Общество
Академик Вячеслав Степин: «Культура потребительского общества размывает научное сознание»
07 мартa
Академик Вячеслав Степин, руководитель секции философии, социологии, психологии и права РАН, научный руководитель Института философии РАН – один из самых известных и титулованных российских философов наших дней. Сфера его научных интересов необычайно широка: типы цивилизаций и будущее человечества, природа и способы формирования теоретических объектов науки, структура и развитие научного знания, связь науки и культуры…
– Вячеслав Семенович, разговоры о том, что отечественная наука на грани гибели из-за мизерного финансирования и утечки мозгов, не утихают с первой половины 1990-х годов. А если взглянуть на эту проблему с другой стороны? Наша наука снова соединилась с мировой – сегодня русские ученые свободно работают в американских или европейских научных центрах, и никто не видит в этом преступления.
– Наука советского периода нашей истории не была отделена от мировой. Нобелевских лауреатов среди физиков и химиков в те годы было больше. Да и современные Нобелевские премии наших известных академиков Жореса Алферова и Виталия Гинзбурга были получены за их открытия, сделанные в советский период. Теперь сотрудничество, конечно же, расширилось. Но возникли и новые ситуации. Экономика знаний отчетливо обозначила рыночную ценность научного продукта. Большинство результатов прикладных исследований, финансируемых фирмами, не становится сразу же достоянием всего научного сообщества.
Результаты исследований, воплощенные в новых технологиях, часто засекречиваются, пока соответствующая фирма не выбросит на рынок новую продукцию и не получит преимущество перед своими конкурентами. Эта практика, сложившаяся еще в прошлом столетии, сегодня приобрела новые измерения. Ноу-хау, полученные в результате научных разработок, стали продаваться в качестве особого товара. Владельцем технологических знаний в этом случае выступают корпорации, обеспечивавшие финансирование и маркетинг научного продукта. В условиях экономики знаний даже государственные университеты на Западе, нанимая на работу ученого, как правило, оговаривают в контракте, что результаты его исследований будут собственностью университета. И эта практика начинает распространяться на многие фундаментальные исследования, например в области генетики и связанных с нею биотехнологий. Поэтому «утечка мозгов» не просто понижает потенциал отечественной науки. Она делает страну беднее. По разным экспертным оценкам, убытки, которые понесла Россия в результате «утечки мозгов» в 90-е годы, составляют не менее 500 млрд долларов США.
– Каковы последствия коммерциализации науки, как она сказывается на статусе науки в современной культуре и на ее функциях в жизни общества?
– Можно выделить три основные функции науки. Они формировались исторически. Первая из них – мировоззренческая. Еще эпоха Просвещения провозгласила право науки на формирование своей картины мира и на изменение структуры образования, которое должно базироваться на усвоении научных знаний. Реализация этого проекта в XIX–XX веках утвердила мировоззренческую функцию науки в качестве ценности культуры. Наука не только формирует наши представления о мире, но и особым образом организует наше мышление.
В 1930-х годах Лев Выготский и Александр Лурия в рамках экспедиции АН СССР проводили исследования в Средней Азии с целью выявить, что собой представляет тип обыденного сознания людей традиционалистских культур. Опрашивали жителей кишлаков, в том числе мудрых аксакалов, и получили удивительные ответы. Например, вопрос: «У вас 20 мешков муки и у вас пять сыновей. Сколько мешков достанется каждому из них?» – «По четыре». То есть делить умеют. Тогда задается другой вопрос: «До соседнего кишлака пешком 20 минут, а на велосипеде в 5 раз быстрее. За сколько времени можно добраться до соседнего кишлака на велосипеде?» – «Может, за минуту, может, за две. Не знаю, я на велосипеде никогда не ездил». Другими словами, человек не хочет прилагать известные ему знания к абстрактной ситуации, которая не встречалась в его жизни. Так организовано обыденное сознание людей. Показательно, что дети из тех же кишлаков, которые изучали начальный курс математики и основы наук о природе, без затруднений решали подобные задачи.
Мировоззренческая функция науки была предпосылкой становления и двух других ее функций – превращения в производительную силу, а затем, уже в ХХ столетии, в социальную силу, связанную с внедрением социально-гуманитарных технологий и применением научных знаний в сфере социального управления. В условиях коммерциализации науки две последние функции начинают доминировать. Что же касается первой, то она непосредственно не приносит прибыли. Она связана с открытиями фундаментальных наук и с трансляцией в культуре идеалов и норм научной рациональности. И здесь возникают проблемы.
– Вы хотите сказать, что в современном обществе возникают препятствия для сохранения ценности науки во всей полноте?
– Современные социологи всерьез обсуждают эти вопросы. На стадии индустриального общества условием успеха, по выражению известного философа и социолога конца XIX – начала ХХ века Макса Вебера, была «железная клетка» рациональности. Английский философ, социолог и этнолог Эрнест Геллнер в последней трети ХХ века отмечал, что образ железной клетки в обществе потребления сменился образом «резиновой клетки». Рациональная мысль и воплощающие ее виды деятельности все более сжимаются, и все большая доля населения предпочитает легкие занятия. Эти люди ориентированы не на жесткие правила профессиональной деятельности и достижения успеха, а на развлечения и смену видов работы, где можно получить вполне достаточные для жизни деньги, не посвящая себя служению профессии. Наука для массы людей уже не считается привлекательным занятием. В массовом сознании формируется (в том числе и электронными СМИ) так называемое «клиповое мышление», которое делает людей восприимчивыми ко всяким чудесам, тайнам и т. п. Американский историк науки Джеральд Холтон приводил такой пример: было опубликовано фото президента Буша с «пришельцем из космоса». Это был фотомонтаж, но, когда проводился опрос, оказалось, что большинство людей верили, что Буш общается с «пришельцами».
К сожалению, в последние десятилетия мы преуспели в распространении западной потребительской культуры в российском обществе. При этом мало заботились об укреплении имиджа науки и ее достаточном финансировании. Между тем в Европе, США, Японии, Китае резко возросли капиталовложения в науку, причем финансирование фундаментальных исследований берет на себя государство. У нас же в России без целенаправленных усилий по социальной поддержке науки разговоры о переходе на инновационные пути развития останутся только разговорами.
– Можно ли сделать вывод о кризисе культуры и об изменении облика науки в современном мире?
– В определенном смысле можно. Кризис культуры – один из аспектов кризиса современной цивилизации, которой предстоит выбрать новые стратегии развития.
Облик науки также меняется. Сегодня доминирующими объектами науки становятся сложные саморазвивающиеся системы. Их технологическое освоение открывает новые перспективы, но вместе с тем обозначает и новые области риска. В этих условиях традиционных этических регулятивов научных исследований уже недостаточно. Эти регулятивы основаны на двух основных принципах: поиска истины («Платон мне друг, но истина дороже») и установки на рост истинного знания, то есть ценности новизны. Соответственно, в науке существуют два этических запрета – на умышленное искажение истины в угоду политическим и каким-то другим целям и запрет на плагиат. Эти требования внутреннего этоса науки сохраняются. Но сегодня важно дополнительно согласовывать их с социальными ценностями гуманистического характера. Подобное согласование осуществляется в современной науке в форме социально-этической экспертизы научных программ и проектов. Такая экспертиза особенно важна в сфере нано- и биотехнологий (включая генетическую инженерию), в сфере информационных технологий, открывающих новые возможности манипуляций психикой человека. Наука должна руководствоваться гиппократовским принципом «не навреди». В этих новых формах этической регуляции науки я вижу изменение статуса научной рациональности и одну из точек роста новых ценностей будущей цивилизации.
Интервью взял Сергей Ачильдиев
– Вячеслав Семенович, разговоры о том, что отечественная наука на грани гибели из-за мизерного финансирования и утечки мозгов, не утихают с первой половины 1990-х годов. А если взглянуть на эту проблему с другой стороны? Наша наука снова соединилась с мировой – сегодня русские ученые свободно работают в американских или европейских научных центрах, и никто не видит в этом преступления.
– Наука советского периода нашей истории не была отделена от мировой. Нобелевских лауреатов среди физиков и химиков в те годы было больше. Да и современные Нобелевские премии наших известных академиков Жореса Алферова и Виталия Гинзбурга были получены за их открытия, сделанные в советский период. Теперь сотрудничество, конечно же, расширилось. Но возникли и новые ситуации. Экономика знаний отчетливо обозначила рыночную ценность научного продукта. Большинство результатов прикладных исследований, финансируемых фирмами, не становится сразу же достоянием всего научного сообщества.
Результаты исследований, воплощенные в новых технологиях, часто засекречиваются, пока соответствующая фирма не выбросит на рынок новую продукцию и не получит преимущество перед своими конкурентами. Эта практика, сложившаяся еще в прошлом столетии, сегодня приобрела новые измерения. Ноу-хау, полученные в результате научных разработок, стали продаваться в качестве особого товара. Владельцем технологических знаний в этом случае выступают корпорации, обеспечивавшие финансирование и маркетинг научного продукта. В условиях экономики знаний даже государственные университеты на Западе, нанимая на работу ученого, как правило, оговаривают в контракте, что результаты его исследований будут собственностью университета. И эта практика начинает распространяться на многие фундаментальные исследования, например в области генетики и связанных с нею биотехнологий. Поэтому «утечка мозгов» не просто понижает потенциал отечественной науки. Она делает страну беднее. По разным экспертным оценкам, убытки, которые понесла Россия в результате «утечки мозгов» в 90-е годы, составляют не менее 500 млрд долларов США.
– Каковы последствия коммерциализации науки, как она сказывается на статусе науки в современной культуре и на ее функциях в жизни общества?
– Можно выделить три основные функции науки. Они формировались исторически. Первая из них – мировоззренческая. Еще эпоха Просвещения провозгласила право науки на формирование своей картины мира и на изменение структуры образования, которое должно базироваться на усвоении научных знаний. Реализация этого проекта в XIX–XX веках утвердила мировоззренческую функцию науки в качестве ценности культуры. Наука не только формирует наши представления о мире, но и особым образом организует наше мышление.
В 1930-х годах Лев Выготский и Александр Лурия в рамках экспедиции АН СССР проводили исследования в Средней Азии с целью выявить, что собой представляет тип обыденного сознания людей традиционалистских культур. Опрашивали жителей кишлаков, в том числе мудрых аксакалов, и получили удивительные ответы. Например, вопрос: «У вас 20 мешков муки и у вас пять сыновей. Сколько мешков достанется каждому из них?» – «По четыре». То есть делить умеют. Тогда задается другой вопрос: «До соседнего кишлака пешком 20 минут, а на велосипеде в 5 раз быстрее. За сколько времени можно добраться до соседнего кишлака на велосипеде?» – «Может, за минуту, может, за две. Не знаю, я на велосипеде никогда не ездил». Другими словами, человек не хочет прилагать известные ему знания к абстрактной ситуации, которая не встречалась в его жизни. Так организовано обыденное сознание людей. Показательно, что дети из тех же кишлаков, которые изучали начальный курс математики и основы наук о природе, без затруднений решали подобные задачи.
Мировоззренческая функция науки была предпосылкой становления и двух других ее функций – превращения в производительную силу, а затем, уже в ХХ столетии, в социальную силу, связанную с внедрением социально-гуманитарных технологий и применением научных знаний в сфере социального управления. В условиях коммерциализации науки две последние функции начинают доминировать. Что же касается первой, то она непосредственно не приносит прибыли. Она связана с открытиями фундаментальных наук и с трансляцией в культуре идеалов и норм научной рациональности. И здесь возникают проблемы.
– Вы хотите сказать, что в современном обществе возникают препятствия для сохранения ценности науки во всей полноте?
– Современные социологи всерьез обсуждают эти вопросы. На стадии индустриального общества условием успеха, по выражению известного философа и социолога конца XIX – начала ХХ века Макса Вебера, была «железная клетка» рациональности. Английский философ, социолог и этнолог Эрнест Геллнер в последней трети ХХ века отмечал, что образ железной клетки в обществе потребления сменился образом «резиновой клетки». Рациональная мысль и воплощающие ее виды деятельности все более сжимаются, и все большая доля населения предпочитает легкие занятия. Эти люди ориентированы не на жесткие правила профессиональной деятельности и достижения успеха, а на развлечения и смену видов работы, где можно получить вполне достаточные для жизни деньги, не посвящая себя служению профессии. Наука для массы людей уже не считается привлекательным занятием. В массовом сознании формируется (в том числе и электронными СМИ) так называемое «клиповое мышление», которое делает людей восприимчивыми ко всяким чудесам, тайнам и т. п. Американский историк науки Джеральд Холтон приводил такой пример: было опубликовано фото президента Буша с «пришельцем из космоса». Это был фотомонтаж, но, когда проводился опрос, оказалось, что большинство людей верили, что Буш общается с «пришельцами».
К сожалению, в последние десятилетия мы преуспели в распространении западной потребительской культуры в российском обществе. При этом мало заботились об укреплении имиджа науки и ее достаточном финансировании. Между тем в Европе, США, Японии, Китае резко возросли капиталовложения в науку, причем финансирование фундаментальных исследований берет на себя государство. У нас же в России без целенаправленных усилий по социальной поддержке науки разговоры о переходе на инновационные пути развития останутся только разговорами.
– Можно ли сделать вывод о кризисе культуры и об изменении облика науки в современном мире?
– В определенном смысле можно. Кризис культуры – один из аспектов кризиса современной цивилизации, которой предстоит выбрать новые стратегии развития.
Облик науки также меняется. Сегодня доминирующими объектами науки становятся сложные саморазвивающиеся системы. Их технологическое освоение открывает новые перспективы, но вместе с тем обозначает и новые области риска. В этих условиях традиционных этических регулятивов научных исследований уже недостаточно. Эти регулятивы основаны на двух основных принципах: поиска истины («Платон мне друг, но истина дороже») и установки на рост истинного знания, то есть ценности новизны. Соответственно, в науке существуют два этических запрета – на умышленное искажение истины в угоду политическим и каким-то другим целям и запрет на плагиат. Эти требования внутреннего этоса науки сохраняются. Но сегодня важно дополнительно согласовывать их с социальными ценностями гуманистического характера. Подобное согласование осуществляется в современной науке в форме социально-этической экспертизы научных программ и проектов. Такая экспертиза особенно важна в сфере нано- и биотехнологий (включая генетическую инженерию), в сфере информационных технологий, открывающих новые возможности манипуляций психикой человека. Наука должна руководствоваться гиппократовским принципом «не навреди». В этих новых формах этической регуляции науки я вижу изменение статуса научной рациональности и одну из точек роста новых ценностей будущей цивилизации.
Интервью взял Сергей Ачильдиев
