Культура
Дмитрий Дибров: «О, счастливчик!» – это не про меня»
20 мартa
Однажды некий популярный в столичных тусовках психотерапевт как бы между прочим рассказал мне, что недавно пользовал Диму Диброва и составил портрет телезубра отечественного голубого экрана. Охотно отозвавшись на просьбу поделиться информацией, знаток человеческих душ поведал, что доминирующими чертами дибровского психотипа являются: демонстративность, стремление постоянно и любой ценой быть в центре внимания, беспредельный эгоцентризм, ненасытная жажда восхищения, удивления, почитания, поклонения, ярко выраженная способность к интригам и демагогии, задиристость и бесшабашность.
– Дима, вы человек, о котором большинство из нас с уверенностью говорит: «О, счастливчик!» Но ведь не может же быть, чтобы неглупый да к тому же небесталанный человек был всем в своей жизни доволен!
– Видите ли, какая штука… Вы попали в самую точку. Я ведь эмигрант. А человек может быть по-настоящему счастлив только там, где родился.
– Ушам своим не верю! Вы жалеете, что переехали из Ростова в Москву?!
– Несомненно! У нас в Ростове есть такое краеугольное понятие – Либердон, левый берег Дона. Там, в парке, прямо под акациями, работает открытое кафе «Зеленая горка». Я восхитительно сидел бы там по сей день! Представляете: я приходил туда часа так в четыре и ждал, смотрел: вот Мишка Марочкин идет, художник из местного Дворца пионеров, который днем рисует плакаты «Мы за Гагариным в космос полетим», а по ночам пишет под Ван Гога. Архимед появился, который виртуозно играет на гитаре. Виталик Калашников, поэт знаменитый ростовский. Какие-то девушки из сайентистского вуза за столик сели. Тут, конечно, периодически случался промискуитет, поскольку кусты рядом… Так вот мы и жили…
– Честно говоря, странно слышать от вас такие ностальгические «ахи». Неужели же и до вас добрался-таки кризис среднего возраста?
– Нет! Конечно, нет! Потому что это невозможно! Когда мне стареть-то? Мне некогда, у меня работа…
Что касается моего нового проекта, вы его осенью увидите. Пока рассказывать подробно ничего не буду, но моя передача будет похожа на другие как рак на рака, учитывая, что одно – смертельная болезнь, а другое – вкуснейшее из блюд. В общем, надеюсь, что с первого же прямого эфира зритель начнет пихать жену локтем: «Зин, гляди, это ж парень из моей деревни!»
– То есть звезд в вашем проекте не будет?
– Обязательно будут! Эфир – ведь это же не твоя собственность, он же кому-нибудь да принадлежит. И ты не просто так кого-нибудь приглашаешь и говоришь с ним, а с точки зрения сверхзадачи, которая перед тобой поставлена.
– Опять все упирается в финансовые вопросы?
– Да, деньги, денежки, они самые... Но, я вам скажу: меня это нисколько не огорчает. Во-первых, никакие зеленые листочки бумаги с портретами американских президентов не могут помешать порядочным людям таковыми и оставаться. А во-вторых, надо не рассуждать о том, кто, сколько и каким способом заработал, а что-то создавать самому. Нужно делать хоть что-нибудь! И тогда начинаешь понимать, что человеческое сообщество только тогда выдвигает отдельную личность на сколько-нибудь зацементированный постамент, если данный человек к этому предопределен. Уж поверьте мне на слово, никогда и никому, включая, извините, Филиппа Бедросовича, ничто не дается просто так.
– Вы таким тоном произнесли имя Киркорова, что у меня появилось подозрение: у вас с ним конфликт?
– Конфликтовать с кем-то мне не свойственно. Но история действительно была. Однажды, еще на НТВ, я хотел делать программу «Аутодафе» — представлять известного музыканта в невероятных аранжировках. И решил сделать шаг навстречу попсе — позвонил Филиппу Бедросовичу. А он практически накануне прочитал где-то в газете, что я – бес меня попутал! – брякнул в интервью: скорее всего, наши внуки не вспомнят Киркорова, а вспомнят «Битлз»... То есть понятно же, что когда я это говорил, то абсолютно не думал, что кого-нибудь обижаю! Оказалось – обижаю… Вот Филипп Бедросович и говорит мне: «И с чего это вы, господин Дибров, взялись решать за наших внуков, кого им вспоминать? Мы, знаете ли, Дмитрий Александрович, еще посмотрим, кого они вспомнят. Вполне возможно, что ваши битлы – всего лишь «На-На» эпохи Элвиса Пресли»... Я, честно говоря, не нашелся, что ответить, скомкал беседу и откланялся. Но с тех пор называю Киркорова только по имени-отчеству.
– Не хотелось бы в разговоре с вами банальничать, но не знаю, что можно сказать, кроме как: слава, увы, испортила много характеров и исковеркала много судеб…
– Причем, замечу я вам, самый сложный период в жизни тех, кто ее хлебнул, начинается, когда медные трубы вдруг замолкают и перед человеком встает архисложная задача: остаться производительной единицей. Но при этом производить не свой офигенный образ, а что-нибудь отдельное от себя.
– Вы ведь это ощутили на себе?
– Да еще как! Когда-то я первым притащил в совковое телевидение прямоэфирный телефон. Тогда ничего подобного еще не видели, не знали. Даже Ельцин упомянул его на встрече с журналистами. «Смотрите-ка, – сказал, – мне докладывали, что, оказывается, где-то на телевидении есть программа, куда каждый может позвонить и все может сказать!»
После этого нам звонили и спрашивали: сколько вы там президенту дали за то, что он вас рекламировал? И после этого пошло: «Димочка, Димочка»... Все стали меня особенно любить. Но я всегда, мне кажется, знал этому цену. Во всяком случае, очень скоро почувствовал, что эта штука меня разрушает.
– На самом пике славы?
– Конечно, где же еще? Помню, я просыпался утром и думал: у меня все есть – квартира, машина, девки. Может, пойти поесть? Так я не голоден, только ночью ел… Может, по городу гулять? Так чего я буду гулять бесцельно?.. Бабки заработать — так сколько же их можно зарабатывать? Может, пописать сходить? Так ведь тоже не хочу...
– Тупик?
– Да. Но, знаете, как-то так получается, что судьба ко мне благосклонна. Как-то ночью пацанва мыла мне машину. И тут подходит контролировавший их мужик: «Ух ты! Ты Дибров? Класс! Знаешь, дам-ка я тебе сейчас по роже, а потом буду всем хвастать: я избил Диброва». Я просто опешил: Герострат, понимаешь!..
– И тут вы прозрели…
– Да. Подъехала милиция, мужика скрутили, все обошлось. А на следующее утро я все бросил и ушел «за кадр». Меня через два месяца забыли, все пришлось начинать с самого начала, и я на всю жизнь запомнил, что, когда идешь по красной ковровой дорожке, у тебя в любой момент может развязаться шнурок на ботинке. Во всяком случае, с тех пор я уже ничего не боюсь. Место на ТВ мне всегда найдется.
– А как вы сами для себя определяете, хорошая получилась передача или плохая?
– Элементарно! Если в прямом эфире ты не говоришь собеседнику: «Вот, черт, время ушло, а мне так хотелось бы с вами поговорит о...», – значит, это плохая передача. Если ты говоришь: «Ну и наконец последний вопрос: что бы вы хотели на прощание сказать нашим телезрителям?» Или: «Какой вопрос вы бы хотели сами себе задать, но не слышали пока от журналиста?» Вот это – все, это конец передачи. Значит, ты плохой ведущий. Конец должен быть скомкан.
Беседовал Владимир Ермолаев
– Дима, вы человек, о котором большинство из нас с уверенностью говорит: «О, счастливчик!» Но ведь не может же быть, чтобы неглупый да к тому же небесталанный человек был всем в своей жизни доволен!
– Видите ли, какая штука… Вы попали в самую точку. Я ведь эмигрант. А человек может быть по-настоящему счастлив только там, где родился.
– Ушам своим не верю! Вы жалеете, что переехали из Ростова в Москву?!
– Несомненно! У нас в Ростове есть такое краеугольное понятие – Либердон, левый берег Дона. Там, в парке, прямо под акациями, работает открытое кафе «Зеленая горка». Я восхитительно сидел бы там по сей день! Представляете: я приходил туда часа так в четыре и ждал, смотрел: вот Мишка Марочкин идет, художник из местного Дворца пионеров, который днем рисует плакаты «Мы за Гагариным в космос полетим», а по ночам пишет под Ван Гога. Архимед появился, который виртуозно играет на гитаре. Виталик Калашников, поэт знаменитый ростовский. Какие-то девушки из сайентистского вуза за столик сели. Тут, конечно, периодически случался промискуитет, поскольку кусты рядом… Так вот мы и жили…
– Честно говоря, странно слышать от вас такие ностальгические «ахи». Неужели же и до вас добрался-таки кризис среднего возраста?
– Нет! Конечно, нет! Потому что это невозможно! Когда мне стареть-то? Мне некогда, у меня работа…
Что касается моего нового проекта, вы его осенью увидите. Пока рассказывать подробно ничего не буду, но моя передача будет похожа на другие как рак на рака, учитывая, что одно – смертельная болезнь, а другое – вкуснейшее из блюд. В общем, надеюсь, что с первого же прямого эфира зритель начнет пихать жену локтем: «Зин, гляди, это ж парень из моей деревни!»
– То есть звезд в вашем проекте не будет?
– Обязательно будут! Эфир – ведь это же не твоя собственность, он же кому-нибудь да принадлежит. И ты не просто так кого-нибудь приглашаешь и говоришь с ним, а с точки зрения сверхзадачи, которая перед тобой поставлена.
– Опять все упирается в финансовые вопросы?
– Да, деньги, денежки, они самые... Но, я вам скажу: меня это нисколько не огорчает. Во-первых, никакие зеленые листочки бумаги с портретами американских президентов не могут помешать порядочным людям таковыми и оставаться. А во-вторых, надо не рассуждать о том, кто, сколько и каким способом заработал, а что-то создавать самому. Нужно делать хоть что-нибудь! И тогда начинаешь понимать, что человеческое сообщество только тогда выдвигает отдельную личность на сколько-нибудь зацементированный постамент, если данный человек к этому предопределен. Уж поверьте мне на слово, никогда и никому, включая, извините, Филиппа Бедросовича, ничто не дается просто так.
– Вы таким тоном произнесли имя Киркорова, что у меня появилось подозрение: у вас с ним конфликт?
– Конфликтовать с кем-то мне не свойственно. Но история действительно была. Однажды, еще на НТВ, я хотел делать программу «Аутодафе» — представлять известного музыканта в невероятных аранжировках. И решил сделать шаг навстречу попсе — позвонил Филиппу Бедросовичу. А он практически накануне прочитал где-то в газете, что я – бес меня попутал! – брякнул в интервью: скорее всего, наши внуки не вспомнят Киркорова, а вспомнят «Битлз»... То есть понятно же, что когда я это говорил, то абсолютно не думал, что кого-нибудь обижаю! Оказалось – обижаю… Вот Филипп Бедросович и говорит мне: «И с чего это вы, господин Дибров, взялись решать за наших внуков, кого им вспоминать? Мы, знаете ли, Дмитрий Александрович, еще посмотрим, кого они вспомнят. Вполне возможно, что ваши битлы – всего лишь «На-На» эпохи Элвиса Пресли»... Я, честно говоря, не нашелся, что ответить, скомкал беседу и откланялся. Но с тех пор называю Киркорова только по имени-отчеству.
– Не хотелось бы в разговоре с вами банальничать, но не знаю, что можно сказать, кроме как: слава, увы, испортила много характеров и исковеркала много судеб…
– Причем, замечу я вам, самый сложный период в жизни тех, кто ее хлебнул, начинается, когда медные трубы вдруг замолкают и перед человеком встает архисложная задача: остаться производительной единицей. Но при этом производить не свой офигенный образ, а что-нибудь отдельное от себя.
– Вы ведь это ощутили на себе?
– Да еще как! Когда-то я первым притащил в совковое телевидение прямоэфирный телефон. Тогда ничего подобного еще не видели, не знали. Даже Ельцин упомянул его на встрече с журналистами. «Смотрите-ка, – сказал, – мне докладывали, что, оказывается, где-то на телевидении есть программа, куда каждый может позвонить и все может сказать!»
После этого нам звонили и спрашивали: сколько вы там президенту дали за то, что он вас рекламировал? И после этого пошло: «Димочка, Димочка»... Все стали меня особенно любить. Но я всегда, мне кажется, знал этому цену. Во всяком случае, очень скоро почувствовал, что эта штука меня разрушает.
– На самом пике славы?
– Конечно, где же еще? Помню, я просыпался утром и думал: у меня все есть – квартира, машина, девки. Может, пойти поесть? Так я не голоден, только ночью ел… Может, по городу гулять? Так чего я буду гулять бесцельно?.. Бабки заработать — так сколько же их можно зарабатывать? Может, пописать сходить? Так ведь тоже не хочу...
– Тупик?
– Да. Но, знаете, как-то так получается, что судьба ко мне благосклонна. Как-то ночью пацанва мыла мне машину. И тут подходит контролировавший их мужик: «Ух ты! Ты Дибров? Класс! Знаешь, дам-ка я тебе сейчас по роже, а потом буду всем хвастать: я избил Диброва». Я просто опешил: Герострат, понимаешь!..
– И тут вы прозрели…
– Да. Подъехала милиция, мужика скрутили, все обошлось. А на следующее утро я все бросил и ушел «за кадр». Меня через два месяца забыли, все пришлось начинать с самого начала, и я на всю жизнь запомнил, что, когда идешь по красной ковровой дорожке, у тебя в любой момент может развязаться шнурок на ботинке. Во всяком случае, с тех пор я уже ничего не боюсь. Место на ТВ мне всегда найдется.
– А как вы сами для себя определяете, хорошая получилась передача или плохая?
– Элементарно! Если в прямом эфире ты не говоришь собеседнику: «Вот, черт, время ушло, а мне так хотелось бы с вами поговорит о...», – значит, это плохая передача. Если ты говоришь: «Ну и наконец последний вопрос: что бы вы хотели на прощание сказать нашим телезрителям?» Или: «Какой вопрос вы бы хотели сами себе задать, но не слышали пока от журналиста?» Вот это – все, это конец передачи. Значит, ты плохой ведущий. Конец должен быть скомкан.
Беседовал Владимир Ермолаев
