Культура
Алексей Серебряков: «Идеи приходят во время еды»
07 апреля
Через пару недель на экраны выходит вторая часть кинодилогии «Обитаемый остров», снятой Федором Бондарчуком по одноименному роману братьев Стругацких. В продолжении саги о вмешательстве Максима Каммерера в жизнь планеты Саракш одна из основных ролей – роль Странника. Харизматичный персонаж был отдан одному из самых харизматичных актеров – Алексею Серебрякову.
– Алексей, это правда, вас Бондарчук не только без проб позвал в свой проект, но и сразу предложил роль Странника?
– Это правда. Я прочитал сценарий и сделал к нему огромное количество замечаний. Какие-то из них были учтены, какие-то – нет. Обмен идеями продолжался и на съемочной площадке. Обычно это происходило так. Мы садились за стол, очень вкусно ели… Кстати, Федя в принципе любит вкусно поесть. Садились, ели, потом что-то обсуждали и вместе намечали, что мы будем делать дальше. Федя высказывал свои пожелания. Я иногда высказывал какие-то сомнения. Мы приводили свои обсуждения под общий знаменатель — вот и все. В общем все происходило очень гармонично и комфортно.
– А как насчет нового для вас опыта съемок в фантастическом кино?
– Да, мне еще никогда не доводилось сниматься на зеленом фоне. То есть что-то делать, понимая, что я увижу конечный результат своего труда только через год-два. Во время съемок само ощущение того, что тросы потом будут стираться, будут дорисовываться задник и фоны, было забавным. А еще для моего персонажа сделали машину — настоящую машину будущего. Я не совсем понял, из чего она была переделана. Но ездила она плохо – количество металла, содержащееся в ней, не придавало ей резвости. Тем не менее выглядела она очень убедительно и симпатично.
– Вы много снимаетесь и у московских, и у питерских режиссеров. Есть какая-то разница в стиле работы?
– Вы знаете, есть. В Питере режиссеры в большей степени мучаются (хотя сразу оговорю, это не касается Балабанова, Рогожкина или Месхиева – с ними-то все в порядке), а московские, в большей степени, готовы получать удовольствие от работы. В Питере шаманствуют, добиваясь выверенности картинки и зачастую при этом теряя энергию. Это как джаз – можно точно по нотам, но без энергии, а можно мимо нот, но с такой энергией, что все вокруг заводятся. Вот на съемках «Обитаемого острова» меня все время не покидало ощущение, что я оказался в Голливуде, — группа в 200 человек, массовки не счесть, транспорт, невероятные декорации. Это ощущение наполняло меня ответственностью и азартом.
– Как известно, в романе Стругацких всем вершат Неизвестные Отцы. В другом фильме, в котором вы снялись, – «Сезон дождей» – есть герой – масон, ведущий теневую политическую деятельность. А вы верите в теории заговоров?
– Я верю, что миром правит несколько серьезных личных амбиций, подкрепленных огромным количеством материальных средств, и что не сложно устроить в какой-нибудь стране переворот, только лишь создав соответствующую экономическую конструкцию. Но поскольку мы входим в век всеобщей компьютеризации, жизнь всего общества в конце концов будет зависеть от тех мальчиков, которые могут взламывать всякие коды. И если у этого мальчика появится внутренняя амбиция «я хочу решать, кто имеет право жить, кто не имеет», то случится, конечно, беда. И это страшно, тем более что эгоцентризм человечества достиг такого высокого уровня, когда люди стали считать: я один такой, меня такого больше никогда не будет, и я хочу жить не так, как вы требуете от меня, а так, как мне этого хочется. И человек берет в руки оружие и расстреливает четыре десятка людей. Просто потому, что он этого хочет.
– Вы вообще любите поговорить о политике?
– А чего о ней говорить? Она, к сожалению такая, какая она есть. Мало того, все запуталось окончательно – в том, что касается политического обустройства, понимания того, как должна строиться жизнь между различными народами. Это такая нелепость и глупость бесконечная – все эти разделения на страны. Поскольку уже понятно, что, собственно говоря, все мы живем на одной планете. Мы все зем-ляне. И то, что происходит между отдельными людьми, движимыми амбициями власти, наполеоновскими комплексами, – все это не-ле-по.
– Вернемся к кино. Вы очень много снимаетесь…
– Поверьте, я бы снимался гораздо более избирательно, если бы моя материальная конструкция мне это позволяла. Но я так зарабатываю деньги. На себя, на семью. Мне есть о ком заботиться. Знаете, когда де Ниро стал появляться в каких-то проходных фильмах, я все думал: «Зачем?! После того, что ты сделал, ты же можешь выбирать. Надо думать, материально-то ты обеспечен…» А потом я понял, что движет господином де Ниро. Ему просто нравится слышать команду «Мотор!».
– А вы, значит, не готовы работать только ради команды «Мотор!»?
– Нет. Я не до такой степени подсажен на кино.
– И все же, боитесь простоя?
– Боюсь. Поэтому пытаюсь потихоньку создавать себе некий путь перемещения. Из артиста, который с возрастом будет все меньше востребован, что неминуемо. Потому что уже для нынешней зрительской аудитории я старый. И скоро я и вовсе благополучно перейду на роли отцов главных героев. А это значит уже не 20 съемочных дней, а три. И это уже совсем другие гонорары…
– Согласитесь, есть несправедливость в том, что снимается актер в роли такого Грязного Гарри и получает гонорар в разы больше, чем самый гениальный режиссер – «мозг» фильма.
– Так артисту в большей степени платят не за то, что он исполняет, а за то, что он свою фамилию и свое лицо отдает на потребу публике. На то, что после выхода фильма этот артист будет обречен фотографироваться с чужими людьми, расписываться на каких-то клочках бумаги, отвечать на вопросы журналистов: «А как вы играли эту роль? А расскажите что-нибудь забавное». Приезжая же с премьерным фильмом, встречаться с высокопоставленными чиновниками города, с бизнесменами, пить с ними водку, улыбаться весь вечер и делать вид, что мечтал об этой встрече всю жизнь. Вот за эти беспокойства на самом деле платят артистам.
– Судя по всему, вас это повышенное внимание раздражает?
– Ну а как вы думаете?..
Беседовала Елена Борова
– Алексей, это правда, вас Бондарчук не только без проб позвал в свой проект, но и сразу предложил роль Странника?
– Это правда. Я прочитал сценарий и сделал к нему огромное количество замечаний. Какие-то из них были учтены, какие-то – нет. Обмен идеями продолжался и на съемочной площадке. Обычно это происходило так. Мы садились за стол, очень вкусно ели… Кстати, Федя в принципе любит вкусно поесть. Садились, ели, потом что-то обсуждали и вместе намечали, что мы будем делать дальше. Федя высказывал свои пожелания. Я иногда высказывал какие-то сомнения. Мы приводили свои обсуждения под общий знаменатель — вот и все. В общем все происходило очень гармонично и комфортно.
– А как насчет нового для вас опыта съемок в фантастическом кино?
– Да, мне еще никогда не доводилось сниматься на зеленом фоне. То есть что-то делать, понимая, что я увижу конечный результат своего труда только через год-два. Во время съемок само ощущение того, что тросы потом будут стираться, будут дорисовываться задник и фоны, было забавным. А еще для моего персонажа сделали машину — настоящую машину будущего. Я не совсем понял, из чего она была переделана. Но ездила она плохо – количество металла, содержащееся в ней, не придавало ей резвости. Тем не менее выглядела она очень убедительно и симпатично.
– Вы много снимаетесь и у московских, и у питерских режиссеров. Есть какая-то разница в стиле работы?
– Вы знаете, есть. В Питере режиссеры в большей степени мучаются (хотя сразу оговорю, это не касается Балабанова, Рогожкина или Месхиева – с ними-то все в порядке), а московские, в большей степени, готовы получать удовольствие от работы. В Питере шаманствуют, добиваясь выверенности картинки и зачастую при этом теряя энергию. Это как джаз – можно точно по нотам, но без энергии, а можно мимо нот, но с такой энергией, что все вокруг заводятся. Вот на съемках «Обитаемого острова» меня все время не покидало ощущение, что я оказался в Голливуде, — группа в 200 человек, массовки не счесть, транспорт, невероятные декорации. Это ощущение наполняло меня ответственностью и азартом.
– Как известно, в романе Стругацких всем вершат Неизвестные Отцы. В другом фильме, в котором вы снялись, – «Сезон дождей» – есть герой – масон, ведущий теневую политическую деятельность. А вы верите в теории заговоров?
– Я верю, что миром правит несколько серьезных личных амбиций, подкрепленных огромным количеством материальных средств, и что не сложно устроить в какой-нибудь стране переворот, только лишь создав соответствующую экономическую конструкцию. Но поскольку мы входим в век всеобщей компьютеризации, жизнь всего общества в конце концов будет зависеть от тех мальчиков, которые могут взламывать всякие коды. И если у этого мальчика появится внутренняя амбиция «я хочу решать, кто имеет право жить, кто не имеет», то случится, конечно, беда. И это страшно, тем более что эгоцентризм человечества достиг такого высокого уровня, когда люди стали считать: я один такой, меня такого больше никогда не будет, и я хочу жить не так, как вы требуете от меня, а так, как мне этого хочется. И человек берет в руки оружие и расстреливает четыре десятка людей. Просто потому, что он этого хочет.
– Вы вообще любите поговорить о политике?
– А чего о ней говорить? Она, к сожалению такая, какая она есть. Мало того, все запуталось окончательно – в том, что касается политического обустройства, понимания того, как должна строиться жизнь между различными народами. Это такая нелепость и глупость бесконечная – все эти разделения на страны. Поскольку уже понятно, что, собственно говоря, все мы живем на одной планете. Мы все зем-ляне. И то, что происходит между отдельными людьми, движимыми амбициями власти, наполеоновскими комплексами, – все это не-ле-по.
– Вернемся к кино. Вы очень много снимаетесь…
– Поверьте, я бы снимался гораздо более избирательно, если бы моя материальная конструкция мне это позволяла. Но я так зарабатываю деньги. На себя, на семью. Мне есть о ком заботиться. Знаете, когда де Ниро стал появляться в каких-то проходных фильмах, я все думал: «Зачем?! После того, что ты сделал, ты же можешь выбирать. Надо думать, материально-то ты обеспечен…» А потом я понял, что движет господином де Ниро. Ему просто нравится слышать команду «Мотор!».
– А вы, значит, не готовы работать только ради команды «Мотор!»?
– Нет. Я не до такой степени подсажен на кино.
– И все же, боитесь простоя?
– Боюсь. Поэтому пытаюсь потихоньку создавать себе некий путь перемещения. Из артиста, который с возрастом будет все меньше востребован, что неминуемо. Потому что уже для нынешней зрительской аудитории я старый. И скоро я и вовсе благополучно перейду на роли отцов главных героев. А это значит уже не 20 съемочных дней, а три. И это уже совсем другие гонорары…
– Согласитесь, есть несправедливость в том, что снимается актер в роли такого Грязного Гарри и получает гонорар в разы больше, чем самый гениальный режиссер – «мозг» фильма.
– Так артисту в большей степени платят не за то, что он исполняет, а за то, что он свою фамилию и свое лицо отдает на потребу публике. На то, что после выхода фильма этот артист будет обречен фотографироваться с чужими людьми, расписываться на каких-то клочках бумаги, отвечать на вопросы журналистов: «А как вы играли эту роль? А расскажите что-нибудь забавное». Приезжая же с премьерным фильмом, встречаться с высокопоставленными чиновниками города, с бизнесменами, пить с ними водку, улыбаться весь вечер и делать вид, что мечтал об этой встрече всю жизнь. Вот за эти беспокойства на самом деле платят артистам.
– Судя по всему, вас это повышенное внимание раздражает?
– Ну а как вы думаете?..
Беседовала Елена Борова
