Культура
Татьяна Юрьева: «В творчестве главное – не догонять»
03 июня
В галерее Бостонского университета открылась выставка «Страсти по Дягилеву». Музей современного искусства факультета филологии и искусств СПбГУ, возникший на основе Центра искусств имени Сергея Дягилева, представляет на этой выставке искусство северной столицы.
Для участия было отобрано 27 произведений петербургских художников: Анатолия Белкина, Феликса Волосенкова, Валерия Лукки, Владимира Овчинникова, Владимира Духовлинова, Александра Задорина, Ирины Бируля, Игоря Кулика, Александра Герасимова. В выставке участвуют и молодые художники – Иван Асиновский и Алексей Соколов. Это первый выезд в Америку Дягилевского центра. Прежде центр представлял петербургское экспериментальное искусство в Европе. Накануне отъезда в США мы встретились с директором центра и университетского музея современного искусства Татьяной ЮРЬЕВОЙ.
– Сергей Дягилев придумал и открыл «Русские сезоны» на Западе, чем прославил наш балет. А что и кого прославляет Дягилевский центр искусств?
– Наверное, само искусство, то самое, которое заставляет испытывать волнение, ощущать родство эпох, постигать мир как образ. Такому искусству служил и сам Дягилев. Заблуждением будет считать, что Сергей Павлович любил только балет, – он поощрял, превозносил разное искусство – и живопись, и музыку, и литературу. И сам пробовал себя как музыкант. Дягилев дружил с Репиным, но мог рядом с ним выставлять и Врубеля, и Серова, и Добужинского… Любить разное искусство стало принципом моих выставок. В сочетании несочетаемого можно показать отдельные грани неоднородного петербургского искусства. В 1967 году американский концептуалист Джон Балдассари выставил чистый холст, где была надпись: «Из этой картины было изгнано все, кроме искусства». Сейчас мне интересно творчество молодых художников – Юрия Штапакова, Петра Белого, Петра Швецова. Картина может служить и площадкой для высказывания. «Неважно как написано, важна идея» – основная мысль даже не критиков, а скорее времени.
– А все же что главным образом волнует художников в России?
– Россия пережила идеологическую драму, и художники неизбежно на это откликаются. При этом творцов интересуют энергия космоса, влияющая на жизнь людей, глубинные психологические основы личности. История искусств и классическая мифология сверяются с современностью. Если говорить о выставке, то в картине Владимира Овчинникова «Балет» представлен дуэт, который так и не состоялся, – и в этом тайная мечта о любви, прорвавшаяся в пластичную, наполненную звуками музыки живопись. Неожиданные пластические формулы предстают в произведениях скульптора Константина Симуна, живущего в Петербурге и в Бостоне. Удивительно искусство, как и сама судьба, Михаила Шемякина, изгнанного из Ленинграда и вернувшегося в Петербург на «белом коне». Творческая энергия позволяет ему быть и графиком, и живописцем, и скульптором, и вечно воплощать «Русские сезоны». Он тоже представлен в галерее Бостонского университета.
– С какого отправного момента возникла ваша личная увлеченность Дягилевым?
– Наверное, с тех глотков свободы, которые я получала, выезжая за рубеж – в Америку, в Европу. Я могла видеть собрания музеев мира. О Дягилеве я стала писать и участвовать в создании фильма о нем в начале 2000-х. Меня интересовала природа этого сильного русского характера. Повлияла встреча с Эрнстом Неизвестным. Я, можно сказать, пришла к нему с улицы, напросившись в гости. Он очень хорошо принял меня. На следующий год пригласил в Париж, и я могла наблюдать в его мастерской, как он работает. Эрнст – это огромный мир, целая планета. Я все время учусь, не представляю, как прожить день, не узнав чего-то нового. Пример Дягилева убедил меня в том, что в своей профессии надо делать только то, к чему тянется душа. И уметь отказаться от неважного, мешающего, ненужного – слишком скоротечна жизнь. Наверное, я была единственным человеком в академии, который ушел оттуда сам. За прочитанную студентам лекцию о творчестве Сальвадора Дали меня вызывали в партбюро, я возмутилась и приняла решение уйти.
– Не жалеете?
– Разве я могу жалеть о чем-то? Теперь я преподаю в Смольном институте свободных искусств и наук, сотрудничаю с Институтом искусств, которые являются частью факультета филологии и искусств Университета. 18 лет я веду Дягилевский центр, передала в дар свою коллекцию картин. Да многие художники внесли свой вклад в создание Музея современного искусства, и я рада, что и прежнее, и настоящее руководство Университета поддерживает нас. Может быть, на меня иной раз смотрят как на чудачку. Но возьмите Дягилева – он никогда не был богатым человеком, несмотря на знакомства с самыми знаменитыми людьми мира. От постановок, которые шли в Гранд-опера и в Шатле, деньги ему не шли. У него никогда не было своей квартиры, он всегда жил в гостиницах – настоящая бродячая жизнь артиста. Но его величие неоспоримо. Он создал новую эстетику, заставил мир восхищаться русской культурой, и, мне кажется, его «Русские сезоны» будут отмечаться вечно.
– С чем вам пришлось столкнуться, когда вы открыли Дягилевский центр?
– В самом начале многим людям надо было объяснять, кто такой Дягилев. Я много ездила с выставками. Даже ходила на паруснике «Мир» два года на регате Cutty Sark – посетила Германию, Норвегию, Финляндию, Францию, Англию, Данию, показывала картины, рассказывала, просвещала. Это сейчас у нас издаются книги по русскому авангарду, по «Русским сезонам», «Миру искусств». А в 1970–1980-е русский авангард был под запретом. Когда в Ленинград приехал Марк Шагал, это, конечно, было огромным событием, в Русском музее были развешаны его картины. А после его отъезда из Министерства культуры последовал звонок: все снять.
– По вашему мнению, насколько мы отстали в искусстве от Америки? Интересно ли там творчество наших художников?
– Главное, не догонять. А если серьезно, то у нас и во второй половине ХХ века, в советские годы, было и концептуальное искусство, и соцарт, и ленинградский нонконформизм, были запрещенные имена. Однако не только зрители, но и специалисты слабо себе представляли их творчество. Лишь после перестройки эти имена стали постепенно становиться известными у нас, а в Нью-Йорке их и знали, и выставляли. Не знаю, насколько интересны им наши художники, но и Илья Кабаков, и Наталья Нестерова, и Эрик Булатов высоко ценятся на самых знаменитых аукционах. Произведения наших художников есть и в Метрополитен, и Музее Гуггенхайма. Меня, честно говоря, больше волнует другой вопрос: а насколько мы сами себе интересны? Осенью в рамках петербургского фестиваля «Дягилев. Постскриптум» будет проводиться конференция, посвященная истории «Русских сезонов». Заявлена тема «Как любить Россию?». Действительно, как нам ее любить и за что? В этом есть чисто российская потребность – дойти во всем до самой сути. Во всяком случае, «дягилевцы» свято верят в уникальность России.
Беседовала Елена Добрякова
Для участия было отобрано 27 произведений петербургских художников: Анатолия Белкина, Феликса Волосенкова, Валерия Лукки, Владимира Овчинникова, Владимира Духовлинова, Александра Задорина, Ирины Бируля, Игоря Кулика, Александра Герасимова. В выставке участвуют и молодые художники – Иван Асиновский и Алексей Соколов. Это первый выезд в Америку Дягилевского центра. Прежде центр представлял петербургское экспериментальное искусство в Европе. Накануне отъезда в США мы встретились с директором центра и университетского музея современного искусства Татьяной ЮРЬЕВОЙ.
– Сергей Дягилев придумал и открыл «Русские сезоны» на Западе, чем прославил наш балет. А что и кого прославляет Дягилевский центр искусств?
– Наверное, само искусство, то самое, которое заставляет испытывать волнение, ощущать родство эпох, постигать мир как образ. Такому искусству служил и сам Дягилев. Заблуждением будет считать, что Сергей Павлович любил только балет, – он поощрял, превозносил разное искусство – и живопись, и музыку, и литературу. И сам пробовал себя как музыкант. Дягилев дружил с Репиным, но мог рядом с ним выставлять и Врубеля, и Серова, и Добужинского… Любить разное искусство стало принципом моих выставок. В сочетании несочетаемого можно показать отдельные грани неоднородного петербургского искусства. В 1967 году американский концептуалист Джон Балдассари выставил чистый холст, где была надпись: «Из этой картины было изгнано все, кроме искусства». Сейчас мне интересно творчество молодых художников – Юрия Штапакова, Петра Белого, Петра Швецова. Картина может служить и площадкой для высказывания. «Неважно как написано, важна идея» – основная мысль даже не критиков, а скорее времени.
– А все же что главным образом волнует художников в России?
– Россия пережила идеологическую драму, и художники неизбежно на это откликаются. При этом творцов интересуют энергия космоса, влияющая на жизнь людей, глубинные психологические основы личности. История искусств и классическая мифология сверяются с современностью. Если говорить о выставке, то в картине Владимира Овчинникова «Балет» представлен дуэт, который так и не состоялся, – и в этом тайная мечта о любви, прорвавшаяся в пластичную, наполненную звуками музыки живопись. Неожиданные пластические формулы предстают в произведениях скульптора Константина Симуна, живущего в Петербурге и в Бостоне. Удивительно искусство, как и сама судьба, Михаила Шемякина, изгнанного из Ленинграда и вернувшегося в Петербург на «белом коне». Творческая энергия позволяет ему быть и графиком, и живописцем, и скульптором, и вечно воплощать «Русские сезоны». Он тоже представлен в галерее Бостонского университета.
– С какого отправного момента возникла ваша личная увлеченность Дягилевым?
– Наверное, с тех глотков свободы, которые я получала, выезжая за рубеж – в Америку, в Европу. Я могла видеть собрания музеев мира. О Дягилеве я стала писать и участвовать в создании фильма о нем в начале 2000-х. Меня интересовала природа этого сильного русского характера. Повлияла встреча с Эрнстом Неизвестным. Я, можно сказать, пришла к нему с улицы, напросившись в гости. Он очень хорошо принял меня. На следующий год пригласил в Париж, и я могла наблюдать в его мастерской, как он работает. Эрнст – это огромный мир, целая планета. Я все время учусь, не представляю, как прожить день, не узнав чего-то нового. Пример Дягилева убедил меня в том, что в своей профессии надо делать только то, к чему тянется душа. И уметь отказаться от неважного, мешающего, ненужного – слишком скоротечна жизнь. Наверное, я была единственным человеком в академии, который ушел оттуда сам. За прочитанную студентам лекцию о творчестве Сальвадора Дали меня вызывали в партбюро, я возмутилась и приняла решение уйти.
– Не жалеете?
– Разве я могу жалеть о чем-то? Теперь я преподаю в Смольном институте свободных искусств и наук, сотрудничаю с Институтом искусств, которые являются частью факультета филологии и искусств Университета. 18 лет я веду Дягилевский центр, передала в дар свою коллекцию картин. Да многие художники внесли свой вклад в создание Музея современного искусства, и я рада, что и прежнее, и настоящее руководство Университета поддерживает нас. Может быть, на меня иной раз смотрят как на чудачку. Но возьмите Дягилева – он никогда не был богатым человеком, несмотря на знакомства с самыми знаменитыми людьми мира. От постановок, которые шли в Гранд-опера и в Шатле, деньги ему не шли. У него никогда не было своей квартиры, он всегда жил в гостиницах – настоящая бродячая жизнь артиста. Но его величие неоспоримо. Он создал новую эстетику, заставил мир восхищаться русской культурой, и, мне кажется, его «Русские сезоны» будут отмечаться вечно.
– С чем вам пришлось столкнуться, когда вы открыли Дягилевский центр?
– В самом начале многим людям надо было объяснять, кто такой Дягилев. Я много ездила с выставками. Даже ходила на паруснике «Мир» два года на регате Cutty Sark – посетила Германию, Норвегию, Финляндию, Францию, Англию, Данию, показывала картины, рассказывала, просвещала. Это сейчас у нас издаются книги по русскому авангарду, по «Русским сезонам», «Миру искусств». А в 1970–1980-е русский авангард был под запретом. Когда в Ленинград приехал Марк Шагал, это, конечно, было огромным событием, в Русском музее были развешаны его картины. А после его отъезда из Министерства культуры последовал звонок: все снять.
– По вашему мнению, насколько мы отстали в искусстве от Америки? Интересно ли там творчество наших художников?
– Главное, не догонять. А если серьезно, то у нас и во второй половине ХХ века, в советские годы, было и концептуальное искусство, и соцарт, и ленинградский нонконформизм, были запрещенные имена. Однако не только зрители, но и специалисты слабо себе представляли их творчество. Лишь после перестройки эти имена стали постепенно становиться известными у нас, а в Нью-Йорке их и знали, и выставляли. Не знаю, насколько интересны им наши художники, но и Илья Кабаков, и Наталья Нестерова, и Эрик Булатов высоко ценятся на самых знаменитых аукционах. Произведения наших художников есть и в Метрополитен, и Музее Гуггенхайма. Меня, честно говоря, больше волнует другой вопрос: а насколько мы сами себе интересны? Осенью в рамках петербургского фестиваля «Дягилев. Постскриптум» будет проводиться конференция, посвященная истории «Русских сезонов». Заявлена тема «Как любить Россию?». Действительно, как нам ее любить и за что? В этом есть чисто российская потребность – дойти во всем до самой сути. Во всяком случае, «дягилевцы» свято верят в уникальность России.
Беседовала Елена Добрякова
