Культура
Сергей Овчаров: «Жалею, что не снял Мастроянни»
30 июля
В июле Сергей Овчаров отмечает своеобразный юбилей – 30 лет с момента его профессионального занятия кинорежиссурой. Именно в июле 1979-го Овчаров приступил к съемкам короткометражного фильма «Нескладуха». Затем вышел на экраны первый полнометражный фильм «Небывальщина» – фантастическая картина о русском крестьянстве. Режиссер снимал достаточно редко, но только то, что хотел, будто выстраивая в одну линию свои фантазии-мифы: «Левша», «Барабаниада», «Оно», «Сказ про Федота-Стрельца» и, наконец, вышедший в прошлом году «Сад» по Чехову.
– Сергей, как вы определите сегодняшнее состояние кино?
– Как катастрофу. Сегодня на съемочной площадке не режиссер правит бал, а продюсер, и он диктует, кого ему назначать на роль, и в каких интерьерах снимать, и какими средствами оперировать. Потому профессиональные режиссеры и уходят из кино, там становится неинтересно работать. Если же посмотреть, как делаются телесериалы, то становится тоскливо. Стараются уже не актеров снимать, а просто людей, проговаривающих текст. Режиссеры же не то что профессионального, но и никакого образования не имеют.
– Почему вы сняли «Сад»? Хотели сделать миф о дворянстве?
– Чеховский «Вишневый сад» – это действительно мифология. Любая история, которая живет долго, – мифология. И еще это антижлобская история. В «Саде» мы показываем людей живых, чувствующих, даже если они что-то совершают нехорошее, они все равно делают это тактично. Речь не о том, что сад вырубается, – мы свои сады постоянно рубим на корню. Речь о том, что существовали тонкие, какие-то другие отношения между людьми, а мы об этом почти забыли...
– Какие годы, на ваш взгляд, для кинематографа в России были лучшими?
– В советский период, наверное. Когда Сталин перестал диктовать, что снимать, когда перестал быть цензором. Была вку-
совщина, но тогда начались живые настоящие подвижки. И перед перестройкой тоже. Потом возникла цензура – не идеологическая, а финансовая. Раньше цензоры были высокообразованные, если они и запрещали, то в какой-то удобный момент давали возможность снимать. Когда была возможность, они помогали. И мне помогли.
– Расскажите как.
– Настоящим спасителем для меня явился Армен Медведев, который пришел в кино из искусствоведческой области. До его прихода на должность главного редактора Госкино «Небывальщина» была под запретом. Но благодаря Армену фильм показали. Однажды он, уже будучи министром кино, спросил меня: «Что ты хочешь снимать?» Я ответил: «Левшу» Лескова». Он сказал, что многие режиссеры хотят снимать «Левшу» – и Ролан Быков, и Гайдай. Я говорю: «Так почему же они не снимают?» «Я с ними переговорю – если они не будут возражать, то ты снимешь». Мэтры мне уступили это право – Медведев был суперменеджером! Когда я получил разрешение на «Левшу», я шел по Москве, и у меня слезы лились градом – я не мог в это поверить! После всех издевательств и глумления вот такой поворот в судьбе. Правда, недолго этот хороший период моей жизни длился...
– Перед «Садом» вы лет 7 ничего не снимали...
– Да, это так. Но уже после «Сада» я вообще вряд ли что-то сниму. Если ничего кардинального не произойдет в нашем кино, то дальше для меня места не будет вовсе. Если даже такая величина, как Сокуров, никак не мог запустить свой фильм «Фауст», то что говорить о других режиссерах? Все остальные просто брошены.
– Что у вас не случилось, что не вышло на экраны?
– Больше не вышло на экраны, чем вышло. Во-первых, «Чевенгур» по Платонову, было несколько попыток – сорвалось. «Конек-горбунок» тоже не был снят. «Мертвые души» очень хотел снять – не утвердили. Меня очень привлекает личность Чичикова. По сравнению со многими нашими современниками Чичиков – это абсолютный младенец, чистый человек, наивный, безобидный совершенно. В большинстве современных постановок гоголевские персонажи – монстры. А Гоголь их всех оправдывал, искал поводы, чтобы как-то очеловечить, показать с лучшей стороны.
– О чем вы не можете забыть из вашей кинематографической судьбы?
– В свое время я упустил Марчелло Мастроянни. А теперь уже и ничего не исправишь – того и в живых нет. Мы снимали «Барабаниаду», какие-то смешные эпизоды в Париже, когда там действуют французские бомжи. К ним приехал в гости наш герой. Об этом фильме узнал Мастроянни, его продюсеры попросили сценарий, и он очень им увлекся. Продюсеры дважды звонили с предложением занять Мастроянни в картине, но у нас уже были назначены актеры. Пришлось отказать. Это было очень болезненно, но какой тут выход? Я не мог изменить своим артистам.
– И все-таки, может, придет время – найдутся продюсеры, и вы опять снимете то, что хочется?
– Пока я в это не верю. Моя нынешняя стезя – преподавательская. И вот в жюри разных фестивалей приглашают – не отказываюсь. В августе возглавлю жюри известного фестиваля анимационных и короткометражных фильмов Open Cinema. На такого рода фестивалях получаешь подтверждение, что у нас нормальный думающий зритель. И опять задаешься вопросом: почему продюсеры считают, что нужно ограничиваться лишь какими-то несколькими жанрами, почему надо снимать примитивные картины?
– Что на сегодня в планах?
– Домик садовый подправить – дачей наше скромное хозяйство под Выборгом трудно назвать. Появилась эта забота у нас с женой недавно – и не то что к земле потянуло. С одной стороны – обуза, с другой – выход для мозгов, равновесие души возникает. Так что планы есть, но они никому не нужны.
Беседовала Елена Добрякова
– Сергей, как вы определите сегодняшнее состояние кино?
– Как катастрофу. Сегодня на съемочной площадке не режиссер правит бал, а продюсер, и он диктует, кого ему назначать на роль, и в каких интерьерах снимать, и какими средствами оперировать. Потому профессиональные режиссеры и уходят из кино, там становится неинтересно работать. Если же посмотреть, как делаются телесериалы, то становится тоскливо. Стараются уже не актеров снимать, а просто людей, проговаривающих текст. Режиссеры же не то что профессионального, но и никакого образования не имеют.
– Почему вы сняли «Сад»? Хотели сделать миф о дворянстве?
– Чеховский «Вишневый сад» – это действительно мифология. Любая история, которая живет долго, – мифология. И еще это антижлобская история. В «Саде» мы показываем людей живых, чувствующих, даже если они что-то совершают нехорошее, они все равно делают это тактично. Речь не о том, что сад вырубается, – мы свои сады постоянно рубим на корню. Речь о том, что существовали тонкие, какие-то другие отношения между людьми, а мы об этом почти забыли...
– Какие годы, на ваш взгляд, для кинематографа в России были лучшими?
– В советский период, наверное. Когда Сталин перестал диктовать, что снимать, когда перестал быть цензором. Была вку-
совщина, но тогда начались живые настоящие подвижки. И перед перестройкой тоже. Потом возникла цензура – не идеологическая, а финансовая. Раньше цензоры были высокообразованные, если они и запрещали, то в какой-то удобный момент давали возможность снимать. Когда была возможность, они помогали. И мне помогли.
– Расскажите как.
– Настоящим спасителем для меня явился Армен Медведев, который пришел в кино из искусствоведческой области. До его прихода на должность главного редактора Госкино «Небывальщина» была под запретом. Но благодаря Армену фильм показали. Однажды он, уже будучи министром кино, спросил меня: «Что ты хочешь снимать?» Я ответил: «Левшу» Лескова». Он сказал, что многие режиссеры хотят снимать «Левшу» – и Ролан Быков, и Гайдай. Я говорю: «Так почему же они не снимают?» «Я с ними переговорю – если они не будут возражать, то ты снимешь». Мэтры мне уступили это право – Медведев был суперменеджером! Когда я получил разрешение на «Левшу», я шел по Москве, и у меня слезы лились градом – я не мог в это поверить! После всех издевательств и глумления вот такой поворот в судьбе. Правда, недолго этот хороший период моей жизни длился...
– Перед «Садом» вы лет 7 ничего не снимали...
– Да, это так. Но уже после «Сада» я вообще вряд ли что-то сниму. Если ничего кардинального не произойдет в нашем кино, то дальше для меня места не будет вовсе. Если даже такая величина, как Сокуров, никак не мог запустить свой фильм «Фауст», то что говорить о других режиссерах? Все остальные просто брошены.
– Что у вас не случилось, что не вышло на экраны?
– Больше не вышло на экраны, чем вышло. Во-первых, «Чевенгур» по Платонову, было несколько попыток – сорвалось. «Конек-горбунок» тоже не был снят. «Мертвые души» очень хотел снять – не утвердили. Меня очень привлекает личность Чичикова. По сравнению со многими нашими современниками Чичиков – это абсолютный младенец, чистый человек, наивный, безобидный совершенно. В большинстве современных постановок гоголевские персонажи – монстры. А Гоголь их всех оправдывал, искал поводы, чтобы как-то очеловечить, показать с лучшей стороны.
– О чем вы не можете забыть из вашей кинематографической судьбы?
– В свое время я упустил Марчелло Мастроянни. А теперь уже и ничего не исправишь – того и в живых нет. Мы снимали «Барабаниаду», какие-то смешные эпизоды в Париже, когда там действуют французские бомжи. К ним приехал в гости наш герой. Об этом фильме узнал Мастроянни, его продюсеры попросили сценарий, и он очень им увлекся. Продюсеры дважды звонили с предложением занять Мастроянни в картине, но у нас уже были назначены актеры. Пришлось отказать. Это было очень болезненно, но какой тут выход? Я не мог изменить своим артистам.
– И все-таки, может, придет время – найдутся продюсеры, и вы опять снимете то, что хочется?
– Пока я в это не верю. Моя нынешняя стезя – преподавательская. И вот в жюри разных фестивалей приглашают – не отказываюсь. В августе возглавлю жюри известного фестиваля анимационных и короткометражных фильмов Open Cinema. На такого рода фестивалях получаешь подтверждение, что у нас нормальный думающий зритель. И опять задаешься вопросом: почему продюсеры считают, что нужно ограничиваться лишь какими-то несколькими жанрами, почему надо снимать примитивные картины?
– Что на сегодня в планах?
– Домик садовый подправить – дачей наше скромное хозяйство под Выборгом трудно назвать. Появилась эта забота у нас с женой недавно – и не то что к земле потянуло. С одной стороны – обуза, с другой – выход для мозгов, равновесие души возникает. Так что планы есть, но они никому не нужны.
Беседовала Елена Добрякова
