Культура
Тонино Гуэрра: «Шедевры требуют поклонения»
28 апреля
Документальный фильм, что сейчас о нем снимают, называется просто – «Тонино». Киногруппа переезжает из страны в страну, из города в город, чтобы навсегда сохранить на пленке места, которые особенно дороги человеку, создавшему безграничный и бескрайний мир бесчисленных образов, воплощенных Феллини и Антониони, братьями Тавиани и Франческо Рози, Тео Ангелопулосом и Андреем Тарковским.
Тонино Гуэрра уже 89, и он говорит, что нынешнее путешествие – путь старого человека в детство, где возможно бессмертие. Возможен Рай, наполненный величайшей во все времена музыкой – шумом дождя. Прекраснейшей живописью, передающей совершенство прожилок падающего с дерева листочка. Искрящимися, словно грани драгоценного кристалла, словами. Грандиозной по своей выразительности скульптурой облаков. Виртуозными балетными па кружащейся в воздушных потоках бабочки. И все это, переплетаясь с высказанными вслух мыслями, рождает новую жизнь, имя которой – кино…
– Синьор Гуэрра, сколько уже времени вы делаете свой новый фильм?
– Вы, наверное, хотите, чтобы я назвал точную дату начала съемок? Спросите об этом у моей жены, Лоры. Она, скорее всего, ответит на ваш вопрос. А я только могу объяснить вам, что люди заблуждаются, когда считают, что кино снимается быстро. На самом деле оно появляется на свет очень долго и очень трудно. Начинается с пробуждения общей для нескольких людей мечты, с желания о чем-то вместе подумать. И длится ровно столько минут, дней или месяцев, сколько требуется, чтобы рассказать людям о мире внутри них самих.
– Вы создавали кино с величайшими из великих. Скажите…
– Нет-нет! Не спешите задавать вопрос о том, как мне работалось с Антониони или Тарковским! Прежде всего нужно понять, что я просто писал сочинения для кинолент. Рассказывал на бумаге истории, которые мне хотелось бы нашептать людям на ухо. А режиссеры уже преображали их на свой лад – так, как считали нужным, как чувствовали. Главный автор фильма – это не сценарист, создающий некий костяк фильма. На съемочной площадке режиссер – царь и бог. Художник, творящий новый мир. При этом настоящий художник всегда создает то, чего до него никогда не было. Каждый из тех, с кем мне посчастливилось работать, был совершенно отдельной Вселенной. Феллини, например, всегда говорил, что когда ты стоишь с камерой, есть только ты и она. Вокруг тебя нет и не может быть ничего, кроме твоих мыслей, – ни натуры, ни декораций, ни диалогов, написанных кем-то для актеров.
Впрочем, так рассуждал не он один. Многие режиссеры считали, что слова, из которых складывается сценарий, могут помешать образам кино, и делали картину такой, какой ее чувствовали.
– То есть участь сценариста – всегда оставаться как бы «на вторых ролях»?
– Это очень трудный вопрос, я даже не знаю, что ответить… Когда Тео Ангелопулос приходил ко мне обсудить сценарий, мы всегда пили кофе. Разговаривали час, два, три. Он держал в руках чашечку величиной с наперсток, а я слушал его и думал, что он обращается не ко мне, а к своему кофе...
У Франческо Рози была, как вы, русские, говорите, своя фишка. Все время, пока мы обсуждали фильм, он раскладывал и перекладывал на столе множество карандашей, ластиков, ручек, которые зачем-то всегда носил с собой. Зачем они ему были нужны, так и осталось для меня тайной, потому что Франческо никогда ничего не записывал, это всегда делал я. Скорее всего, перекладывание мелочей помогало ему собираться с мыслями…
А с Антониони мы однажды, работая над сценарием, так разругались, что сломали шкаф...
Вы знаете, вспоминая сейчас эти моменты, я понял одну простую вещь: все попытки установить субординацию и отвести каждому из тех, кто работает в кино, раз и навсегда определенное место, не имеют ко мне никакого отношения. Во время съемок сценарист – я в этом абсолютно убежден! – обязательно должен находиться на площадке, иначе, если режиссер не очень чуток, от написанных диалогов может просто ничего не остаться. Но мне, наверное, просто очень повезло работать с людьми, обладающими поразительной интуицией на самые важные и точные детали.
– Детали, из которых и складывается совершенство?
– Совершенство банально. В жизни нужно создавать нечто большее.
– Как?! Разве в мире существует нечто более высокое, чем идеал?
– Конечно, конечно! Хотите, я скажу вам, почему уже много лет назад отстранился от величайших творений человеческого духа – от Нотр-Дама, от картин Пьеро делла Франчески, от симфоний Моцарта?
– Разумеется!
– Потому что эти шедевры, как только ты к ним приближаешься, начинают требовать от тебя не просто восхищения, но поклонения. Попав под их волшебство, ты перестаешь существовать. Существуют только они одни. Тебе уже не вырваться из мира, наполненного их безупречностью. Это ужасная тенденция, потому что испытывать счастье от общения можно, только оставаясь самим собой. Я – это я, вы – это вы, Марчелло Мастроянни – это Мастроянни. А счастье, я думаю, именно в том и заключается, чтобы мы могли отдавать друг другу частичку своей горы образов. И брать друг у друга частичку соборов идей, рожденных внутри нас.
– Готовясь к интервью с вами, синьор Гуэрра, я прочла в интернете рассказы людей, которые с вами близко общались. И одну из цитат даже выписала. Можно я вам ее прочту?
– Пожалуйста.
– Моника Витти сформулировала в своем интервью: «Тонино – поэт, художник, скульптор. Он – фантазия, ирония, свобода».
– Mamma Mia! Как она сказала? Фантазия, ирония, свобода?
– Да, это дословно. Но мне бы хотелось узнать, кем, занимаясь одновременно и литературой, и живописью, и скульптурой, вы сами себя чувствуете?
– Стараюсь быть поэтом. Моя страсть – писать стихи. При этом я всю жизнь хотел стать только пианистом. Это всегда было моей мечтой. Но, увы, я сам не заметил, как состарился…
– Не сочтите за комплимент, синьор Гуэрра, но слово «старость» к вам пока еще неприменимо!
– Да я и сам не знаю, почему я старый! Каждое утро я встаю с постели, подхожу к зеркалу и говорю сам себе: «Тонино, как же тебе много лет...» И сам же себе отвечаю: «Нет, это неправда!» Это не может быть правдой хотя бы потому, что я всегда и всем советую: «Не слушайте стариков!» А мне так много хочется сказать людям! Я чувствую, что просто обязан дать им почувствовать величие шума дождя, печаль падающих осенью с деревьев листьев, нежность взмахивающей крыльями бабочки, непредсказуемость порывов ветра. То, что судьба дала мне возможность все это увидеть, – это чудный подарок. Другой вопрос: заслуживаю я его или нет… Но надеюсь, что заслуживаю...
Беседовала Светлана Белоусова
Тонино Гуэрра уже 89, и он говорит, что нынешнее путешествие – путь старого человека в детство, где возможно бессмертие. Возможен Рай, наполненный величайшей во все времена музыкой – шумом дождя. Прекраснейшей живописью, передающей совершенство прожилок падающего с дерева листочка. Искрящимися, словно грани драгоценного кристалла, словами. Грандиозной по своей выразительности скульптурой облаков. Виртуозными балетными па кружащейся в воздушных потоках бабочки. И все это, переплетаясь с высказанными вслух мыслями, рождает новую жизнь, имя которой – кино…
– Синьор Гуэрра, сколько уже времени вы делаете свой новый фильм?
– Вы, наверное, хотите, чтобы я назвал точную дату начала съемок? Спросите об этом у моей жены, Лоры. Она, скорее всего, ответит на ваш вопрос. А я только могу объяснить вам, что люди заблуждаются, когда считают, что кино снимается быстро. На самом деле оно появляется на свет очень долго и очень трудно. Начинается с пробуждения общей для нескольких людей мечты, с желания о чем-то вместе подумать. И длится ровно столько минут, дней или месяцев, сколько требуется, чтобы рассказать людям о мире внутри них самих.
– Вы создавали кино с величайшими из великих. Скажите…
– Нет-нет! Не спешите задавать вопрос о том, как мне работалось с Антониони или Тарковским! Прежде всего нужно понять, что я просто писал сочинения для кинолент. Рассказывал на бумаге истории, которые мне хотелось бы нашептать людям на ухо. А режиссеры уже преображали их на свой лад – так, как считали нужным, как чувствовали. Главный автор фильма – это не сценарист, создающий некий костяк фильма. На съемочной площадке режиссер – царь и бог. Художник, творящий новый мир. При этом настоящий художник всегда создает то, чего до него никогда не было. Каждый из тех, с кем мне посчастливилось работать, был совершенно отдельной Вселенной. Феллини, например, всегда говорил, что когда ты стоишь с камерой, есть только ты и она. Вокруг тебя нет и не может быть ничего, кроме твоих мыслей, – ни натуры, ни декораций, ни диалогов, написанных кем-то для актеров.
Впрочем, так рассуждал не он один. Многие режиссеры считали, что слова, из которых складывается сценарий, могут помешать образам кино, и делали картину такой, какой ее чувствовали.
– То есть участь сценариста – всегда оставаться как бы «на вторых ролях»?
– Это очень трудный вопрос, я даже не знаю, что ответить… Когда Тео Ангелопулос приходил ко мне обсудить сценарий, мы всегда пили кофе. Разговаривали час, два, три. Он держал в руках чашечку величиной с наперсток, а я слушал его и думал, что он обращается не ко мне, а к своему кофе...
У Франческо Рози была, как вы, русские, говорите, своя фишка. Все время, пока мы обсуждали фильм, он раскладывал и перекладывал на столе множество карандашей, ластиков, ручек, которые зачем-то всегда носил с собой. Зачем они ему были нужны, так и осталось для меня тайной, потому что Франческо никогда ничего не записывал, это всегда делал я. Скорее всего, перекладывание мелочей помогало ему собираться с мыслями…
А с Антониони мы однажды, работая над сценарием, так разругались, что сломали шкаф...
Вы знаете, вспоминая сейчас эти моменты, я понял одну простую вещь: все попытки установить субординацию и отвести каждому из тех, кто работает в кино, раз и навсегда определенное место, не имеют ко мне никакого отношения. Во время съемок сценарист – я в этом абсолютно убежден! – обязательно должен находиться на площадке, иначе, если режиссер не очень чуток, от написанных диалогов может просто ничего не остаться. Но мне, наверное, просто очень повезло работать с людьми, обладающими поразительной интуицией на самые важные и точные детали.
– Детали, из которых и складывается совершенство?
– Совершенство банально. В жизни нужно создавать нечто большее.
– Как?! Разве в мире существует нечто более высокое, чем идеал?
– Конечно, конечно! Хотите, я скажу вам, почему уже много лет назад отстранился от величайших творений человеческого духа – от Нотр-Дама, от картин Пьеро делла Франчески, от симфоний Моцарта?
– Разумеется!
– Потому что эти шедевры, как только ты к ним приближаешься, начинают требовать от тебя не просто восхищения, но поклонения. Попав под их волшебство, ты перестаешь существовать. Существуют только они одни. Тебе уже не вырваться из мира, наполненного их безупречностью. Это ужасная тенденция, потому что испытывать счастье от общения можно, только оставаясь самим собой. Я – это я, вы – это вы, Марчелло Мастроянни – это Мастроянни. А счастье, я думаю, именно в том и заключается, чтобы мы могли отдавать друг другу частичку своей горы образов. И брать друг у друга частичку соборов идей, рожденных внутри нас.
– Готовясь к интервью с вами, синьор Гуэрра, я прочла в интернете рассказы людей, которые с вами близко общались. И одну из цитат даже выписала. Можно я вам ее прочту?
– Пожалуйста.
– Моника Витти сформулировала в своем интервью: «Тонино – поэт, художник, скульптор. Он – фантазия, ирония, свобода».
– Mamma Mia! Как она сказала? Фантазия, ирония, свобода?
– Да, это дословно. Но мне бы хотелось узнать, кем, занимаясь одновременно и литературой, и живописью, и скульптурой, вы сами себя чувствуете?
– Стараюсь быть поэтом. Моя страсть – писать стихи. При этом я всю жизнь хотел стать только пианистом. Это всегда было моей мечтой. Но, увы, я сам не заметил, как состарился…
– Не сочтите за комплимент, синьор Гуэрра, но слово «старость» к вам пока еще неприменимо!
– Да я и сам не знаю, почему я старый! Каждое утро я встаю с постели, подхожу к зеркалу и говорю сам себе: «Тонино, как же тебе много лет...» И сам же себе отвечаю: «Нет, это неправда!» Это не может быть правдой хотя бы потому, что я всегда и всем советую: «Не слушайте стариков!» А мне так много хочется сказать людям! Я чувствую, что просто обязан дать им почувствовать величие шума дождя, печаль падающих осенью с деревьев листьев, нежность взмахивающей крыльями бабочки, непредсказуемость порывов ветра. То, что судьба дала мне возможность все это увидеть, – это чудный подарок. Другой вопрос: заслуживаю я его или нет… Но надеюсь, что заслуживаю...
Беседовала Светлана Белоусова
