Культура
Дмитрий Хворостовский: «Отдыхать от счастья грешно!»
04 июня
Двадцать лет назад, отважившись принять участие в телевизионном конкурсе Би-би-си «Певец мира», никому не известный русский парень Дима Хворостовский не очень-то надеялся на победу. Поэтому триумф, который лондонская
Times определила крылатой фразой «Пришел, спел, победил!» – стал для начинающего певца полной неожиданностью. Ныне его голос назван «золотым баритоном России» и известен на всех континентах. Поговаривают, что он один из самых востребованных и высокооплачиваемых оперных певцов мира.
– Дмитрий Александрович, я где-то прочел, что в рейтинге «энергетически тяжелых» профессий оперный певец стоит на втором месте, уступая лишь шахтеру.
– Абсолютно верно! Оперная сцена – очень энергоемкая работа. Не говоря уже о высоких эмоциональных нагрузках. Человек, чтобы проецировать голос, должен использовать все свое тело. За спектакль или концерт я теряю не меньше пары килограммов.
– И сколько времени нужно потом для релаксации?
– Работа приносит мне счастье. А отдыхать от счастья, согласитесь, грешно! Те, кто меня хорошо знает и любит, это понимают. Хотя многие считают, что игра не стоит свеч.
– Наверное, так считают ваши коллеги, которые сами не сумели добиться того, что имеете на сегодняшний день вы?
– Этот вопрос не ко мне. Каждый человек занимает свою нишу… Когда мы с Паваротти только познакомились и стояли, разговаривали, к нам подошел фоторепортер. Мы профессионально состроили улыбочку, и тут Паваротти мне говорит: «Спустись, пожалуйста, вниз». Я сначала не сообразил, в чем дело, а потом до меня дошло: мы же были в зрительном зале, где пол идет под уклон. Вот и получалось, что я оказался выше, чем он…
– Сложная у вас работа – надо и петь, и обстоятельства учитывать…
– Это не работа, это моя жизнь! То, без чего я себя совершенно не представляю! Я же просто не существую без музыки! А что касается, как вы сказали, «обстоятельств», то они относятся скорее не к общению, а совсем к другим вещам. Я, например, не пью и не курю, даже притом что здоровье мне в принципе позволяет некоторые шалости. Но я работаю в очень напряженном режиме, поэтому нужно постоянно находиться в хорошей форме, иметь гигантское здоровье. Я баритон, а баритон практически в каждой второй опере фехтует. Да и другие элементы каскадерства часто присутствуют. Поэтому человеку моей профессии необходимо быть физически сильным. Вот и приходится постоянно заниматься, чтобы поддерживать себя, что называется, в тонусе.
– Мне казалось, что оперные певцы вне сцены заняты только тем, что закутывают горло, придерживаются специальной диеты и строго дозированно репетируют, чтобы не повредить связки.
– Ничего подобного! Голоса просто так не срываются. Это мышцы, причем очень тренированные. И мой день складывается вовсе не из одной подготовки к спектаклю. Находится время для семьи, спорта, кино, моды, дизайна, литературы, путешествий, музыки…
– Музыки, разумеется, классической?
– Совершенно не обязательно! Я сейчас расскажу вам то, о чем мало кто знает. В свое время у меня было два года перерыва между музыкальной школой и музыкальным училищем. Все это время я играл в рок-группе. И между прочим, с тех пор и по сегодняшний день Deep Purple остаются моими если не идолами, то по крайней мере образцами для подражания.
– А попса? Попсу вы тоже слушаете?
– В этом я не специалист, но мне кажется, все на сцене начинается и заканчивается тремя вещами. Первое – это чувство меры, второе – вкус, и третье – одаренность. Но даже эти три кита – ничто, если нет чувства ответственности перед зрителем. Выходя на сцену, актер должен постоянно чувствовать себя как бы на котурнах. Просто открыть рот и петь можно только для себя, когда рядом с тобой никого нет. Я, конечно, знаю, что найдется немало людей, которые придут на мой концерт и будут аплодировать, даже если я просто прочту со сцены автобусное расписание. Но ведь при этом я сам буду чувствовать себя не в своей тарелке! Нет уж… Я хочу, чтобы люди обо мне думали и говорили только хорошо.
– Вы болезненно относитесь к критике?
– Отчасти. Когда моя карьера только начиналась, я себя ощущал таким, знаете ли, опытным оперным артистом. При всей моей скромности про себя думал, что я если и не великий, то как минимум полувеликий певец. Поэтому очень скоро и получил по носу – вышло сразу несколько рецензий, и во всех меня очень не хвалили. Прочитав эти статьи, я сначала разозлился. Потом пришел в полное отчаяние. Чуть позже, поостыв, начал переосмысливать практически все, что имел на тот момент. И это переосмысление происходит по сей день.
– Некая работа над ошибками?
– В определенной степени. Конечно, анализируя по прошествии времени любую свою оперную партию или концертное выступление, я начинаю видеть все совсем не так, как это было в процессе подготовки. Оно и понятно – каждый из нас постепенно меняется, приобретает творческий опыт, можно сказать, растет. Поэтому все, что вчера еще казалось завоеванием, завтра уже хочется изменить, улучшить, усовершенствовать. Это очень напряженный процесс, он не прекращается ни на минуту. Иногда даже во сне вздрагиваешь…
– Вот слушаю вас, Дмитрий Александрович, и думаю: талант все-таки, наверное, не Божий дар, а кара.
– Бросьте! Конечно, дар, но помноженный на огромное трудолюбие.
– Есть еще что-то, кроме работы, от чего вы получаете удовольствие?
– Конечно. Я, например, очень люблю постоять у плиты и, кстати, готовлю даже лучше, чем многие мои знакомые женщины. Что вы так удивляетесь? Вообще-то я умею делать по дому практически все. Это воспитание. Я с детства научен держать в руках топор, пилу, утюг, кастрюлю. А если хорошенько напрячь мозги, могу и телевизор починить.
Беседовал Владимир Ермолаев
Times определила крылатой фразой «Пришел, спел, победил!» – стал для начинающего певца полной неожиданностью. Ныне его голос назван «золотым баритоном России» и известен на всех континентах. Поговаривают, что он один из самых востребованных и высокооплачиваемых оперных певцов мира.
– Дмитрий Александрович, я где-то прочел, что в рейтинге «энергетически тяжелых» профессий оперный певец стоит на втором месте, уступая лишь шахтеру.
– Абсолютно верно! Оперная сцена – очень энергоемкая работа. Не говоря уже о высоких эмоциональных нагрузках. Человек, чтобы проецировать голос, должен использовать все свое тело. За спектакль или концерт я теряю не меньше пары килограммов.
– И сколько времени нужно потом для релаксации?
– Работа приносит мне счастье. А отдыхать от счастья, согласитесь, грешно! Те, кто меня хорошо знает и любит, это понимают. Хотя многие считают, что игра не стоит свеч.
– Наверное, так считают ваши коллеги, которые сами не сумели добиться того, что имеете на сегодняшний день вы?
– Этот вопрос не ко мне. Каждый человек занимает свою нишу… Когда мы с Паваротти только познакомились и стояли, разговаривали, к нам подошел фоторепортер. Мы профессионально состроили улыбочку, и тут Паваротти мне говорит: «Спустись, пожалуйста, вниз». Я сначала не сообразил, в чем дело, а потом до меня дошло: мы же были в зрительном зале, где пол идет под уклон. Вот и получалось, что я оказался выше, чем он…
– Сложная у вас работа – надо и петь, и обстоятельства учитывать…
– Это не работа, это моя жизнь! То, без чего я себя совершенно не представляю! Я же просто не существую без музыки! А что касается, как вы сказали, «обстоятельств», то они относятся скорее не к общению, а совсем к другим вещам. Я, например, не пью и не курю, даже притом что здоровье мне в принципе позволяет некоторые шалости. Но я работаю в очень напряженном режиме, поэтому нужно постоянно находиться в хорошей форме, иметь гигантское здоровье. Я баритон, а баритон практически в каждой второй опере фехтует. Да и другие элементы каскадерства часто присутствуют. Поэтому человеку моей профессии необходимо быть физически сильным. Вот и приходится постоянно заниматься, чтобы поддерживать себя, что называется, в тонусе.
– Мне казалось, что оперные певцы вне сцены заняты только тем, что закутывают горло, придерживаются специальной диеты и строго дозированно репетируют, чтобы не повредить связки.
– Ничего подобного! Голоса просто так не срываются. Это мышцы, причем очень тренированные. И мой день складывается вовсе не из одной подготовки к спектаклю. Находится время для семьи, спорта, кино, моды, дизайна, литературы, путешествий, музыки…
– Музыки, разумеется, классической?
– Совершенно не обязательно! Я сейчас расскажу вам то, о чем мало кто знает. В свое время у меня было два года перерыва между музыкальной школой и музыкальным училищем. Все это время я играл в рок-группе. И между прочим, с тех пор и по сегодняшний день Deep Purple остаются моими если не идолами, то по крайней мере образцами для подражания.
– А попса? Попсу вы тоже слушаете?
– В этом я не специалист, но мне кажется, все на сцене начинается и заканчивается тремя вещами. Первое – это чувство меры, второе – вкус, и третье – одаренность. Но даже эти три кита – ничто, если нет чувства ответственности перед зрителем. Выходя на сцену, актер должен постоянно чувствовать себя как бы на котурнах. Просто открыть рот и петь можно только для себя, когда рядом с тобой никого нет. Я, конечно, знаю, что найдется немало людей, которые придут на мой концерт и будут аплодировать, даже если я просто прочту со сцены автобусное расписание. Но ведь при этом я сам буду чувствовать себя не в своей тарелке! Нет уж… Я хочу, чтобы люди обо мне думали и говорили только хорошо.
– Вы болезненно относитесь к критике?
– Отчасти. Когда моя карьера только начиналась, я себя ощущал таким, знаете ли, опытным оперным артистом. При всей моей скромности про себя думал, что я если и не великий, то как минимум полувеликий певец. Поэтому очень скоро и получил по носу – вышло сразу несколько рецензий, и во всех меня очень не хвалили. Прочитав эти статьи, я сначала разозлился. Потом пришел в полное отчаяние. Чуть позже, поостыв, начал переосмысливать практически все, что имел на тот момент. И это переосмысление происходит по сей день.
– Некая работа над ошибками?
– В определенной степени. Конечно, анализируя по прошествии времени любую свою оперную партию или концертное выступление, я начинаю видеть все совсем не так, как это было в процессе подготовки. Оно и понятно – каждый из нас постепенно меняется, приобретает творческий опыт, можно сказать, растет. Поэтому все, что вчера еще казалось завоеванием, завтра уже хочется изменить, улучшить, усовершенствовать. Это очень напряженный процесс, он не прекращается ни на минуту. Иногда даже во сне вздрагиваешь…
– Вот слушаю вас, Дмитрий Александрович, и думаю: талант все-таки, наверное, не Божий дар, а кара.
– Бросьте! Конечно, дар, но помноженный на огромное трудолюбие.
– Есть еще что-то, кроме работы, от чего вы получаете удовольствие?
– Конечно. Я, например, очень люблю постоять у плиты и, кстати, готовлю даже лучше, чем многие мои знакомые женщины. Что вы так удивляетесь? Вообще-то я умею делать по дому практически все. Это воспитание. Я с детства научен держать в руках топор, пилу, утюг, кастрюлю. А если хорошенько напрячь мозги, могу и телевизор починить.
Беседовал Владимир Ермолаев
