту говоря, уничтожен.
С концерта тувинского ансамбля выходишь, последовательно пережив изумление, транс и сильнейшее эстетическое переживание от встречи с чужим, но прекрасным миром. Спустя неделю артисты «Хуун-Хуур-Ту» уже выступали в Германии, на Шлезвиг-Гольштейнском фестивале: все билеты на их концерт были распроданы за месяц. Гюляра Садых-заде
