Культура
Сергей Гармаш: «Артист должен быть материалом»
08 сентября
В 17 лет он мечтал о мореходке, но понимал: не поступит – математику не
сдаст. Поэтому пошел… в театральный. А сегодня на его счету без малого
сто киноролей и прекрасные актерские работы в театре «Современник».
В 1985-м, оказавшись в псковских Печорах, Сергей обратил внимание на человека, который истово бил в храме земные поклоны. Задумался о том, как можно определить степень чьей-то вины. А годы спустя сыграл у Михалкова в «12»…
Несколько лет, вопреки собственному желанию сниматься и невзирая на прорехи в семейном бюджете, отказывался от заманчивых «сериальных» предложений. А когда держать паузу оказалось невмоготу, получил приглашение от Дмитрия Месхиева сначала в картину «Механическая сюита», а потом – почти сразу – в «Свои»…
О «высоких материях», которыми можно объяснить взаимосвязанность разделенных во времени эпизодов судьбы, Гармаш разговаривать не любит. Он земной. Натуральный. Естественный. Верящий в то, что «человек появляется на свет для того, чтобы пережить любое счастье и любое горе. Главное – постоянно находиться в пути. И дай Бог, чтобы этот путь был долгим»...
– Сергей Леонидович, сейчас у журналистов принято задавать вопросы знаменитым актерам не только и даже, наверное, не столько о творчестве, сколько, что называется, за жизнь. Вы на такой разговор готовы пойти?
– А ради чего? Не все нужно и можно рассказывать.
– Согласен. Но меня интересуют не сугубо личные вещи, а, если можно так сказать, – общечеловеческие. Те, что волнуют сегодня практически всех.
– Вы что, собираетесь задавать мне политические вопросы?
– И их тоже.
– Ну, это не мой случай… Я, конечно, интересуюсь тем, что происходит в мире. Но все мое отношение к политике сводится к участию в картинах «12» и «Катынь»…
– А еще же – «Чонкин» Менцеля, «Свои» Месхиева, «Отряд» Симонова – все, наверное, и не перечислишь… Кстати, «Отряд», если не ошибаюсь, был вашим дебютом в кино?
– Не только дебютом, но еще и настоящим потрясением. Накануне начала съемок Алексей Симонов нас всех собрал и повез на студию показывать пробы. Когда мы себя увидели, поняли, какой это ужас, вышли в коридор, закурили, и Саша Феклистов мне говорит на полном серьезе: «Знаешь, Серега, я в кино больше сниматься никогда не буду». А я ему: «Сань, я тоже!» Вот так я и начал заниматься этим страшным делом…
– Страшным? Неужели вся ваша дальнейшая киношная работа была вам не в радость?
– Вы почему мне задали сейчас такой вопрос? Что касается профессии, я работаю, иду по своей дороге, и мне это нравится. Даже притом что у меня есть свой черный список ролей, которые мне не дали не только славы, но даже удовольствия.
– Но принесли деньги?
– Заметьте, это вы сказали! Конечно, хотелось бы, чтобы чаще предлагали такие роли, как в «12». Но, если любить свое дело и не халтурить, можно работать и с режиссерами не такого уровня, как Михалков.
– Вы считаете Никиту Сергеевича великим?
– Вся штука в том, что работа с Михалковым для актера – и праздник, и курсы повышения квалификации. А если для кого-то он как красная тряпка для быка, я бы пожелал ему хотя бы раз побывать у Никиты Сергеевича на площадке. Безусловно, далеко не каждому выпадает такая удача, но я на себе прочувствовал, как он перед съемкой любой сцены настолько всех заряжает, что ты уже не очень слышишь команду «Мотор!»...
– Разве такое завораживание не лишает артиста самостоятельности в творчестве?
– Да вы с ума сошли! Это же фантастическая жизнь! Артист всегда должен быть материалом для постановщика, как ком глины для гончара. Даже если я иногда банально не понимаю, чего от меня хочет режиссер, все равно сделаю то, что ему нужно. У меня вообще нет потребности отстаивать свое мнение во что бы то ни стало.
– При вашем-то опыте – и такое самоотречение?
– Для артиста самое важное – способность сохранить отсутствие опыта и остаться восприимчивым. Вот был такой случай на картине «Свои». Мы с Хабенским и Евлановым сидели вечером, разговаривали и придумали, как нужно сыграть одну сцену. Очень обрадовались, пришли к Месхиеву, а он выслушал нас и говорит: «Дураки вы. Ничего такого не будет!» Мы, естественно, опешили, даже обиделись немножко. И тогда Месхиев нам объяснил, как должно быть. И сделал это настолько убедительно, что мы поняли: а ведь точно дураки! Он же прав!
– В кино, скорее всего, так и должно быть, потому что там сняли – и ничего больше не исправишь. А в театре, где над ролью можно работать, из вечера в вечер что-то меняя, совершенствуя, добавляя какие-то детали?
– Однозначно – то же самое! Когда мы работали над «Горем от ума» с Римасом Туминасом, мне много чего было непонятно в его режиссуре, и как раз в том-то и заключалась прелесть работы. Желание понять, постичь его мировоззрение было. А желания задавать режиссеру вопросы – нет.
– Я, разумеется, рассуждаю как дилетант, но у меня, например, возникает вопрос к господину Туминасу: а почему, собственно, в «Маскараде» из-под сцены выскакивает человек в маске, с трубкой и в ластах?
– Тут же все ясно! Нормальная условность, которая связывает времена! Человек нырнул в Неву в XXI веке, а вынырнул в XIX. И вам это было непонятно только потому, что вы, журналисты, работаете участком мозга, который отвечает за сознание. А мы, артисты, все воспринимаем через подсознание.
– Может быть… Хотя подсознание присутствует и у журналистов. Сижу вот сейчас, слушаю вас и думаю: мать честная! Пора уже интервью заканчивать, а я так ничего путного и не спросил…
– Знаете, я люблю наблюдать людей и с годами сформулировал для себя одну мысль: чтобы понять, что человек собой представляет и какая у него была жизнь, чаще всего достаточно выкурить с ним по сигарете. А что касается вопросов, сами подумайте, всегда ли они нужны? Когда-то, в середине 1980-х, я снимался у Володи Хотиненко и встретил в Печорах удивительного монаха. И мне до того захотелось прикоснуться к его внутреннему «я», что начал приставать к нему с идиотскими расспросами: «Да когда построена эта церковь?.. Да сколько лет вы уже монашествуете?..» А он посмотрел на меня и спокойно так, без нравоучения говорит: «Вот скажите, молодой человек, что
изменит, если я скажу, что я здесь три года или тридцать три года?» Вы поняли, о чем я?
– Кажется да…
– Вот тогда и напишите в своей газете: Сергей Гармаш – обыкновенный человек, который живет, работает и думает как все нормальные люди…
В 17 лет он мечтал о мореходке, но понимал: не поступит – математику не сдаст. Поэтому пошел… в театральный. А сегодня на его счету без малого сто киноролей и прекрасные актерские работы в театре «Современник». В 1985-м, оказавшись в псковских Печорах, Сергей обратил внимание на человека, который истово бил в храме земные поклоны. Задумался о том, как можно определить степень чьей-то вины. А годы спустя сыграл у Михалкова в «12»… Несколько лет, вопреки собственному желанию сниматься и невзирая на прорехи в семейном бюджете, отказывался от заманчивых «сериальных» предложений. А когда держать паузу оказалось невмоготу, получил приглашение от Дмитрия Месхиева сначала в картину «Механическая сюита», а потом – почти сразу – в «Свои»… О «высоких материях», которыми можно объяснить взаимосвязанность разделенных во времени эпизодов судьбы, Гармаш разговаривать не любит. Он земной. Натуральный. Естественный. Верящий в то, что «человек появляется на свет для того, чтобы пережить любое счастье и любое горе. Главное – постоянно находиться в пути. И дай Бог, чтобы этот путь был долгим»... – Сергей Леонидович, сейчас у журналистов принято задавать вопросы знаменитым актерам не только и даже, наверное, не столько о творчестве, сколько, что называется, за жизнь. Вы на такой разговор готовы пойти? – А ради чего? Не все нужно и можно рассказывать. – Согласен. Но меня интересуют не сугубо личные вещи, а, если можно так сказать, – общечеловеческие. Те, что волнуют сегодня практически всех. – Вы что, собираетесь задавать мне политические вопросы? – И их тоже. – Ну, это не мой случай… Я, конечно, интересуюсь тем, что происходит в мире. Но все мое отношение к политике сводится к участию в картинах «12» и «Катынь»… – А еще же – «Чонкин» Менцеля, «Свои» Месхиева, «Отряд» Симонова – все, наверное, и не перечислишь… Кстати, «Отряд», если не ошибаюсь, был вашим дебютом в кино? – Не только дебютом, но еще и настоящим потрясением. Накануне начала съемок Алексей Симонов нас всех собрал и повез на студию показывать пробы. Когда мы себя увидели, поняли, какой это ужас, вышли в коридор, закурили, и Саша Феклистов мне говорит на полном серьезе: «Знаешь, Серега, я в кино больше сниматься никогда не буду». А я ему: «Сань, я тоже!» Вот так я и начал заниматься этим страшным делом… – Страшным? Неужели вся ваша дальнейшая киношная работа была вам не в радость? – Вы почему мне задали сейчас такой вопрос? Что касается профессии, я работаю, иду по своей дороге, и мне это нравится. Даже притом что у меня есть свой черный список ролей, которые мне не дали не только славы, но даже удовольствия. – Но принесли деньги? – Заметьте, это вы сказали! Конечно, хотелось бы, чтобы чаще предлагали такие роли, как в «12». Но, если любить свое дело и не халтурить, можно работать и с режиссерами не такого уровня, как Михалков. – Вы считаете Никиту Сергеевича великим? – Вся штука в том, что работа с Михалковым для актера – и праздник, и курсы повышения квалификации. А если для кого-то он как красная тряпка для быка, я бы пожелал ему хотя бы раз побывать у Никиты Сергеевича на площадке. Безусловно, далеко не каждому выпадает такая удача, но я на себе прочувствовал, как он перед съемкой любой сцены настолько всех заряжает, что ты уже не очень слышишь команду «Мотор!»... – Разве такое завораживание не лишает артиста самостоятельности в творчестве? – Да вы с ума сошли! Это же фантастическая жизнь! Артист всегда должен быть материалом для постановщика, как ком глины для гончара. Даже если я иногда банально не понимаю, чего от меня хочет режиссер, все равно сделаю то, что ему нужно. У меня вообще нет потребности отстаивать свое мнение во что бы то ни стало. – При вашем-то опыте – и такое самоотречение? – Для артиста самое важное – способность сохранить отсутствие опыта и остаться восприимчивым. Вот был такой случай на картине «Свои». Мы с Хабенским и Евлановым сидели вечером, разговаривали и придумали, как нужно сыграть одну сцену. Очень обрадовались, пришли к Месхиеву, а он выслушал нас и говорит: «Дураки вы. Ничего такого не будет!» Мы, естественно, опешили, даже обиделись немножко. И тогда Месхиев нам объяснил, как должно быть. И сделал это настолько убедительно, что мы поняли: а ведь точно дураки! Он же прав! – В кино, скорее всего, так и должно быть, потому что там сняли – и ничего больше не исправишь. А в театре, где над ролью можно работать, из вечера в вечер что-то меняя, совершенствуя, добавляя какие-то детали? – Однозначно – то же самое! Когда мы работали над «Горем от ума» с Римасом Туминасом, мне много чего было непонятно в его режиссуре, и как раз в том-то и заключалась прелесть работы. Желание понять, постичь его мировоззрение было. А желания задавать режиссеру вопросы – нет. – Я, разумеется, рассуждаю как дилетант, но у меня, например, возникает вопрос к господину Туминасу: а почему, собственно, в «Маскараде» из-под сцены выскакивает человек в маске, с трубкой и в ластах? – Тут же все ясно! Нормальная условность, которая связывает времена! Человек нырнул в Неву в XXI веке, а вынырнул в XIX. И вам это было непонятно только потому, что вы, журналисты, работаете участком мозга, который отвечает за сознание. А мы, артисты, все воспринимаем через подсознание. – Может быть… Хотя подсознание присутствует и у журналистов. Сижу вот сейчас, слушаю вас и думаю: мать честная! Пора уже интервью заканчивать, а я так ничего путного и не спросил… – Знаете, я люблю наблюдать людей и с годами сформулировал для себя одну мысль: чтобы понять, что человек собой представляет и какая у него была жизнь, чаще всего достаточно выкурить с ним по сигарете. А что касается вопросов, сами подумайте, всегда ли они нужны? Когда-то, в середине 1980-х, я снимался у Володи Хотиненко и встретил в Печорах удивительного монаха. И мне до того захотелось прикоснуться к его внутреннему «я», что начал приставать к нему с идиотскими расспросами: «Да когда построена эта церковь?.. Да сколько лет вы уже монашествуете?..» А он посмотрел на меня и спокойно так, без нравоучения говорит: «Вот скажите, молодой человек, что изменит, если я скажу, что я здесь три года или тридцать три года?» Вы поняли, о чем я? – Кажется да… – Вот тогда и напишите в своей газете: Сергей Гармаш – обыкновенный человек, который живет, работает и думает как все нормальные люди… Беседовал Владимир Ермолаев
В 1985-м, оказавшись в псковских Печорах, Сергей обратил внимание на человека, который истово бил в храме земные поклоны. Задумался о том, как можно определить степень чьей-то вины. А годы спустя сыграл у Михалкова в «12»…
Несколько лет, вопреки собственному желанию сниматься и невзирая на прорехи в семейном бюджете, отказывался от заманчивых «сериальных» предложений. А когда держать паузу оказалось невмоготу, получил приглашение от Дмитрия Месхиева сначала в картину «Механическая сюита», а потом – почти сразу – в «Свои»…
О «высоких материях», которыми можно объяснить взаимосвязанность разделенных во времени эпизодов судьбы, Гармаш разговаривать не любит. Он земной. Натуральный. Естественный. Верящий в то, что «человек появляется на свет для того, чтобы пережить любое счастье и любое горе. Главное – постоянно находиться в пути. И дай Бог, чтобы этот путь был долгим»...
– Сергей Леонидович, сейчас у журналистов принято задавать вопросы знаменитым актерам не только и даже, наверное, не столько о творчестве, сколько, что называется, за жизнь. Вы на такой разговор готовы пойти?
– А ради чего? Не все нужно и можно рассказывать.
– Согласен. Но меня интересуют не сугубо личные вещи, а, если можно так сказать, – общечеловеческие. Те, что волнуют сегодня практически всех.
– Вы что, собираетесь задавать мне политические вопросы?
– И их тоже.
– Ну, это не мой случай… Я, конечно, интересуюсь тем, что происходит в мире. Но все мое отношение к политике сводится к участию в картинах «12» и «Катынь»…
– А еще же – «Чонкин» Менцеля, «Свои» Месхиева, «Отряд» Симонова – все, наверное, и не перечислишь… Кстати, «Отряд», если не ошибаюсь, был вашим дебютом в кино?
– Не только дебютом, но еще и настоящим потрясением. Накануне начала съемок Алексей Симонов нас всех собрал и повез на студию показывать пробы. Когда мы себя увидели, поняли, какой это ужас, вышли в коридор, закурили, и Саша Феклистов мне говорит на полном серьезе: «Знаешь, Серега, я в кино больше сниматься никогда не буду». А я ему: «Сань, я тоже!» Вот так я и начал заниматься этим страшным делом…
– Страшным? Неужели вся ваша дальнейшая киношная работа была вам не в радость?
– Вы почему мне задали сейчас такой вопрос? Что касается профессии, я работаю, иду по своей дороге, и мне это нравится. Даже притом что у меня есть свой черный список ролей, которые мне не дали не только славы, но даже удовольствия.
– Но принесли деньги?
– Заметьте, это вы сказали! Конечно, хотелось бы, чтобы чаще предлагали такие роли, как в «12». Но, если любить свое дело и не халтурить, можно работать и с режиссерами не такого уровня, как Михалков.
– Вы считаете Никиту Сергеевича великим?
– Вся штука в том, что работа с Михалковым для актера – и праздник, и курсы повышения квалификации. А если для кого-то он как красная тряпка для быка, я бы пожелал ему хотя бы раз побывать у Никиты Сергеевича на площадке. Безусловно, далеко не каждому выпадает такая удача, но я на себе прочувствовал, как он перед съемкой любой сцены настолько всех заряжает, что ты уже не очень слышишь команду «Мотор!»...
– Разве такое завораживание не лишает артиста самостоятельности в творчестве?
– Да вы с ума сошли! Это же фантастическая жизнь! Артист всегда должен быть материалом для постановщика, как ком глины для гончара. Даже если я иногда банально не понимаю, чего от меня хочет режиссер, все равно сделаю то, что ему нужно. У меня вообще нет потребности отстаивать свое мнение во что бы то ни стало.
– При вашем-то опыте – и такое самоотречение?
– Для артиста самое важное – способность сохранить отсутствие опыта и остаться восприимчивым. Вот был такой случай на картине «Свои». Мы с Хабенским и Евлановым сидели вечером, разговаривали и придумали, как нужно сыграть одну сцену. Очень обрадовались, пришли к Месхиеву, а он выслушал нас и говорит: «Дураки вы. Ничего такого не будет!» Мы, естественно, опешили, даже обиделись немножко. И тогда Месхиев нам объяснил, как должно быть. И сделал это настолько убедительно, что мы поняли: а ведь точно дураки! Он же прав!
– В кино, скорее всего, так и должно быть, потому что там сняли – и ничего больше не исправишь. А в театре, где над ролью можно работать, из вечера в вечер что-то меняя, совершенствуя, добавляя какие-то детали?
– Однозначно – то же самое! Когда мы работали над «Горем от ума» с Римасом Туминасом, мне много чего было непонятно в его режиссуре, и как раз в том-то и заключалась прелесть работы. Желание понять, постичь его мировоззрение было. А желания задавать режиссеру вопросы – нет.
– Я, разумеется, рассуждаю как дилетант, но у меня, например, возникает вопрос к господину Туминасу: а почему, собственно, в «Маскараде» из-под сцены выскакивает человек в маске, с трубкой и в ластах?
– Тут же все ясно! Нормальная условность, которая связывает времена! Человек нырнул в Неву в XXI веке, а вынырнул в XIX. И вам это было непонятно только потому, что вы, журналисты, работаете участком мозга, который отвечает за сознание. А мы, артисты, все воспринимаем через подсознание.
– Может быть… Хотя подсознание присутствует и у журналистов. Сижу вот сейчас, слушаю вас и думаю: мать честная! Пора уже интервью заканчивать, а я так ничего путного и не спросил…
– Знаете, я люблю наблюдать людей и с годами сформулировал для себя одну мысль: чтобы понять, что человек собой представляет и какая у него была жизнь, чаще всего достаточно выкурить с ним по сигарете. А что касается вопросов, сами подумайте, всегда ли они нужны? Когда-то, в середине 1980-х, я снимался у Володи Хотиненко и встретил в Печорах удивительного монаха. И мне до того захотелось прикоснуться к его внутреннему «я», что начал приставать к нему с идиотскими расспросами: «Да когда построена эта церковь?.. Да сколько лет вы уже монашествуете?..» А он посмотрел на меня и спокойно так, без нравоучения говорит: «Вот скажите, молодой человек, что
изменит, если я скажу, что я здесь три года или тридцать три года?» Вы поняли, о чем я?
– Кажется да…
– Вот тогда и напишите в своей газете: Сергей Гармаш – обыкновенный человек, который живет, работает и думает как все нормальные люди…
В 17 лет он мечтал о мореходке, но понимал: не поступит – математику не сдаст. Поэтому пошел… в театральный. А сегодня на его счету без малого сто киноролей и прекрасные актерские работы в театре «Современник». В 1985-м, оказавшись в псковских Печорах, Сергей обратил внимание на человека, который истово бил в храме земные поклоны. Задумался о том, как можно определить степень чьей-то вины. А годы спустя сыграл у Михалкова в «12»… Несколько лет, вопреки собственному желанию сниматься и невзирая на прорехи в семейном бюджете, отказывался от заманчивых «сериальных» предложений. А когда держать паузу оказалось невмоготу, получил приглашение от Дмитрия Месхиева сначала в картину «Механическая сюита», а потом – почти сразу – в «Свои»… О «высоких материях», которыми можно объяснить взаимосвязанность разделенных во времени эпизодов судьбы, Гармаш разговаривать не любит. Он земной. Натуральный. Естественный. Верящий в то, что «человек появляется на свет для того, чтобы пережить любое счастье и любое горе. Главное – постоянно находиться в пути. И дай Бог, чтобы этот путь был долгим»... – Сергей Леонидович, сейчас у журналистов принято задавать вопросы знаменитым актерам не только и даже, наверное, не столько о творчестве, сколько, что называется, за жизнь. Вы на такой разговор готовы пойти? – А ради чего? Не все нужно и можно рассказывать. – Согласен. Но меня интересуют не сугубо личные вещи, а, если можно так сказать, – общечеловеческие. Те, что волнуют сегодня практически всех. – Вы что, собираетесь задавать мне политические вопросы? – И их тоже. – Ну, это не мой случай… Я, конечно, интересуюсь тем, что происходит в мире. Но все мое отношение к политике сводится к участию в картинах «12» и «Катынь»… – А еще же – «Чонкин» Менцеля, «Свои» Месхиева, «Отряд» Симонова – все, наверное, и не перечислишь… Кстати, «Отряд», если не ошибаюсь, был вашим дебютом в кино? – Не только дебютом, но еще и настоящим потрясением. Накануне начала съемок Алексей Симонов нас всех собрал и повез на студию показывать пробы. Когда мы себя увидели, поняли, какой это ужас, вышли в коридор, закурили, и Саша Феклистов мне говорит на полном серьезе: «Знаешь, Серега, я в кино больше сниматься никогда не буду». А я ему: «Сань, я тоже!» Вот так я и начал заниматься этим страшным делом… – Страшным? Неужели вся ваша дальнейшая киношная работа была вам не в радость? – Вы почему мне задали сейчас такой вопрос? Что касается профессии, я работаю, иду по своей дороге, и мне это нравится. Даже притом что у меня есть свой черный список ролей, которые мне не дали не только славы, но даже удовольствия. – Но принесли деньги? – Заметьте, это вы сказали! Конечно, хотелось бы, чтобы чаще предлагали такие роли, как в «12». Но, если любить свое дело и не халтурить, можно работать и с режиссерами не такого уровня, как Михалков. – Вы считаете Никиту Сергеевича великим? – Вся штука в том, что работа с Михалковым для актера – и праздник, и курсы повышения квалификации. А если для кого-то он как красная тряпка для быка, я бы пожелал ему хотя бы раз побывать у Никиты Сергеевича на площадке. Безусловно, далеко не каждому выпадает такая удача, но я на себе прочувствовал, как он перед съемкой любой сцены настолько всех заряжает, что ты уже не очень слышишь команду «Мотор!»... – Разве такое завораживание не лишает артиста самостоятельности в творчестве? – Да вы с ума сошли! Это же фантастическая жизнь! Артист всегда должен быть материалом для постановщика, как ком глины для гончара. Даже если я иногда банально не понимаю, чего от меня хочет режиссер, все равно сделаю то, что ему нужно. У меня вообще нет потребности отстаивать свое мнение во что бы то ни стало. – При вашем-то опыте – и такое самоотречение? – Для артиста самое важное – способность сохранить отсутствие опыта и остаться восприимчивым. Вот был такой случай на картине «Свои». Мы с Хабенским и Евлановым сидели вечером, разговаривали и придумали, как нужно сыграть одну сцену. Очень обрадовались, пришли к Месхиеву, а он выслушал нас и говорит: «Дураки вы. Ничего такого не будет!» Мы, естественно, опешили, даже обиделись немножко. И тогда Месхиев нам объяснил, как должно быть. И сделал это настолько убедительно, что мы поняли: а ведь точно дураки! Он же прав! – В кино, скорее всего, так и должно быть, потому что там сняли – и ничего больше не исправишь. А в театре, где над ролью можно работать, из вечера в вечер что-то меняя, совершенствуя, добавляя какие-то детали? – Однозначно – то же самое! Когда мы работали над «Горем от ума» с Римасом Туминасом, мне много чего было непонятно в его режиссуре, и как раз в том-то и заключалась прелесть работы. Желание понять, постичь его мировоззрение было. А желания задавать режиссеру вопросы – нет. – Я, разумеется, рассуждаю как дилетант, но у меня, например, возникает вопрос к господину Туминасу: а почему, собственно, в «Маскараде» из-под сцены выскакивает человек в маске, с трубкой и в ластах? – Тут же все ясно! Нормальная условность, которая связывает времена! Человек нырнул в Неву в XXI веке, а вынырнул в XIX. И вам это было непонятно только потому, что вы, журналисты, работаете участком мозга, который отвечает за сознание. А мы, артисты, все воспринимаем через подсознание. – Может быть… Хотя подсознание присутствует и у журналистов. Сижу вот сейчас, слушаю вас и думаю: мать честная! Пора уже интервью заканчивать, а я так ничего путного и не спросил… – Знаете, я люблю наблюдать людей и с годами сформулировал для себя одну мысль: чтобы понять, что человек собой представляет и какая у него была жизнь, чаще всего достаточно выкурить с ним по сигарете. А что касается вопросов, сами подумайте, всегда ли они нужны? Когда-то, в середине 1980-х, я снимался у Володи Хотиненко и встретил в Печорах удивительного монаха. И мне до того захотелось прикоснуться к его внутреннему «я», что начал приставать к нему с идиотскими расспросами: «Да когда построена эта церковь?.. Да сколько лет вы уже монашествуете?..» А он посмотрел на меня и спокойно так, без нравоучения говорит: «Вот скажите, молодой человек, что изменит, если я скажу, что я здесь три года или тридцать три года?» Вы поняли, о чем я? – Кажется да… – Вот тогда и напишите в своей газете: Сергей Гармаш – обыкновенный человек, который живет, работает и думает как все нормальные люди… Беседовал Владимир Ермолаев
