Культура
"Трутень", который стал нобелевским лауреатом
29 ноября
ВПЕРВЫЕ об Иосифе Бродском услышал я в самом конце пятидесятых от университетского приятеля Володи Герасимова, который с ним вроде дружил. И вот однажды, в феврале 1960-го, оказался в ДК имени Горького, на "турнире поэтов". Там выступали и молодые - Кушнер, Горбовский, Соснора, и маститые - вроде тогдашнего "вождя" ленинградских литераторов, "лауреата" Прокофьева, который с придыханием прохрипел жуткие, верноподданнические вирши: "Так лети и вейся золотое слово:/ Вечного здоровья Никите Хрущеву!"
Ну а потом на сцену вышел худенький рыжеволосый юноша и с легкой картавинкой, чуть заунывно начал читать: "Еврейское кладбище около Ленинграда./ Кривой забор из гнилой фанеры./ За кривым забором лежат рядом/ юристы, торговцы, музыканты, революционеры..." Кому-то понравилось, кто-то, наоборот, громко возмутился. Впрочем, обидные выкрики юного поэта не смутили, и в ответ он вызывающе прочитал стихи, которым предшествовал эпиграф: "Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку" - с такой концовкой: "Юродствуй, воруй, молись!/ Будь одинок, как перст!/ ...Словно быкам - хлыст,/ вечен богам крест."
Вот этого присутствующие там партийные и комсомольские "идеологи" вытерпеть уже не смогли: Иосиф Бродский стал им ненавистен.
Подробностей про те их мерзкие делишки я тогда, конечно, не знал. Но спустя время, в 1963-м, 29 ноября, группа возмущенных студентов ЛИСИ (в ту пору я выпускал многотиражку "За строительные кадры") принесла к нам в редакцию только что вышедший номер "Вечернего Ленинграда": там выделялся фельетон "Окололитературный трутень", который Бродского буквально изничтожал. Тон пасквиля был ужасающ: "Этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас; "стихотворец в вельветовых штанах"; "его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины"; "убогие подражательные попытки Бродского"; "недоучка"; "кустарь-одиночка"; "лягушка, возомнившая себя Юпитером"; "кладбищенско-похоронная тематика"; "им долгое время вынашивались планы измены Родине"; "вконец разложившийся человек, позаимствовавший свои мыслишки из идеологического арсенала матерых фашистов"... И вывод: "Такому не место в Ленинграде".
***
БОЖЕ! Как напомнило мне это школьные годы, когда вместе со всей страной вынужден был "изучать" ждановскую погромную речь: "Зощенко выворачивает наизнанку свою пошлую и низкую душонку..."; "Такова Ахматова с ее маленькой, узкой личной жизнью, ничтожными переживаниями и религиозно-мистической эротикой..."
На сей раз под доносом значилось:
"А. Ионин, Я. Лернер, М. Медведев". Ну, корреспондента "Вечерки" Матвея Наумовича Бермана, который подписывался псевдонимом "М.Медведев", знал я лично: весьма эрудированный фельетонист местного разлива, человек рафинированный, тихий, давным-давно раз и навсегда напуганный всеми "чистками", "проработками" и угрозами насчет "пятого пункта", никогда не позволявший себе что-либо возразить начальству, - это он, конечно, по требованию горкома (чьим органом была "Вечерка") и составил нужный текст... Относительно Ионина, который был полковником пограничных войск и, стало быть, штатным гэбистом, ничего более определенного и тогда, и сегодня выведать мне не удалось... Но вот с Яковом Моисеевичем Лернером, главным поставщиком "фактов" для материала об "окололитературном трутне", прохиндеем очень крупного масштаба, встречаться потом в коридорах Дома прессы доводилось не раз.
Впервые Лернер прославился в 1956-м, когда, будучи завхозом "Техноложки", умудрился стать борцом за коммунистическую мораль: объявил непримиримую войну трем молодым поэтам - Дмитрию Бобышеву, Евгению Рейну, Анатолию Найману и в результате раздул там, вокруг якобы "антисоветской" студенческой стенгазеты "Культура", целое "дело"... Затем, возглавив 12-ю "народную дружину" Дзержинского района, выискивал в "Европейской" и иных отелях фарцовщиков. Одновременно учинил "общественный суд" над "тунеядцем" - молодым преподавателем Герценовского института, который оставил место работы... Стены своего жилища Лернер сплошь украсил портретами известных людей с якобы дарственными надписями, которые любого наивного гостя ошеломляли. Например, фото легендарного маршала сопровождали такие слова: "Дорогому Яше от Жукова"... Обычно Лернер представлялся людям как внештатный сотрудник "Вечернего Ленинграда". И правда, в редакции у него был даже какой-то закуток, где назначал людям встречи: за хорошую сумму обещал помочь с приобретением автомашин и кооперативных квартир. (Это выяснится позже, на суде уже над самим Лернером, - и он получит за мошенничество солидный срок.) На свой костюм навешивал несчетное количество будто бы своих боевых и трудовых наград...
И вот этот малограмотный проходимец (в начале 60-х - завхоз института "Гипрошахт") при поддержке Дзержинского райкома партии начал поход против поэта, которому Анна Ахматова уже посвятила пронзительное четверостишие: "О своём я уже не заплачу,/ Но не видеть бы мне на земле/ Золотое клеймо неудачи/ На ещё безмятежном челе..."
В числе прочих провокаций Лернер довел слух о "растленном тунеядце" до самого "первого" в обкоме - Толстикова; в Союзе писателей заручился поддержкой Прокофь-ева; добился в Москве, чтобы Гослитиздат немедленно расторгнул с Бродским творческий договор. И вот организовал публичный донос - под рубрикой "фельетон"...
***
ПО ПОВОДУ "фельетона" Лидия Чуковская немедленно направила письмо в "Литературную газету": "Когда я это прочла, мне показалось, что меня каким-то чудом перенесли из 63-го обратно в 37-й..." А сам Бродский в послании на имя главного редактора "Вечерки" Бориса Маркова спокойно и доказательно объяснил, что из всех фактов, которые в доносе фигурируют, правде соответствуют лишь его имя и фамилия. Однако это опубликовано не было. (Интересная деталь: через год Марков за свой растленный нрав - вынуждал нескольких сотрудниц родимой газеты к сожительству прямо в собственном кабинете - получит большой "втык" на бюро горкома. Но в печати сей случай освещения, естественно, не найдет, и скоро Бориса Федоровича перекинут на телевидение.)
Еще один материал под названием "Тунеядцам не место в нашем городе" появился в той же газете 8 января 1964 года. Заканчивалась статья так: "Никакие попытки уйти от суда общественности Бродскому и его защитникам не помогут!"
Его арестовали на улице 13 февраля. А 18-го в Дзержинском районном суде началось слушанье дела по обвинению поэта в злостном тунеядстве...
***
ЗНАМЕНИТЫЙ автор "Мухтара" и других "милицейских" повестей Израиль Моисеевич Меттер о том суде мне рассказывал:
- Услышав, что Бродский сидит в одиночной камере предвариловки Дзержинского райотдела милиции, я встретился с замначальника райотдела капитаном Алексеевым, человеком образованным, интеллигентнейшим, потрясающим книгочеем - подобных работников милиции больше никогда не знал. Говорю Алексееву: "Толя, у вас сидит Бродский. Как ему помочь?" Он: "Не советую вам встревать в это дело. Оно уже решенное. Толстиков распорядился, суд проштампует - и вся игра". И добавил: "Единственное, что могу делать для Бродского, - когда райотдел пустует, вызываю его из камеры, даю что-то поесть, пою чаем, вы же знаете, заключенных кормят у нас на 40 копеек...
И вот - суд на улице Восстания. Оскорбительный по своему убожеству зал. Здесь увидел я и подонка Лернера, который всю эту провокацию затеял. Со мной были Вигдорова (она, как вы знаете, вопреки открытым угрозам застенографировала оба судебных заседания), Грудинина, Долинина, Эткинд. Рядом - мать и отец Иосифа...
Судья Савельева демонстрировала безмозглую злобность: "А кто вам сказал, что вы поэт? Ведь вы же нигде не учились на поэта!" Иосиф вежливо ответил: "Я не думаю, что это дается образованием. Я думаю, что это от Бога..."
Когда мы выходили из этого треклятого зала, в коридорах и на лестнице толпилась молодежь. Случайно я оказался вплотную притиснутым к судье Савельевой. Она удивленно приподняла подбритые брови: "Не понимаю, почему собралось столько народа!" Я ответил: "Не каждый день судят поэта"...
***
ЧЕРЕЗ месяц, 13 марта, в помещении Клуба строителей, на Фонтанке, 22, состоялось повторное слушанье. Трубоукладчик Денисов "от имени рабочих" сказал, что поэта Бродского не знает никто и поэтому его надо выселить из города-героя, а начальник Дома обороны Смирнов - что, если все граждане последуют примеру Бродского, нам коммунизм не построить еще долго... Ну а телеграмму Шостаковича ("Очень прошу суд учесть, что Бродский обладает огромным талантом..."), конечно, не огласили... Приговор - пять лет ссылки.
***
ТАК поэт оказался в селе Норенское, что в Архангельском краю...
Кроме Шостаковича, за него продолжали биться Ахматова, Чуковский, Маршак, Твардовский, Жан-Поль Сартр, Паустовский, Копелев, Гранин и другие достойные люди. Твардовский публично бросил в лицо Прокофьеву: "Ты предал цех поэтов!" Светлейшей души человек Фрида Абрамовна Вигдорова, отдавшая ради вызволения узника весь остаток сил, досрочного освобождения Бродского в 1965-м так и не дождалась...
Но в июне 1972-го гэбэшники все ж вынудили Иосифа покинуть Родину. Прощаясь вопреки собственной воле с Россией, писал: "Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет..."
***
ЛЕТОМ 1980-го в Репино, на даче Союза журналистов, я оказался через стенку с его родителями: очень уже престарелые Александр Иванович и Мария Моисеевна соседей сторонились. На все свои прошения к властям - позволить перед скорой смертью повидать в США сына - неизменно получали отказ.
В 1987-м Бродский стал лауреатом Нобелевской премии.
В 1996-м, 5 января, его не стало...
К той поре Лернер свой мерзкий земной путь уже закончил, и редакция "Вечернего Петербурга" (такое имя стало теперь у газеты) за содеянное в 1963-м покаялась...
Лев Сидоровский
Ну а потом на сцену вышел худенький рыжеволосый юноша и с легкой картавинкой, чуть заунывно начал читать: "Еврейское кладбище около Ленинграда./ Кривой забор из гнилой фанеры./ За кривым забором лежат рядом/ юристы, торговцы, музыканты, революционеры..." Кому-то понравилось, кто-то, наоборот, громко возмутился. Впрочем, обидные выкрики юного поэта не смутили, и в ответ он вызывающе прочитал стихи, которым предшествовал эпиграф: "Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку" - с такой концовкой: "Юродствуй, воруй, молись!/ Будь одинок, как перст!/ ...Словно быкам - хлыст,/ вечен богам крест."
Вот этого присутствующие там партийные и комсомольские "идеологи" вытерпеть уже не смогли: Иосиф Бродский стал им ненавистен.
Подробностей про те их мерзкие делишки я тогда, конечно, не знал. Но спустя время, в 1963-м, 29 ноября, группа возмущенных студентов ЛИСИ (в ту пору я выпускал многотиражку "За строительные кадры") принесла к нам в редакцию только что вышедший номер "Вечернего Ленинграда": там выделялся фельетон "Окололитературный трутень", который Бродского буквально изничтожал. Тон пасквиля был ужасающ: "Этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас; "стихотворец в вельветовых штанах"; "его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины"; "убогие подражательные попытки Бродского"; "недоучка"; "кустарь-одиночка"; "лягушка, возомнившая себя Юпитером"; "кладбищенско-похоронная тематика"; "им долгое время вынашивались планы измены Родине"; "вконец разложившийся человек, позаимствовавший свои мыслишки из идеологического арсенала матерых фашистов"... И вывод: "Такому не место в Ленинграде".
***
БОЖЕ! Как напомнило мне это школьные годы, когда вместе со всей страной вынужден был "изучать" ждановскую погромную речь: "Зощенко выворачивает наизнанку свою пошлую и низкую душонку..."; "Такова Ахматова с ее маленькой, узкой личной жизнью, ничтожными переживаниями и религиозно-мистической эротикой..."
На сей раз под доносом значилось:
"А. Ионин, Я. Лернер, М. Медведев". Ну, корреспондента "Вечерки" Матвея Наумовича Бермана, который подписывался псевдонимом "М.Медведев", знал я лично: весьма эрудированный фельетонист местного разлива, человек рафинированный, тихий, давным-давно раз и навсегда напуганный всеми "чистками", "проработками" и угрозами насчет "пятого пункта", никогда не позволявший себе что-либо возразить начальству, - это он, конечно, по требованию горкома (чьим органом была "Вечерка") и составил нужный текст... Относительно Ионина, который был полковником пограничных войск и, стало быть, штатным гэбистом, ничего более определенного и тогда, и сегодня выведать мне не удалось... Но вот с Яковом Моисеевичем Лернером, главным поставщиком "фактов" для материала об "окололитературном трутне", прохиндеем очень крупного масштаба, встречаться потом в коридорах Дома прессы доводилось не раз.
Впервые Лернер прославился в 1956-м, когда, будучи завхозом "Техноложки", умудрился стать борцом за коммунистическую мораль: объявил непримиримую войну трем молодым поэтам - Дмитрию Бобышеву, Евгению Рейну, Анатолию Найману и в результате раздул там, вокруг якобы "антисоветской" студенческой стенгазеты "Культура", целое "дело"... Затем, возглавив 12-ю "народную дружину" Дзержинского района, выискивал в "Европейской" и иных отелях фарцовщиков. Одновременно учинил "общественный суд" над "тунеядцем" - молодым преподавателем Герценовского института, который оставил место работы... Стены своего жилища Лернер сплошь украсил портретами известных людей с якобы дарственными надписями, которые любого наивного гостя ошеломляли. Например, фото легендарного маршала сопровождали такие слова: "Дорогому Яше от Жукова"... Обычно Лернер представлялся людям как внештатный сотрудник "Вечернего Ленинграда". И правда, в редакции у него был даже какой-то закуток, где назначал людям встречи: за хорошую сумму обещал помочь с приобретением автомашин и кооперативных квартир. (Это выяснится позже, на суде уже над самим Лернером, - и он получит за мошенничество солидный срок.) На свой костюм навешивал несчетное количество будто бы своих боевых и трудовых наград...
И вот этот малограмотный проходимец (в начале 60-х - завхоз института "Гипрошахт") при поддержке Дзержинского райкома партии начал поход против поэта, которому Анна Ахматова уже посвятила пронзительное четверостишие: "О своём я уже не заплачу,/ Но не видеть бы мне на земле/ Золотое клеймо неудачи/ На ещё безмятежном челе..."
В числе прочих провокаций Лернер довел слух о "растленном тунеядце" до самого "первого" в обкоме - Толстикова; в Союзе писателей заручился поддержкой Прокофь-ева; добился в Москве, чтобы Гослитиздат немедленно расторгнул с Бродским творческий договор. И вот организовал публичный донос - под рубрикой "фельетон"...
***
ПО ПОВОДУ "фельетона" Лидия Чуковская немедленно направила письмо в "Литературную газету": "Когда я это прочла, мне показалось, что меня каким-то чудом перенесли из 63-го обратно в 37-й..." А сам Бродский в послании на имя главного редактора "Вечерки" Бориса Маркова спокойно и доказательно объяснил, что из всех фактов, которые в доносе фигурируют, правде соответствуют лишь его имя и фамилия. Однако это опубликовано не было. (Интересная деталь: через год Марков за свой растленный нрав - вынуждал нескольких сотрудниц родимой газеты к сожительству прямо в собственном кабинете - получит большой "втык" на бюро горкома. Но в печати сей случай освещения, естественно, не найдет, и скоро Бориса Федоровича перекинут на телевидение.)
Еще один материал под названием "Тунеядцам не место в нашем городе" появился в той же газете 8 января 1964 года. Заканчивалась статья так: "Никакие попытки уйти от суда общественности Бродскому и его защитникам не помогут!"
Его арестовали на улице 13 февраля. А 18-го в Дзержинском районном суде началось слушанье дела по обвинению поэта в злостном тунеядстве...
***
ЗНАМЕНИТЫЙ автор "Мухтара" и других "милицейских" повестей Израиль Моисеевич Меттер о том суде мне рассказывал:
- Услышав, что Бродский сидит в одиночной камере предвариловки Дзержинского райотдела милиции, я встретился с замначальника райотдела капитаном Алексеевым, человеком образованным, интеллигентнейшим, потрясающим книгочеем - подобных работников милиции больше никогда не знал. Говорю Алексееву: "Толя, у вас сидит Бродский. Как ему помочь?" Он: "Не советую вам встревать в это дело. Оно уже решенное. Толстиков распорядился, суд проштампует - и вся игра". И добавил: "Единственное, что могу делать для Бродского, - когда райотдел пустует, вызываю его из камеры, даю что-то поесть, пою чаем, вы же знаете, заключенных кормят у нас на 40 копеек...
И вот - суд на улице Восстания. Оскорбительный по своему убожеству зал. Здесь увидел я и подонка Лернера, который всю эту провокацию затеял. Со мной были Вигдорова (она, как вы знаете, вопреки открытым угрозам застенографировала оба судебных заседания), Грудинина, Долинина, Эткинд. Рядом - мать и отец Иосифа...
Судья Савельева демонстрировала безмозглую злобность: "А кто вам сказал, что вы поэт? Ведь вы же нигде не учились на поэта!" Иосиф вежливо ответил: "Я не думаю, что это дается образованием. Я думаю, что это от Бога..."
Когда мы выходили из этого треклятого зала, в коридорах и на лестнице толпилась молодежь. Случайно я оказался вплотную притиснутым к судье Савельевой. Она удивленно приподняла подбритые брови: "Не понимаю, почему собралось столько народа!" Я ответил: "Не каждый день судят поэта"...
***
ЧЕРЕЗ месяц, 13 марта, в помещении Клуба строителей, на Фонтанке, 22, состоялось повторное слушанье. Трубоукладчик Денисов "от имени рабочих" сказал, что поэта Бродского не знает никто и поэтому его надо выселить из города-героя, а начальник Дома обороны Смирнов - что, если все граждане последуют примеру Бродского, нам коммунизм не построить еще долго... Ну а телеграмму Шостаковича ("Очень прошу суд учесть, что Бродский обладает огромным талантом..."), конечно, не огласили... Приговор - пять лет ссылки.
***
ТАК поэт оказался в селе Норенское, что в Архангельском краю...
Кроме Шостаковича, за него продолжали биться Ахматова, Чуковский, Маршак, Твардовский, Жан-Поль Сартр, Паустовский, Копелев, Гранин и другие достойные люди. Твардовский публично бросил в лицо Прокофьеву: "Ты предал цех поэтов!" Светлейшей души человек Фрида Абрамовна Вигдорова, отдавшая ради вызволения узника весь остаток сил, досрочного освобождения Бродского в 1965-м так и не дождалась...
Но в июне 1972-го гэбэшники все ж вынудили Иосифа покинуть Родину. Прощаясь вопреки собственной воле с Россией, писал: "Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет..."
***
ЛЕТОМ 1980-го в Репино, на даче Союза журналистов, я оказался через стенку с его родителями: очень уже престарелые Александр Иванович и Мария Моисеевна соседей сторонились. На все свои прошения к властям - позволить перед скорой смертью повидать в США сына - неизменно получали отказ.
В 1987-м Бродский стал лауреатом Нобелевской премии.
В 1996-м, 5 января, его не стало...
К той поре Лернер свой мерзкий земной путь уже закончил, и редакция "Вечернего Петербурга" (такое имя стало теперь у газеты) за содеянное в 1963-м покаялась...
Лев Сидоровский
