Культура
Владимир Гусев: «Моя семья была далека от искусства»
13 мартa
Наша беседа с Владимиром Александровичем прошла в его родном городе – Твери, – где недавно состоялось открытие виртуального филиала Русского музея. Не удивительно, что, приехав на родину, мой собеседник не мог удержаться от воспоминаний. «Здесь Владимир Александрович играл в звездные войны» – говорит о себе Гусев в третьем лице, показывая на противоположный берег Волги и вспоминая работу в чертежном бюро оборонного НИИ. «Здесь был винный магазин, а здесь аптека (мы едем по улицам города). А здесь отец умер…»
–На месте дома, где стояла моя детская кроватка и колыбель, сейчас проходят трамвайные пути. Это был старый купеческий дом красного кирпича со стенами метровой толщины, с печным отоплением. Мама готовила на керосинке, я каждое утро носил из сарая дрова. Конечно, с тех пор в Твери очень многое изменилось, но, к счастью, остались такие уникальные объекты, как Путевой дворец, замечательная россиевская набережная, школа № 12, в которой я учился. Так что многое, конечно, остается, и наши виртуальные филиалы – это тоже маленький кирпичик в общее дело сохранения старины и исторической памяти городов.
– Владимир Александрович, кем были ваши родители? Вы помните, как они впервые вас привели в музей?
– Мои родители москвичи, так что корни у меня московские. В 1920–1930-е годы отца перевели в Тверь: он военный. Вообще в семье только дед по линии отца имел отношение к искусству. Он учился какое-то время в Строгановском училище, правда, не окончил его, был художником-альфрейщиком, расписывал дома. А в остальном моя семья была далека от искусства. Это я уж сам почему-то стал интересоваться. Хотя начинал тоже с другого.
Я рос здесь, в Твери, в детстве лето всегда проводил в Москве, у бабушки. Там жили три маминых сестры, и поэтому мама желала вернуться обратно, все время говорила: «В Москву! В Москву!» А по линии отца там вообще масса родных, у него в семье было девять братьев и сестер. В Твери же сегодня у меня уже никого не осталось. Хотя до 24 лет с перерывом на три года (три года я в армии служил, тоже в Москве) я жил здесь. Ездил со школой на этюды в пушкинские места, в Берново, учился в Калининском индустриальном техникуме и занимался в художественной студии в Доме офицеров.
Потом, когда вернулся из армии и работал в НИИ Министерства обороны, у меня почему-то возник бзик, что нужно поступать в Академию художеств. Я ходил в Тверскую картинную галерею готовиться. Там девочки, и среди них Татьяна Савватеевна Куюкина, которая сейчас директор галереи, вели курс для начинающих искусствоведов, показывали альбомы с иллюстрациями, рассказывали. И так я начал изучать историю искусства, меня она заинтересовала.
– И вот уже 30 лет вы работаете в Русском музее. Что стало толчком к созданию системы виртуальных филиалов?
– Когда я начинал здесь работать, в музее существовал отдел советского современного искусства и художественной критики. Мы для Министерства культуры постоянно собирали материалы по музеям России. Тогда существовала система зональных выставок, и нас отправляли туда в командировки отбирать вещи на эти выставки, читать лекции по искусству. Когда рухнула вся эта система и началась перестройка, все эти возможности исчезли. Исчезла шефская работа, хотя и в ней были свои минусы… Система, конечно, устарела, но, как всегда, разрушили, не побеспокоившись о том, на чем крыша должна держаться. Мы почти утратили связи с музеями, с которыми всегда были в творческом контакте и вели общие научные темы.
Потом начали появляться возможности спонсорской поддержки, небюджетные средства для того, чтобы возобновить выставки из коллекции Русского музея по России. Но выставки приходят и уходят, а хотелось бы что-то оставить. И поскольку в Русском музее уже давно начиналась работа по компьютеризации и музей был морально готов к этому, появилась идея создания виртуальных филиалов.
– Какие проблемы при этом решил Русский музей?
– Мы знаем про то, что филиалы открывает Эрмитаж, но такая программа требует десятки миллионов. Русского искусство на Западе и за рубежом не знают, потому что ХХ век мы провели за железным занавесом. Сейчас, когда открывают его для себя, – удивляются. Вот год назад на знаменитой английской выставке, которую сопровождал скандал, иностранцев больше всего удивило, что русское искусство, оказывается, сопоставимо с европейским. Матисса они знают. А русское искусство не знают. Поэтому найти средства на какие-то столичные дворцы у нас просто нет возможности, не найти спонсоров. Скажем, французы гордятся своим искусством и дают Эрмитажу деньги на импрессионистов, голландцы гордятся своим искусством и дают деньги на программу «Новая крыша для Рембрандта». Я это говорю без ревности, просто нам сложнее. Потому что на русское искусство нам надо искать средства внутри страны.
Надо возродить традиции меценатства и спонсорства, которыми до революции Россия была гораздо богаче, чем другие европейские страны. Перед революцией, вспомним, сколько частных опер, частных балетов, музеев частных создавалось, передавалось городам?
Слава Богу, у нас появилась возможность найти средства для создания электронного виртуального аналога. И потом, было просто обидно: мы издаем альбомы, которые из-за наших налогов стоят огромных денег, проходят уникальные выставки, интересные публикации в сборниках музея, открытия, о которых люди даже не знают, музей живет сам в себе. Поэтому для нас виртуальные филиалы – это возможность как-то выплеснуть накопленное и дать людям возможность и получить информацию, и интересно провести досуг. В наши филиалы очень охотно приходят люди и проводят там время, особенно в маленьких городах.
– Другие крупномасштабные проекты будут в ближайшем будущем?
– 24 апреля состоится большая презентация – мы покажем те уникальные интерьеры, реставрацию которых закончили, – это Георгиевский зал в Михайловском замке и прилегающий к нему комплекс, целая анфилада Строгановского дворца, а также Зимний сад и прилегающие к нему помещения Мраморного дворца – удивительно красивые интерьеры, которых никто не видел.
Беседовала Алина Циопа
–На месте дома, где стояла моя детская кроватка и колыбель, сейчас проходят трамвайные пути. Это был старый купеческий дом красного кирпича со стенами метровой толщины, с печным отоплением. Мама готовила на керосинке, я каждое утро носил из сарая дрова. Конечно, с тех пор в Твери очень многое изменилось, но, к счастью, остались такие уникальные объекты, как Путевой дворец, замечательная россиевская набережная, школа № 12, в которой я учился. Так что многое, конечно, остается, и наши виртуальные филиалы – это тоже маленький кирпичик в общее дело сохранения старины и исторической памяти городов.
– Владимир Александрович, кем были ваши родители? Вы помните, как они впервые вас привели в музей?
– Мои родители москвичи, так что корни у меня московские. В 1920–1930-е годы отца перевели в Тверь: он военный. Вообще в семье только дед по линии отца имел отношение к искусству. Он учился какое-то время в Строгановском училище, правда, не окончил его, был художником-альфрейщиком, расписывал дома. А в остальном моя семья была далека от искусства. Это я уж сам почему-то стал интересоваться. Хотя начинал тоже с другого.
Я рос здесь, в Твери, в детстве лето всегда проводил в Москве, у бабушки. Там жили три маминых сестры, и поэтому мама желала вернуться обратно, все время говорила: «В Москву! В Москву!» А по линии отца там вообще масса родных, у него в семье было девять братьев и сестер. В Твери же сегодня у меня уже никого не осталось. Хотя до 24 лет с перерывом на три года (три года я в армии служил, тоже в Москве) я жил здесь. Ездил со школой на этюды в пушкинские места, в Берново, учился в Калининском индустриальном техникуме и занимался в художественной студии в Доме офицеров.
Потом, когда вернулся из армии и работал в НИИ Министерства обороны, у меня почему-то возник бзик, что нужно поступать в Академию художеств. Я ходил в Тверскую картинную галерею готовиться. Там девочки, и среди них Татьяна Савватеевна Куюкина, которая сейчас директор галереи, вели курс для начинающих искусствоведов, показывали альбомы с иллюстрациями, рассказывали. И так я начал изучать историю искусства, меня она заинтересовала.
– И вот уже 30 лет вы работаете в Русском музее. Что стало толчком к созданию системы виртуальных филиалов?
– Когда я начинал здесь работать, в музее существовал отдел советского современного искусства и художественной критики. Мы для Министерства культуры постоянно собирали материалы по музеям России. Тогда существовала система зональных выставок, и нас отправляли туда в командировки отбирать вещи на эти выставки, читать лекции по искусству. Когда рухнула вся эта система и началась перестройка, все эти возможности исчезли. Исчезла шефская работа, хотя и в ней были свои минусы… Система, конечно, устарела, но, как всегда, разрушили, не побеспокоившись о том, на чем крыша должна держаться. Мы почти утратили связи с музеями, с которыми всегда были в творческом контакте и вели общие научные темы.
Потом начали появляться возможности спонсорской поддержки, небюджетные средства для того, чтобы возобновить выставки из коллекции Русского музея по России. Но выставки приходят и уходят, а хотелось бы что-то оставить. И поскольку в Русском музее уже давно начиналась работа по компьютеризации и музей был морально готов к этому, появилась идея создания виртуальных филиалов.
– Какие проблемы при этом решил Русский музей?
– Мы знаем про то, что филиалы открывает Эрмитаж, но такая программа требует десятки миллионов. Русского искусство на Западе и за рубежом не знают, потому что ХХ век мы провели за железным занавесом. Сейчас, когда открывают его для себя, – удивляются. Вот год назад на знаменитой английской выставке, которую сопровождал скандал, иностранцев больше всего удивило, что русское искусство, оказывается, сопоставимо с европейским. Матисса они знают. А русское искусство не знают. Поэтому найти средства на какие-то столичные дворцы у нас просто нет возможности, не найти спонсоров. Скажем, французы гордятся своим искусством и дают Эрмитажу деньги на импрессионистов, голландцы гордятся своим искусством и дают деньги на программу «Новая крыша для Рембрандта». Я это говорю без ревности, просто нам сложнее. Потому что на русское искусство нам надо искать средства внутри страны.
Надо возродить традиции меценатства и спонсорства, которыми до революции Россия была гораздо богаче, чем другие европейские страны. Перед революцией, вспомним, сколько частных опер, частных балетов, музеев частных создавалось, передавалось городам?
Слава Богу, у нас появилась возможность найти средства для создания электронного виртуального аналога. И потом, было просто обидно: мы издаем альбомы, которые из-за наших налогов стоят огромных денег, проходят уникальные выставки, интересные публикации в сборниках музея, открытия, о которых люди даже не знают, музей живет сам в себе. Поэтому для нас виртуальные филиалы – это возможность как-то выплеснуть накопленное и дать людям возможность и получить информацию, и интересно провести досуг. В наши филиалы очень охотно приходят люди и проводят там время, особенно в маленьких городах.
– Другие крупномасштабные проекты будут в ближайшем будущем?
– 24 апреля состоится большая презентация – мы покажем те уникальные интерьеры, реставрацию которых закончили, – это Георгиевский зал в Михайловском замке и прилегающий к нему комплекс, целая анфилада Строгановского дворца, а также Зимний сад и прилегающие к нему помещения Мраморного дворца – удивительно красивые интерьеры, которых никто не видел.
Беседовала Алина Циопа
