Культура
Баварская опера превратилась в Вавилон
07 августа
Город Мюнхен известен всему миру двумя событиями: изобильным и веселым Октоберфестом, на котором выпиваются тысячи гекалитров молодого пива, и Мюнхенским оперным фестивалем. Последний - ничуть не меньшая приманка для культурно ориентированных туристов, чем Октоберфест - для любителей пива. В том числе - из России. С каждым годом количество россиян в оперном зале прибывает; я познакомилась в этом году с неким Леонидом, который прибыл в Мюнхен с конкретной целью: слушать оперу. А еще - с Брайаном, американцем из Нью-Йорка, и с Кшиштофом из Кракова, тоже оперными фанатами. Вообще впечатление такое, что Баварская опера в эти дни фестиваля превратилась в какой-то Вавилон.
Оперное меню, предлагаемое Баварской оперой, по изысканности и разнообразию превосходит все европейские аналоги. Нигде, даже в Зальцбурге, вам не предложат двадцать разных постановок за месяц с небольшим. Мюнхенская фестивальная модель проста и рациональна: в афишу попадают премьеры последнего и предыдущего сезонов, парочка возобновлений и собственно фестивальная продукция - премьеры, показанные во время фестиваля. Внутри программы обязательно складывается мини-сюжет: три года назад был заявлен барочный дискурс, связанный с операми Генделя и Монтеверди. Год назад акцент был сделан на операх Рихарда Штрауса - благо мюнхенцы считают его своим. В этом году, с приходом в театр нового интенданта Николауса Бахлера, репертуарная политика фестиваля ощутимо сместилась в сторону демократизации. В фокусе оказались шесть опер Верди, причем самые популярные: "Аида", "Отелло", "Фальстаф", "Макбет", "Набукко" и "Луиза Миллер". И это репертуарное смещение весьма многозначительно.
Бахлер, в бытность свою интендантом венского Бургтеатра, зарекомендовал себя как деятельный, успешный и весьма креативный арт-менеджер. Имея дело с драматическим театром, который априори более радикален и дерзок по сценической лексике и проблематике, нежели более консервативный оперный театр, Бахлер твердо намерен обновить, омолодить и освежить как состав оперной публики, так и исполнительские составы. Первым делом Бахлер уволил из театра седовласых почтенных капельдинеров и нанял новых - молодых и длинноногих. Не продлил контракты с теми, кто проработал в театре более 15 лет. Но самое главное - Бахлер постепенно меняет круг постановщиков, сложившихся при Питере Джонасе, заменяя их новыми персонами, из мира драмтеатра. И не всегда эти замены бывают удачными.
В своем интервью Бахлер честно признался, что постановка спектакля - дело непредсказуемое и чем-то похоже на приготовление нового блюда. А работа театра - на кухню, где это блюдо варится. "Можно взять самые лучшие ингредиенты, смешать их, нарезать, но вовсе не факт, что блюдо получится вкусным". Именно так и вышло с постановкой "Лоэнгрина" - главной фестивальной премьерой, на которую делалась большая ставка.
Вроде бы Бахлер все сделал правильно: пригласил на титульную партию немецкую "мегазвезду" - тенора-красавчика Йонаса Кауфмана, от сладкого голоса которого млеют дамы и вздыхают кавалеры. Доверил постановку проверенным людям: английскому режисеру Ричарду Джонсу и художнику, скрывающемуся под псевдонимом Ультц, неоднократно работавшему в Баварской опере ("Ксеркс", "Милосердие Тита", "Похождения повесы").
Сам Ричард Джонс поставил в 1994 оперу Генделя "Юлий Цезарь в Египте" - первую генделевскую постановку в Мюнхене. Получилось смешно, иронично, вовсе не скучно - несмотря на крайне запутанный сюжет.
Однако ирония и насмешка не срабатывают в пространстве насквозь мистических, напоенных волшебно вздувающимся звуковым веществом опер Вагнера. Попытки принизить, конкретизировать, лишить мифологического ореола идеи вагнеровских опер оканчиваются, как правило, печально: не для музыки Вагнера, а для постановщика. Материал не просто сопротивляется режиссерской ломке - он попросту торжествует над неубедительными попытками режиссера подмять его под себя.
Так получилось и с "Лоэнгрином": метафора стройки, примененная к волшебной истории о лучезарном рыцаре, приплывшем на лебеде в Брабант, оказалась крайне неуместной. Захламленное мешками, кирпичами и строительным хламом пространство; кудрявый мачо Кауфман в вытянутых на коленях трениках; неуклюжий хор, застывший рядами на авансцене. Визуальный ряд никак не удовлетворял звучанию музыки. А ведь за пультом стоял Кент Нагано, и под его руками оркестр звучал упоительно красиво, томительно, романтично. Прекрасно спела партию Эльзы красавица и умница Аня Хартерос, на хрупких плечах которой - а вовсе не на Кауфмане - держался весь спектакль. Но и ее постановщики умудрились изуродовать мешковатым комбинезоном, и всю дорогу принцесса Брабанта таскала кирпичи, строя дом, - то есть метафорически занималась строительством крепкой семьи.
Словом, рецепт, примененный Бахлером к культовому для баварцев "Лоэнгрину", не сработал. И вообще, сложно рассчитывать наверняка, берясь за такой сложный синтетический жанр, как оперный спектакль. Скажем, Бахлер, человек из драмтеатра, не учел, что у Кауфмана типично вердиевский, страстный и теплый, проникнутый "итальянской слезой" голос. Для партии Лоэнгрина надобен голос иной природы: более светлый и легкий, мягкий, парящий. Музыкантам это очевидно, Бахлеру - нет. Между тем именно интендант решает, кого приглашать на постановку, он производит кастинг. Конечно, вместе с Generalmusikdirektor'ом театра, коим является Нагано. Но, видимо, соблазн придать премьере налет сенсационности, пригласив Кауфмана, оказался превыше художественных соображений.
После премьеры Бахлер пытался оправдаться: "Интендант не должен вмешиваться в творческий процесс, он должен доверять артистам, их мастерству и профессионализму. Продолжая сравнение с кухней, скажу, что интендант может слегка подогреть или охладит готовое блюдо. Но изменить его состав он не может".
В общем, первый блин, изготовленный Бахлером на мюнхенской оперной кухне, вышел комом. Посмотрим, что будет дальше.
Гюляра Садых-Заде
Оперное меню, предлагаемое Баварской оперой, по изысканности и разнообразию превосходит все европейские аналоги. Нигде, даже в Зальцбурге, вам не предложат двадцать разных постановок за месяц с небольшим. Мюнхенская фестивальная модель проста и рациональна: в афишу попадают премьеры последнего и предыдущего сезонов, парочка возобновлений и собственно фестивальная продукция - премьеры, показанные во время фестиваля. Внутри программы обязательно складывается мини-сюжет: три года назад был заявлен барочный дискурс, связанный с операми Генделя и Монтеверди. Год назад акцент был сделан на операх Рихарда Штрауса - благо мюнхенцы считают его своим. В этом году, с приходом в театр нового интенданта Николауса Бахлера, репертуарная политика фестиваля ощутимо сместилась в сторону демократизации. В фокусе оказались шесть опер Верди, причем самые популярные: "Аида", "Отелло", "Фальстаф", "Макбет", "Набукко" и "Луиза Миллер". И это репертуарное смещение весьма многозначительно.
Бахлер, в бытность свою интендантом венского Бургтеатра, зарекомендовал себя как деятельный, успешный и весьма креативный арт-менеджер. Имея дело с драматическим театром, который априори более радикален и дерзок по сценической лексике и проблематике, нежели более консервативный оперный театр, Бахлер твердо намерен обновить, омолодить и освежить как состав оперной публики, так и исполнительские составы. Первым делом Бахлер уволил из театра седовласых почтенных капельдинеров и нанял новых - молодых и длинноногих. Не продлил контракты с теми, кто проработал в театре более 15 лет. Но самое главное - Бахлер постепенно меняет круг постановщиков, сложившихся при Питере Джонасе, заменяя их новыми персонами, из мира драмтеатра. И не всегда эти замены бывают удачными.
В своем интервью Бахлер честно признался, что постановка спектакля - дело непредсказуемое и чем-то похоже на приготовление нового блюда. А работа театра - на кухню, где это блюдо варится. "Можно взять самые лучшие ингредиенты, смешать их, нарезать, но вовсе не факт, что блюдо получится вкусным". Именно так и вышло с постановкой "Лоэнгрина" - главной фестивальной премьерой, на которую делалась большая ставка.
Вроде бы Бахлер все сделал правильно: пригласил на титульную партию немецкую "мегазвезду" - тенора-красавчика Йонаса Кауфмана, от сладкого голоса которого млеют дамы и вздыхают кавалеры. Доверил постановку проверенным людям: английскому режисеру Ричарду Джонсу и художнику, скрывающемуся под псевдонимом Ультц, неоднократно работавшему в Баварской опере ("Ксеркс", "Милосердие Тита", "Похождения повесы").
Сам Ричард Джонс поставил в 1994 оперу Генделя "Юлий Цезарь в Египте" - первую генделевскую постановку в Мюнхене. Получилось смешно, иронично, вовсе не скучно - несмотря на крайне запутанный сюжет.
Однако ирония и насмешка не срабатывают в пространстве насквозь мистических, напоенных волшебно вздувающимся звуковым веществом опер Вагнера. Попытки принизить, конкретизировать, лишить мифологического ореола идеи вагнеровских опер оканчиваются, как правило, печально: не для музыки Вагнера, а для постановщика. Материал не просто сопротивляется режиссерской ломке - он попросту торжествует над неубедительными попытками режиссера подмять его под себя.
Так получилось и с "Лоэнгрином": метафора стройки, примененная к волшебной истории о лучезарном рыцаре, приплывшем на лебеде в Брабант, оказалась крайне неуместной. Захламленное мешками, кирпичами и строительным хламом пространство; кудрявый мачо Кауфман в вытянутых на коленях трениках; неуклюжий хор, застывший рядами на авансцене. Визуальный ряд никак не удовлетворял звучанию музыки. А ведь за пультом стоял Кент Нагано, и под его руками оркестр звучал упоительно красиво, томительно, романтично. Прекрасно спела партию Эльзы красавица и умница Аня Хартерос, на хрупких плечах которой - а вовсе не на Кауфмане - держался весь спектакль. Но и ее постановщики умудрились изуродовать мешковатым комбинезоном, и всю дорогу принцесса Брабанта таскала кирпичи, строя дом, - то есть метафорически занималась строительством крепкой семьи.
Словом, рецепт, примененный Бахлером к культовому для баварцев "Лоэнгрину", не сработал. И вообще, сложно рассчитывать наверняка, берясь за такой сложный синтетический жанр, как оперный спектакль. Скажем, Бахлер, человек из драмтеатра, не учел, что у Кауфмана типично вердиевский, страстный и теплый, проникнутый "итальянской слезой" голос. Для партии Лоэнгрина надобен голос иной природы: более светлый и легкий, мягкий, парящий. Музыкантам это очевидно, Бахлеру - нет. Между тем именно интендант решает, кого приглашать на постановку, он производит кастинг. Конечно, вместе с Generalmusikdirektor'ом театра, коим является Нагано. Но, видимо, соблазн придать премьере налет сенсационности, пригласив Кауфмана, оказался превыше художественных соображений.
После премьеры Бахлер пытался оправдаться: "Интендант не должен вмешиваться в творческий процесс, он должен доверять артистам, их мастерству и профессионализму. Продолжая сравнение с кухней, скажу, что интендант может слегка подогреть или охладит готовое блюдо. Но изменить его состав он не может".
В общем, первый блин, изготовленный Бахлером на мюнхенской оперной кухне, вышел комом. Посмотрим, что будет дальше.
Гюляра Садых-Заде
