Культура
Алексей Петренко: «Надо знать место, время и дозу»
26 мартa
Неизвестно, с чьей легкой руки, но журналисты взяли за обыкновение называть Алексея Петренко «великим и могучим притихшим вулканом». Нельзя сказать, чтобы в этом определении не было смысла. Велик и могуч Алексей Васильевич по-настоящему. Но если вдуматься, гораздо удачнее обозначил натуру Петренко Элем Климов, сказавший, что Петренко «не человек, а Человечище. И уж тем более не персонаж, а Персона». Правда, сам Человечище не только не считает себя Персоной, но даже полагает, что ничего особенного в жизни не сделал.
– Алексей Васильевич, ваша супруга, Галина Петровна, однажды сказала: «Вся русская классика прошла мимо него. Планида. Из 100 ролей он от 98 отказался…» Это почему так случилось?
– Эк вы сразу про что начали! Нельзя так буквально спрашивать. Человека сперва надо разгорячить маненько...
– Тогда для разминки начнем издалека. Вам самому кого легче играть – персонаж из прежних времен или современника?
– Снова вопрос на засыпку! Ну как вам сказать? К примеру, когда я у Светланы Дружининой играл князя Голицына в «Анне Иоанновне», было ой как непросто. Я ж вырос и большую часть жизни прожил в советское время. Так откуда ж мне знать о правилах придворного этикета? Вот и приходится надеяться на подсказки консультантов, чтобы не протянуть в восемнадцатый век «совдепию», которая у нас в крови.
– Да уж… Партийно-номенклатурную интонацию нам всем, кто родом из СССР, вбили в голову крепко.
– Не вправе я судить других. Да и о политике не хочу говорить. Зачем это? Чтобы дураком себя выставить, рассуждая о том, в чем не смыслишь? Нет уж! Вы меня лучше про профессию спрашивайте!
– Я про нашу ментальность заговорила потому, что вспомнила, как точно вы сыграли присяжного-пенсионера в «Двенадцати» у Никиты Михалкова.
– Это вы про мой возраст намекаете?
– Боже упаси! Мне кажется, вы сейчас в самом расцвете!
– Про расцвет сам я, честно сказать, не очень в курсе. Но, видите ли, я когда-то сдуру брякнул одному вашему коллеге, что моя настоящая профессиональная жизнь начнется после 70 лет. Он это у себя в газете написал. Вот теперь мне и приходится соответствовать.
– А это правда, что вы не любите журналистов?
– Молва… Я к вам, газетчикам, доброжелательно отношусь. Очень. Да и как может быть иначе, если у меня дома два журналиста – и жена вот, Галина Петровна, и сын Миша. Так что я вам иной раз даже сочувствую – сколько ж вам ездить-то приходится!.. Другое дело, что сам я газеты уже лет пять как не читаю, потому что смысла в этом не вижу. Времени на этом свете у меня осталось совсем мало, что ж его попусту транжирить-то? Телевизор, и тот включаю дня через три на четвертый. Чаще ни к чему. А что интервью не даю, так это оттого, что не понимаю, о чем можно спрашивать артиста. Наша профессия – присваивать, воровать чужие мысли и их произносить, выдавать за свои. А вам, журналистам, все-таки следует ходить к тем, кто сам сочиняет и мыслит…
– Вам ли говорить, что чужие мысли воруете!
– А как иначе? Подворовываю… Тут ведь самое важное – знать, у кого берешь. Я вот, к примеру, люблю Федора Михайловича читать. Одно плохо – его нельзя потреблять в больших дозах – шибко душу бередит. Но когда вечерок посижу, почитаю, словно сил прибавляется – берусь делать свою работу.
– Есть партнеры, с кем вам нравится работать больше всего?
– Так ведь это всегда с теми, кто сейчас рядом. Даже вот когда пел у вас, в Питере, романсы с симфоническим оркестром, думал: это ж чудо, какие музыканты со мной выступают. Вот, ей-богу, так бы и работал с ними до конца жизни.
– Я спросила вообще-то про драматических актеров...
– Да много таких-то. И Володя Ильин, и Игорь Ливанов, и Оля Волкова, и Богдан Ступка. Эти ж ребята из тех, кому палец в рот не клади. Чуть зазеваешься, они сыграют и за себя, и за тебя, и за того парня.
– При такой работе надо постоянно быть в напряжении, а это наверняка выматывает. Долго потом восстанавливаетесь?
– Бывает, что и по три дня отойти не могу. Но это только в том случае, ежели есть возможность. А когда ее нет, иду и играю без перерыва. Сил на это пока еще хватает, слава Богу. А чтобы они не иссякли, я изобрел себе способ быстро приходить в норму. Завел себе гантельки.
– Какие ж гантели могут быть после двух инфарктов, Алексей Васильевич?!
– Врачи, конечно, не велят, говорят: от поднятия тяжестей получается очень большая нагрузка для сердца. Но я придумал, как эти тяжести уполовинить. Поднимаю не сразу обе гантельки, а по одной – сначала правой рукой, а потом левой. И ничего, нормально получается. А докторам не обязательно про это рассказывать – они ж все равно не поймут, что я больше, чем они, знаю про свое здоровье. Иной раз и вовсе тяжко приходится. Вот вы помните сцену Масленицы в «Сибирском цирюльнике?»
– Вы там в сильном подпитии с цыганами вприсядку пляшете.
– Вот! А на мне тогда было навешано килограммов сорок разного реквизита. Костюмеры за один раз все принести не могли, а мне – плясать цыганочку. Да еще Никита Михалков налил мне тогда водки.
– Разве такой эпизод можно сыграть на трезвую голову?
– Так только по трезвости и можно! Перед работой вообще пить нельзя. Это шибко мешает. Бывают, конечно, в жизни ситуации, когда наша беленькая идет на пользу. Только надо знать место, время и дозу. Иной раз все внутри кипит, а рванешь стакан, и, глядишь, минут через пятнадцать отлегло от сердца. Я ведь горячий по натуре, несдержанный, так что все это на собственном опыте испытал.
– Кстати, уже можно по второму разу первый вопрос задавать?
– Это про то, отчего я классику мало играл? Так тут все просто: отказывался. Потому как всеядности не терплю. По мне – лучше пусть будет немного, но толково.
– Были роли, на которые бы лучше и не соглашались?
– Как же, были. Три таких есть. Но вы про них не спрашивайте, все равно ничего говорить не стану.
– А о самых любимых работах скажете?
– Об одной, самой заветной, скажу. В том, что она у меня вообще появилась, усматриваю Божий промысел. Я ведь когда начал читать русские народные сказки, думал: вот состарюсь, буду ходить по детским садам и за харчи перед ребятишками выступать. Ан вышло по-другому. Записал на АТV целый цикл – 24 серии. И теперь вот размечтался сделать то же самое с украинскими, белорусскими и болгарскими сказками. Причем чтоб обязательно – на языке оригинала! Как иначе-то? Украинским и белорусским я вполне сносно владею, а болгарский, дайте срок, подучу.
– Грандиозный вы задумали проект!
– Ну да… Только, может быть, Господь Бог устроит свой проект – самый главный…
– Как-то это вы нехорошо сейчас сказали…
– Вот дела! Вы теперь это у себя в газете напишете, и люди начнут говорить: «Петренко стал совсем смурной».
– Так я ж могу эту фразу и вычеркнуть!
– А и не надо, пускай остается! Только вы – вот что. Вы в самом конце обязательно припишите: «Не дождетесь!»
Беседовала Светлана Белоусова
– Алексей Васильевич, ваша супруга, Галина Петровна, однажды сказала: «Вся русская классика прошла мимо него. Планида. Из 100 ролей он от 98 отказался…» Это почему так случилось?
– Эк вы сразу про что начали! Нельзя так буквально спрашивать. Человека сперва надо разгорячить маненько...
– Тогда для разминки начнем издалека. Вам самому кого легче играть – персонаж из прежних времен или современника?
– Снова вопрос на засыпку! Ну как вам сказать? К примеру, когда я у Светланы Дружининой играл князя Голицына в «Анне Иоанновне», было ой как непросто. Я ж вырос и большую часть жизни прожил в советское время. Так откуда ж мне знать о правилах придворного этикета? Вот и приходится надеяться на подсказки консультантов, чтобы не протянуть в восемнадцатый век «совдепию», которая у нас в крови.
– Да уж… Партийно-номенклатурную интонацию нам всем, кто родом из СССР, вбили в голову крепко.
– Не вправе я судить других. Да и о политике не хочу говорить. Зачем это? Чтобы дураком себя выставить, рассуждая о том, в чем не смыслишь? Нет уж! Вы меня лучше про профессию спрашивайте!
– Я про нашу ментальность заговорила потому, что вспомнила, как точно вы сыграли присяжного-пенсионера в «Двенадцати» у Никиты Михалкова.
– Это вы про мой возраст намекаете?
– Боже упаси! Мне кажется, вы сейчас в самом расцвете!
– Про расцвет сам я, честно сказать, не очень в курсе. Но, видите ли, я когда-то сдуру брякнул одному вашему коллеге, что моя настоящая профессиональная жизнь начнется после 70 лет. Он это у себя в газете написал. Вот теперь мне и приходится соответствовать.
– А это правда, что вы не любите журналистов?
– Молва… Я к вам, газетчикам, доброжелательно отношусь. Очень. Да и как может быть иначе, если у меня дома два журналиста – и жена вот, Галина Петровна, и сын Миша. Так что я вам иной раз даже сочувствую – сколько ж вам ездить-то приходится!.. Другое дело, что сам я газеты уже лет пять как не читаю, потому что смысла в этом не вижу. Времени на этом свете у меня осталось совсем мало, что ж его попусту транжирить-то? Телевизор, и тот включаю дня через три на четвертый. Чаще ни к чему. А что интервью не даю, так это оттого, что не понимаю, о чем можно спрашивать артиста. Наша профессия – присваивать, воровать чужие мысли и их произносить, выдавать за свои. А вам, журналистам, все-таки следует ходить к тем, кто сам сочиняет и мыслит…
– Вам ли говорить, что чужие мысли воруете!
– А как иначе? Подворовываю… Тут ведь самое важное – знать, у кого берешь. Я вот, к примеру, люблю Федора Михайловича читать. Одно плохо – его нельзя потреблять в больших дозах – шибко душу бередит. Но когда вечерок посижу, почитаю, словно сил прибавляется – берусь делать свою работу.
– Есть партнеры, с кем вам нравится работать больше всего?
– Так ведь это всегда с теми, кто сейчас рядом. Даже вот когда пел у вас, в Питере, романсы с симфоническим оркестром, думал: это ж чудо, какие музыканты со мной выступают. Вот, ей-богу, так бы и работал с ними до конца жизни.
– Я спросила вообще-то про драматических актеров...
– Да много таких-то. И Володя Ильин, и Игорь Ливанов, и Оля Волкова, и Богдан Ступка. Эти ж ребята из тех, кому палец в рот не клади. Чуть зазеваешься, они сыграют и за себя, и за тебя, и за того парня.
– При такой работе надо постоянно быть в напряжении, а это наверняка выматывает. Долго потом восстанавливаетесь?
– Бывает, что и по три дня отойти не могу. Но это только в том случае, ежели есть возможность. А когда ее нет, иду и играю без перерыва. Сил на это пока еще хватает, слава Богу. А чтобы они не иссякли, я изобрел себе способ быстро приходить в норму. Завел себе гантельки.
– Какие ж гантели могут быть после двух инфарктов, Алексей Васильевич?!
– Врачи, конечно, не велят, говорят: от поднятия тяжестей получается очень большая нагрузка для сердца. Но я придумал, как эти тяжести уполовинить. Поднимаю не сразу обе гантельки, а по одной – сначала правой рукой, а потом левой. И ничего, нормально получается. А докторам не обязательно про это рассказывать – они ж все равно не поймут, что я больше, чем они, знаю про свое здоровье. Иной раз и вовсе тяжко приходится. Вот вы помните сцену Масленицы в «Сибирском цирюльнике?»
– Вы там в сильном подпитии с цыганами вприсядку пляшете.
– Вот! А на мне тогда было навешано килограммов сорок разного реквизита. Костюмеры за один раз все принести не могли, а мне – плясать цыганочку. Да еще Никита Михалков налил мне тогда водки.
– Разве такой эпизод можно сыграть на трезвую голову?
– Так только по трезвости и можно! Перед работой вообще пить нельзя. Это шибко мешает. Бывают, конечно, в жизни ситуации, когда наша беленькая идет на пользу. Только надо знать место, время и дозу. Иной раз все внутри кипит, а рванешь стакан, и, глядишь, минут через пятнадцать отлегло от сердца. Я ведь горячий по натуре, несдержанный, так что все это на собственном опыте испытал.
– Кстати, уже можно по второму разу первый вопрос задавать?
– Это про то, отчего я классику мало играл? Так тут все просто: отказывался. Потому как всеядности не терплю. По мне – лучше пусть будет немного, но толково.
– Были роли, на которые бы лучше и не соглашались?
– Как же, были. Три таких есть. Но вы про них не спрашивайте, все равно ничего говорить не стану.
– А о самых любимых работах скажете?
– Об одной, самой заветной, скажу. В том, что она у меня вообще появилась, усматриваю Божий промысел. Я ведь когда начал читать русские народные сказки, думал: вот состарюсь, буду ходить по детским садам и за харчи перед ребятишками выступать. Ан вышло по-другому. Записал на АТV целый цикл – 24 серии. И теперь вот размечтался сделать то же самое с украинскими, белорусскими и болгарскими сказками. Причем чтоб обязательно – на языке оригинала! Как иначе-то? Украинским и белорусским я вполне сносно владею, а болгарский, дайте срок, подучу.
– Грандиозный вы задумали проект!
– Ну да… Только, может быть, Господь Бог устроит свой проект – самый главный…
– Как-то это вы нехорошо сейчас сказали…
– Вот дела! Вы теперь это у себя в газете напишете, и люди начнут говорить: «Петренко стал совсем смурной».
– Так я ж могу эту фразу и вычеркнуть!
– А и не надо, пускай остается! Только вы – вот что. Вы в самом конце обязательно припишите: «Не дождетесь!»
Беседовала Светлана Белоусова
